Избранные ходы - Яков Арсенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы планируем перейти на издольщину, — объяснил Артамонов вездесущий бардак. — Хотим выплачивать подушные подати натуроплатой.
— Это расскажете налоговику, который придет завтра, — посоветовал Додекаэдр. — А меня интересует другое.
Роясь в остатках бумаг, обсыпанный оспиной Додекаэдр понимал, что ему не накопать столько, чтобы поставить «Лишенец» на колени. Это обстоятельство удручало его. Ему ничем не мог помочь ни Варшавский с неудобным угрем во впадине над левой ноздрей, ни Макарон, прочищавший ухо газетными скрутками, ни Орехов с Артамоновым, нависшие над шахматной доской.
— А что, товарищ инспектор, — обратился Орехов к Додекаэдру, который бестактно подсматривал за игрой, — раз вы так небезучастны, не учинить ли нам партию под интерес? Артамонов вывел новое начало, и не прочь обкатать его на постороннем. Мы планируем ввести новый дебют в учебники. Второй ход — королем. Ну, что, согласны? На кону — штраф, который вы намерены нам выкатить. Выигрываете вы — штраф утраивается, если мы — отменяется.
— Идет! — неожиданно согласился Додекаэдр. — Расставляйте!
— Правда, у нас, как у погорельцев, некоторая инвалидность фигур наблюдается — вместо короля свеча, пешки из доминошных костяшек… Но правила — такие же облигатные: взялся — ходи!
— И не в таком приходилось разбираться, — принял условия Додекаэдр. Он находился в полной уверенности, что в одночасье обставит любого из присутствующих. Его подмывало восполнить отсутствие в бухгалтерии документов хотя бы так — с помощью рокировки. И он бросился загонять в угол обезумевшего короля Артамонова табуном своих коней. Но игра затянулась. Начало Артамонова было не из простых. А продолжение — еще хуже. Выход короля на третью параллель приостановил действие мозга Додекаэдра. Путаясь в фигурах, он начал сливать партию.
— Цугцванг! — объявил Артамонов. — Каждый ход ведет к ухудшению позиции.
— Время поджимает, — выдавил из себя Додекаэдр атонально предыдущим высказываниям, — а то бы я посопротивлялся.
— Ничего страшного, доиграете по переписке, — предложил выход Орехов. — Но счет запишем: один — ноль!
— Не повезло, — огорчился Додекаэдр. — А вообще у меня первый разряд.
— При вашей должности разряд ни к чему, — поведал ему тайну Орехов. — Счастлив быть вашим современником. Приятно видеть неординарных, всегда чего-то ищущих у нас людей, — сказал он на прощанье.
— Не скрою, и мне было приятно, — вымолвил Додекаэдр с таким хрустом, словно под ним треснул созревший двустворчатый струк.
Покинув «Лишенец», Додекаэдр продолжал находиться в сетке вещания ренталловцев. Он догадывался об этом по икоте, которая шла в реальном режиме времени.
— Ну вот, видишь, опять победа! — Орехов тискал в объятиях Артамонова.
— К чему бы это, пятачок? — сформулировал Артамонов ритуальный после каждой партии вопрос.
— Денег прибудет, — как обычно растолковал Орехов. — Похоже, и в этот раз пронесло!
— Не говори «гоп», — притормозил его Макарон.
Поутру «Лишенцу» всучили акт. Штраф ведомством Додекаэдра налагался за то, что реальный тираж не соответствовал объявленному в выходных данных. Иными словами — превосходил его. Штраф был пробным — чтобы понять реакцию. Инкассовое распоряжение легло на расчетный счет оперативно, не успели снять ни рубля. Пришлось раскошелиться. Зато потом порезвились. История со штрафом, опубликованная в ближайшем номере, развеселила даже Маргариту Павловну. Несколько дней в городе стояла мертвая тишина. От скоропостижного кондратия Додекаэдра спасло только то, что он находился в отъезде по причине улучшения породы. Поддавшись моде, он оплатил титул светлейшего князя по безналу из средств, предусмотренных на развитие материальной базы инспекции. Его пригласили в «родовое имение» для получения светлокняжеских грамот. Он отправился, но не прихватил с собой наличных. Выхлопотать звание ему удалось, а вот вытребовать в придачу и саблю — не получилось. Она стоила «штуку». Князь Додекаэдр был вынужден явиться миру без холодного оружия. Он бросился к этажерке с контрольными экземплярами — и опять не обнаружил «Лишенца». «Я обяжу их!» — постановил он себе и велел подать на неслухов в суд. Вечером Додекаэдр вынул номер из своего почтового ящика. Пробежав его глазами, он понял, что и со штрафом, и с судом поторопился. «Лишенец» попросту распял его на осях координат. Жизнь и раньше объявляла Додекаэдру строгачи за то, что он усаживался в президиум, не будучи туда избранным, но такого, как нынче, с ним не проделывал никто. Страсть инспектора к контрольным экземплярам в материале Бакарджиевой, занимавшем «подвал», объяснялась тем, что Додекаэдр, как к наркотику, привык к чистой речи-языку «Лишенца» и, стоит ему хоть раз не уколоться этой филологической благодатью, тут же начинаются ломка и беготня в защиту вредных привычек. Завершал распятие танец с саблями — в котором было выражено все: и как Додекаэдр решил стать светлейшим, и из каких средств оплатил титул, и почему вернулся безоружным.
