Цветущий сад - Маргарет Пембертон

После такого унижения Чипс уехал в Европу. С женой, англичанкой голубых кровей в качестве визитной карточки, он начал штурмовать европейское высшее общество, как человек, взбирающийся на вершину горы. Впоследствии Нэнси думала, было ли когда-нибудь английское общество времен короля Эдуарда более обособленным, чем в настоящее время. Они находили Чипса весьма эксцентричным. Это была единственная характеристика, которую сдержанный англичанин мог дать его безрассудной вульгарности, безграничному добродушию и непреодолимому обаянию. Впервые Чипс столкнулся с презрением и снисходительностью, когда в Бостоне появился Дьюарт Санфорд. Он не оставил сомнений, как выглядит иммигрант второго поколения ирландцев в глазах португальского аристократа, чей род уходит корнями в средние века.

Между ними сразу же возникла антипатия. Зия лишь подогрела страсти. Даже Дьюарт, избалованный Парижем и Лиссабоном, был поражен ее экзотической красотой. Он сразу заметил, что в Бостоне и в том мире, в котором обитал Чипс, Зия была редкостным цветком и что для Чипса она единственная и незаменимая. Нэнси могла представить себе Дьюарта Санфорда с его оливковой кожей, темными глазами, гладкими и блестящими волосами, пышными усами и в безупречной одежде. Его жемчужно-серые костюмы и шляпы с шелковой лентой, трости из черного дерева, драгоценности на пальцах и в галстуках. В Бостоне конца девятнадцатого века он, должно быть, выглядел как европейский король. Его экипаж, запряженный парой подобранных в масть лошадей, его манеры — все это было в диковинку для местных жителей. Несмотря на то что Дьюарт Санфорд был иностранцем, ни один Янки-клуб не закрыл перед ним двери. Более того, его приняли с распростертыми объятиями. Он был для них воплощением того, чем они больше всего восхищались: он был безупречного происхождения и утонченности, живым олицетворением истории.

Как, должно быть, Чипс ненавидел Дьюарта, видя в нем все то, чего втайне сам страстно желал. И как, должно быть, Дьюарт хотел поставить на место этого нахального выскочку, который распоряжался всего лишь на ничтожной территории площадью в одну квадратную милю, занятой под домами, кабаками и портовыми сооружениями. По сути, судьба Зии была предопределена.

Гнев Нэнси пропал. Что бы ни сделала Зия, она уже заплатила за все, и цена была высока. Но, может быть, не выше, чем та, которую придется заплатить ей.

Мария сказала, что звонил отец. Нэнси не хотела разговаривать с ним, пока не порвет с Рамоном. Тогда у Чипса будет достаточно времени, чтобы просить прощения и утешать ее. С того места, где она сидела, была видна обсаженная можжевельником дорога на Камара де Лобос. Между кустами блеснули фары, когда автомобиль на страшной скорости вписался в поворот. Ни один шофер не водил так машину, и ни один шофер не ездил в Камара де Лобос. Гости Мадейры курсировали только по дороге длиной в милю от бухты до отеля. Это возвратился Рамон.

Мария невольно задрожала, когда Нэнси бросилась в спальню и в сторону кровати полетели туфли, а за ними платье. Нижнее белье было разбросано по полу, образуя след до самой ванной, украшенной золотыми херувимами. Прежде чем Мария успела достать широкое, в несколько дюймов толщиной полотенце, Нэнси уже намылилась, ополоснулась и вылезла из ванны. Она быстро надела черное с кисеей платье, припудрилась, и Мария обильно спрыснула ее духами.

Тем временем Нэнси уже накладывала косметику. Она нанесла тончайший слой румян на изящные скулы, немного подвела губы, слегка подкрасила веки и особо подчеркнула тушью свои необыкновенно длинные ресницы. Затем отодвинула драгоценности, которые Мария разложила на туалетном столике, чтобы дополнить совершенное творение Пату. Она взяла только тяжелый жемчуг матери и надела его через голову. Она обула ноги в тонких шелковых чулках в вечерние открытые туфли. Короткий взгляд в трюмо, и прежде чем Мария подошла к выходу, чтобы открыть дверь, быстро распахнула ее сама, тут же очутившись в объятиях Рамона.

— Почему у тебя темно? — спросил он с легкой улыбкой, тогда как она с трудом сдерживала дыхание.

— Я опаздываю. — Нэнси чувствовала себя так, будто пробежала милю.

— Это твоя привилегия, — весело сказал он. Его темные глаза смотрели на нее оценивающе. — Ты выглядишь потрясающе. Может быть, бросим наших гостей и запремся здесь с бутылкой шампанского?

— Потом, — сказала она, умудрившись улыбнуться. Его рука на ее запястье жгла раскаленным железом.

— Надеюсь, день оказался не таким плохим, как ты предполагала?

— Нет. — Слова застряли у нее в горле.

Однако Рамон ничего не заметил. Его почти черные глаза, такие пронзительные, что от них ничего нельзя было скрыть, на этот раз не встревожились. Он обнял ее за талию и поцеловал за ухом.

— Я смогу выдержать еще не более десяти секунд. Если мы не уйдем, я займусь с тобой любовью прямо здесь.

Нэнси почувствовала слабость. Его прикосновение жгло ее, потому что она знала, что его рука обнимает ее в последний раз, что они в последний раз идут вместе на прием, где их ждет вкусная еда, вино и приятная беседа, а потом танцы в волшебном, освещенном люстрами танцевальном зале и на безлюдной, залитой лунным светом, душистой террасе. Там он будет нашептывать ей слова любви в предвкушении момента, когда они наконец останутся одни, когда стихнет музыка и замолкнет смех, и они будут ласкать друг друга, слившись душой и телом, испытывая неземное счастье.

Невероятно, но она смогла улыбнуться и даже шаловливо прошептать:

— Ты опаздываешь уже во второй раз.

Затем большие резные двери широко распахнулись, и они вошли в зал. Нэнси уже приняла решение и хотела, чтобы предстоящий вечер и ночь были радостными и счастливыми и запомнились ей на всю оставшуюся жизнь. Она была так возбуждена, словно находилась в состоянии опьянения.

Они разошлись по залу, приветствуя гостей. Глаза Нэнси постоянно следили за Рамоном, стараясь запомнить каждый его жест. Он двигался с ленивой грацией пантеры, оправдывая свое прозвище. Нэнси видела выражение глаз у женщин, когда он приветствовал их, и знала, какие эмоции он вызывал, улыбаясь своей обезоруживающей улыбкой. Затем, как и она, он отвел взгляд от гостей. Глаза их встретились, и выражение его лица стало дерзким и откровенно эротичным. Нэнси почувствовала неловкость, ее бедра стали влажными от желания. Она не видела ни его безупречного белого смокинга ручной работы, ни изысканной кружевной вечерней рубашки. Она видела лишь обнаженное мускулистое тело, которым любовалась при лунном свете, в свете лампы и в лучах солнца. Вьющиеся волосы на его груди, влажной и соленой на вкус после моря или после любовных ласк. Его золотистая кожа отливала оливковым цветом в густых волосах на лобке.