Хранители - Матильда Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Красный «Велюр» оказался не менее интересным для посещения, чем его Амстердамский собрат, и очень схожим с ним. Гилберт не преминул показать им несколько номеров, в обстановке которых прослеживалась малиново-сиреневая или бордово-пудровая нота. Ресторан оказался не таким стилизованным, как голландский. Он отличался скорее минимализмом и простотой, что компенсировалось замысловатым меню. Гилберт, как и Роланд, бегло говорил по-французски, но, по сравнению с Роландом, он показался ей человеком более заурядным. Он терпеливо и с видимым удовольствием отвечал на бесчисленные вопросы Кира. Дану не оставляло ощущение, что лицо Гилберта не живое. На него словно была натянута застывшая маска. Даже любезные улыбки его казалось просто растягивали омертвевший лик. После того, как обед был завершён, Бегемот легонько толкнул Дану под столом, напоминая, о чём она просила их по дороге сюда и кивнул Роланду.
– Роланд…
Тот понимающе кивнул, но заметно смутился. Тогда она, состроив невинное лицо, спросила Гилберта, не затруднит ли его показать ей парк, в котором нашли Софи. Услышав эту странную просьбу тот помрачнел и задумался. Однако же, к удивлению Роланда, такой неожиданный поворот их разговора не слишком смутил его друга. Гилберт, казалось, ожидал нечто подобное, поэтому с готовностью откликнулся на её просьбу. Они выехали незамедлительно. Гилберт усадил Дану в свою машину, а сопровождавшая её троица последовала за ними, держась поодаль: предполагалось, что сразу после этого они тронутся в обратный путь. Но едва они отъехали от отеля и выбрались на запруженную дорогу, как стали в пробку. Сидевшая рядом с Гилбертом Дана воспользовалась моментом и задала ему вопрос, мучивший её уже больше часа.
– Могу я кое-что спросить у вас, Гилберт?
– Конечно, – последовал любезный ответ, – все что угодно.
– Благодарю вас за доверие. Судя по тому, что я сейчас увидела, вам очень тяжело дались события, имевшие место десять лет назад. И, однако же, вы остались в Париже, приняли во владение отель, который ранее принадлежал вашей жене, и остались в этом городе. Это не может не вызывать вопросы…
Он молча покосился на неё.
– Вы меня простите, но не похоже, что вы влюблены в Париж.
Гилберт немного помолчал, потом произнес, будто сквозь силу.
– Вы правы, Арина. Я ненавижу этот город.
– Не могли бы вы называть меня Даной? – попросила она.
– Извините, Дана. В общем вы правы.
– Тогда почему же?
Череда машин, застывших перед ними, тихонько тронулась. Гилберт смотрел куда-то в сторону, опершись о руку.
– Я должен вам признаться, – сказал он наконец, – когда шло расследование, я только и мечтал о том, чтобы уехать из Парижа и больше никогда сюда не возвращаться.
– Вы очень любили её, – прошептала она.
– Да. Я тогда не думал о том, что уже через несколько месяцев после тех ужасных событий Габриэла решит оставить этот мир и передаст мне парижский «Велюр» по наследству. Она переписала завещание через месяц после смерти Софи.
– Неужели вы остались здесь только из уважения к памяти вашей тещи?
Он не торопился с ответом.
– Если честно, я сейчас задаюсь этим вопросом впервые за много лет. Понимаете, я как бы сросся с «Велюром», с Нидерландским ли, с Парижским ли. Я не представляю себя без этого отеля.
– Ну да, он ведь вам принадлежит.
– Мне, – согласился Гилберт, – но я считал своим и Амстердамский «Велюр», понимаете? Я не смог бы управлять им так как я это делаю, если бы не воспринимал это дело, как своё сугубо личное.
– Теперь я понимаю, – догадалась она, – вы несчастны не от того, что остались здесь.
Он удивлённо посмотрел на неё.
– Я несчастен?
– Да. В вас нет жизни. Извините, что я так говорю.
Он болезненно поморщился, но взглянул ей в глаза с некоторым вызовом.
– Это правда, что вы не помните то, что с вами происходило в России? – внезапное изменение темы разговора теперь уже ей доставило неприятные ощущения, – когда Роланд приезжал туда.
– Гилберт, я готова обсудить с вами этот вопрос. Только не сейчас. Я настраиваюсь на то, чтобы увидеть как можно больше информации относительно убийства вашей жены. Если я отвлекусь на свои воспоминания, это будет сильно мешать. Сейчас мне важно знать, что именно произошло между вами, как вы расстались. И увидеть ваши воспоминания о том дне. Если это тяжело, просто скажите, и мы не станем вспоминать.
Гилберт вздохнул.
– Роланд был под большим впечатлением от встречи с вами в России. Он говорил, что те события помогли ему пересмотреть свои решения.
– По всей видимости, в тот момент для него назрела необходимость перемен. И участие меня или кого-то похожего на меня просто стало катализатором.
Гилберт кивнул и помолчал еще с минуту.
– То, что я скажу, останется между нами?
– Разумеется, – пообещала Дана.
– К тому моменту, как умер отец Роланда, мы с Софи больше года были в разводе. Мы развелись после того, как она мне изменила. Здесь свободные отношения в порядке вещей, супружеская неверность мало кого удивляет. Но я человек консервативный. Я никогда никого так не любил, как эту женщину, и больше уже никого так не полюблю. Вы не представляете, как это тяжело, быть без ума от той, в жизни которой ты не имеешь особой ценности. Поначалу мне и в голову не приходило, что у неё могут быть любовники. А когда стал подозревать и, наконец, получил подтверждение, моя жизнь разделилась на до и после. Я уже не мог быть прежним. Но с ней или без неё я был частью её семьи.
Дана молча слушала.
– Я приехал сюда, чтобы сообщить ей о печальном событии. Мы завтракали в одной уличной кафешке. И там она мне сообщила, что выходит замуж за какого-то Поля и уезжает в Женеву.
– А… как же «Велюр»? – вопросила Дана.
– Я был удивлен не меньше вас. То есть, слово «удивлён» не отображает мои тогдашние чувства. Она собиралась продать отель. Она знала, что её мать будет против, несмотря на то что к тому времени была полноправной владелицей. Не знаю почему, но у меня с Габриэлой отношения сложились гораздо лучше, чем у неё с родной дочерью. Поэтому я прекрасно знал, что продажа “Le Velours” убьёт Габриэлу. Я накричал на Софи и ушёл. А спустя несколько часов понял, что допустил оплошность. Я решил выкупить французский «Велюр» у Софи. Хоть сердце моё было по-прежнему разбито её изменой и