Додекаэдр сжался в комок и решил подбросить работы заболевшему Нидвораю — затаскать «Лишенец» по судам. Теперь инспектор выставил блок перед честью и достоинством. Урон, нанесенный его душевным прелестям, исчислялся сотней минимальных зарплат. Суд уценил оскорбленные качества до стоимости трехколесного велосипеда и обязал «Лишенец» извиниться. Ответчики изготовили газету с извинениями в… одном экземпляре. Через минуту Толкачев сменил на печатном станке биметаллическую пластину, и весь остальной тираж пошел без извинений. На положенном месте красовался дружеский шарж.
На следующий день старина Додекаэдр явился в сопровождении судебных исполнителей.
— Вы стали настолько частым гостем, — сказал ему на входе Артамонов, — что вынуждаете нас завести для ваших чаепитий отдельную посуду. Чтобы соблюсти полную стерильность отношений.
— Вот видите! — воззвал Додекаэдр к исполнителям. — Они отказываются публиковать извинение, — ткнул он пальцем в Артамонова и Орехова.
— Как это отказываемся?! Мы уже опубликовали.
— Я просматривал газету, там ничего такого не было…
— Плохо читаете. Не от корки до корки. Вот оно.
— Но в моем экземпляре на этом месте какие-то пошлости…
— В вашем экземпляре — всегда пошлости, а в нашем — все как у взрослых. Один выпуск мы посвятили целиком вам. И присвоили ему отдельный номер. По закону имеем право — газета у нас апериодическая, тираж плавающий…
— Но как же население узнает, что я выиграл суд?
— Это проблемы населения. Отправляйтесь с газетой по улицам и показывайте. Люди быстро подтвердят наши догадки.
— Какие догадки?
— Что вы — лишенец, — сказал на прощание Артамонов.
Варшавский проявил сметку. На возможности изготавливать один экземпляр газеты он умудрился построить целый бизнес, словно всю жизнь занимался спортивным ориентированием в финансовой среде. Услуга сразу нашла спрос. Первым ее оценил «Самосад», вторым — Мошнак. Выяснилось, что они давно мечтали о публикации отчетов без засветки. Нашлись и те, кому нужно было тайно объявить о ликвидации фирмы, претензии к которой принимаются в течение месяца.
— А слабо нам напечатать немного денег? — придумал Орехов. — Для себя. Сделать некоммерческий выпуск черносотенных купюр! Ведь разрешается же самогонщикам гнать мутную не на продажу!
Затея не прошла. Печатная машина оказалась слишком газетной.
Что касается Артура, то ему с Галкой надо отдать должное — они всегда умудрялись внутри всеобщего рискового и нестабильного процесса, поддерживаемого на плаву всей общиной, организовывать свои личные небольшие рентабельные ручейки. На фоне постоянной угрозы выселения из «Верхней Волги» за неуплату Галка приглашала к себе море якутов — в большинстве случаев это были друзья Артура и ее подруги — и, подселив к Макарону, предоставляла им кров с полупансионом. А потом выставляла счет за постой. Ткацкая фабрика платила за рекламу шерстью в мотках, которые Ренгач натужно сбывал. Оставался брак. Артуру удалось поставить себе на службу и это обстоятельство. Он отвозил уплотненную массу перепутанных волокон в психдиспансер, где сумасшедшие — а сделать это могли только они — легко и свободно возвращали клубки в исходное положение. Из спасенной шерсти Галка вязала изделия и сбрасывала на рынок.
— Таскаете всякую ворвань! — обоссывался над ними Макарон.
Из типографских ролевых отходов Артур навострился изготавливать бумагу потребительских форматов и сбывал в общеобразовательной среде.
Наряду с юридическими адресами Варшавский пристрастился торговать красящими лентами для принтеров. Он уверял, что делает это не всерьез, а «для галочки», в целях диверсификации бизнеса. Для какой Галочки, было понятно и без Артура. А когда его важенка села на верстку рекламы в «Лишенце», он организовал ей контракт — пять процентов от вала. Все пожали плечами.