Русская модель управления - Александр Прохоров

Яркий документ эпохи — коллективная корреспонденция рабочих двадцати одной нации, работавших на строительстве Магнитогорского комбината, направленная в редакции «Правды», «Труда», «Уральского рабочего», «Магнитогорского рабочего», «Роте фане», «Юманите», «Дейли Уоркер». «Дорогие товарищи редакторы, — говорилось в письме, — Магнитострой — гордость всего международного революционного пролетариата — дал первый металл. Миллионы пролетариев Запада, Востока, Юга и Севера встретят эту весть с величайшей радостью»[592].

Замешанная на амбициях государственная идеология поставила планку требований к государству и обществу так высоко, что неизбежным следствием этого становились непомерно высокие требования к подданным государства. Без этого машина старомосковской системы управления не смогла бы работать. Идеология ставила перед государством непосильную, казалось бы, задачу. Государство переводило систему управления в нестабильный режим, проводило мобилизацию ресурсов и их перераспределение на решающие направления. Эти меры осуществлялись столь жестко, что ценой колоссальных жертв и перерасхода ресурсов намеченная цель была достигнута. Достижение этой цели (захват новых земель, создание новых отраслей, освоение новых технологий и видов деятельности) означало расширение ресурсной базы и тем самым компенсировало хищнический перерасход ресурсов, имевший место в процесса решения данной задачи.

«Догоняющие, в основе своей насильственные реформы, проведение которых требует усиления, хотя бы временного, деспотических начал государственной власти, приводят, в конечном итоге, к долговременному укреплению деспотизма. В свою очередь замедленное развитие из-за деспотического режима требует новых реформ. И все повторяется снова. Циклы эти становятся типологической особенностью исторического пути России. Так и формируется — как отклонение от обычного исторического порядка — особый путь России.

Можно наблюдать, как реформы становились все более разрушительными, а в результате сталинского погрома, под тяжестью тоталитарной деспотии гражданское общество было полностью ликвидировано. В этом смысле сталинский режим представлял собой логическую ступень особого пути России, квинтэссенцию имперского величия и блеска тысячелетней державы — вершину русского самодержавия»[593].

Причем руководители, пытающиеся перевести систему управления в нестабильный режим, как правило, заранее знают, что реформы (или революции) негативно скажутся на жизненном уровне населения, но считают это обстоятельство приемлемой платой за долгожданное осуществление приоритетных общегосударственных целей. «Диктатура пролетариата в России повлекла за собой такие жертвы, такую нужду и такие лишения для господствующего класса, для пролетариата, каких никогда не знала история…»[594] — откровенно признавал Ленин.

Поэтому русская система управления, являясь неэффективной в кратко- и среднесрочном плане, с долговременной точки зрения вполне эффективна, так как чудовищные затраты в конце концов компенсируются впечатляющими результатам. Если бы не компенсировались, то страна не заняла бы такую большую территорию и не имела бы такого влияния в мире. «…Произойдет огромное расточение богатств, труда, даже человеческих жизней. Однако сила России и тайна ее судьбы в большей своей части заключаются в том, что она всегда имела волю и располагала властью не обращать внимания на траты, когда дело шло о достижении раз поставленной цели»[595], — писал в XIX веке польский историк Валишевский. Следовательно, попытка цивилизовать отношения между государством и населением путем снижения планки требований к населению разрушит всю российскую систему управления. Отказ системы от всеобъемлющих прав на рабочее и свободное время, жизнь и имущество подданных неизбежно повлечет адекватное снижение планки требований государственной идеологии к самому государству и к стране в целом. Ничто уже не будет заставлять систему управления добиваться значимых результатов, отказ от глобальных амбиций демонтирует старый мотивационный механизм, не создав взамен нового. Страна на какое-то время станет более удобным местом для проживания, но отсутствие цели и смысла неизбежно приведут к общественному застою.

Впрочем, описанный выше сценарий вряд ли будет реализован. В русской истории уже бывали периоды вынужденного снижения уровня притязаний. Так, после поражения в Крымской войне Россия перестала быть «жандармом Европы», национальное самолюбие было уязвлено, отсталость страны осознана обществом и переживалась крайне болезненно. Снижение уровня государственных амбиций позволило провести реформы Александра II — смягчить внутренний режим, снизить планку требований к подданным, частично демонтировать мобилизационный механизм. Но вековые традиции и национальный менталитет не пустили страну в Европу. После краткого периода либеральных реформ традиционные механизмы системы управления постепенно вернули себе командные высоты. Аналогичная ситуация сложилась сейчас, после проигранной «холодной войны». Надолго ли?

Перспективы

Каковы же перспективы русской модели управления? Суждено ли ей или отмереть как устаревшей (и как отмереть — вместе со страной или без нее?), или сохраняться неизменной, или преобразоваться во что-то новое и более современное?

Первое просто нереально. Прежде всего потому, что времена, когда безжалостная межгосударственная конкуренция уничтожала государства и населяющие их народы, давно миновали. А представить себе ситуацию, при которой русский народ вдруг откажется от своей системы управления, которая и сделала его этим самым народом, невозможно. Ведь национальный менталитет, являющийся неотъемлемым элементом системы управления, останется тем же самым. Отказаться от своего менталитета не смогут, даже если очень захотят, ни индивидуум, ни народ.

Чем резче перемены в социально-политическом строе, тем заметнее неизменность базовых, структурообразующих элементов национальной системы управления. Так, большевистская революция, казалось бы, изменила все, но сохранила и продолжала использовать все главные управленческие идеологемы и механизмы. Как было дореволюционное русское общество сословным, таким оно осталось и при большевиках. Просто знаки поменялись — бывшие высшие сословия стали низшими, а бывшие низшие и угнетаемые превратились в высших и угнетателей. Советское государство продолжало отслеживать социальное происхождение каждого подданного (например, обязательный пункт анкеты о профессии родителей — из рабочих, служащих или крестьян) с еще большим рвением, чем царское. Уравниловка, являвшаяся в дореволюционной России преобладающей тенденцией, в СССР стала безальтернативным способом перераспределения ресурсов. Так же и с другими характеристиками системы управления.