Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

Гибель целой армии побудила многих черкасов по обоим берегам Днепра перейти на сторону Польши, на сторону сильнейшего. Московских ратных людей черкасы хватали и бросали в воду[1360]. Но поляки не сумели воспользоваться благоприятной военно-стратегической обстановкой. Армия требовала задержанного жалования и отказывалась идти вперед. Укрепления Киева, где оборонялись Барятинский и Чаадаев, поляки так и не решились штурмовать. Московская власть хоть и не доверяла черкасам, но решила не отказываться от Украины, за которую было пролито столько крови. Полковники Сомко и Золотаренко, надеясь при помощи Москвы получить гетманскую булаву, не признали Слободищенского договора. А вторжение Юрия Хмельницкого на левобережную Украину закончилось неудачей, после которой ничтожный сын великого отца отказался от булавы и постригся в монахи[1361].

Причина Чудновской катастрофы, конечно, не в одной лишь ничтожности младшего Хмельницкого. Его ведь окружали умные и уважаемые полковники, ветераны войн с поляками, татарами и даже турками. Тот же Тимофей Цецюра произвел на поляков самое приятное впечатление: умный, деятельный, опытный в военном деле человек. Русские оценили Чудновскую катастрофу как прямое предательство гетмана и полковников, то есть военной элиты Войска Запорожского.

Из «отписки» боярина В. Б. Шереметева князю Ю. Н. Барятинскому: «…гетман Юрий Хмельницкий и Тимофей Цецюра, забыв страх Божий и присягу и клятвы свои и великого государя милость, ему, великому государю, изменили с городами Малыя России, и поддались королю Польши»[1362]. Пожалуй, русскому историку нечего добавить к этим горьким словам.

Другое дело историк малороссийский, украинский. Самуил Величко называет поведение Юрия Хмельницкого «зрадой» (предательством), но находит способ все-таки обвинить в гибели русского войска самого Шереметева. Летописец упрекает русского воеводу не только в самонадеянности, но и в богохульстве. Вот ректор Киево-Могилянской коллегии Иоаникий Галятовский заметил Шереметеву: нельзя полагаться только на свою силу. Надо молиться Богу. Но гордый боярин будто бы ответил, что с таким сильным войском можно обойтись и без Божией помощи[1363]. Хотя вряд ли русский боярин, живший за столетие до Вольтера и французских энциклопедистов, мог дать такой прямо-таки богоборческий ответ.

Гораздо дальше пошел автор другой, более известной «козацкой» летописи – Григорий Грабянка. Он оправдывает пусть не Хмельницкого, но Цецюру. Якобы «россияне» начали продавать козаков татарам «за хлеб, соль и воду», а Цецюра, «увидев, как всё это озлобило козаков», решил не терпеть далее «такой неправды» и прорвался к Хмельницкому[1364].

На самом деле Цецюра перешел к Юрию Хмельницкому, узнав о Слободищенском договоре. В это время и русские, и козаки в лагере Шереметева терпели голод и холод. Ни о какой «торговле козаками» речи не было. Но малороссийский летописец таким образом старался оправдать козацкую измену и переложить вину за поражение на русского военачальника.

Еще дальше пошел Семен Дивович, автор «Разговора Великороссии с Малороссией». В его сочинении изменником представлен сам Шереметев.

Таким образом хотел он многих погубить,Но сам попал в неволю, как вздумал изменить[1365].

Цецюра же, увидев измену, пробился сквозь ряды татар на свободу. О Юрии Хмельницком нет ни слова.

Научная историография унаследовала эту традицию козацкого летописания.

Грушевский порицает Юрия Хмельницкого, но вовсе не за предательство союзника. Хмельницкий согласился на невыгодный для Украины Слободищенский договор, только в этом его вина[1366]. Зато Шереметева украинский историк судит сурово, без критики принимая версию Григория Грабянки: «капитулировал на весьма унизительных условиях и сорвал сердце на козаках Цыцюры. <…> Этот поступок возбудил на Украине чрезвычайное омерзение и раздражение против московской власти»[1367].

Профессор Киево-Могилянской академии Наталья Яковенко, сто лет спустя после Грушевского, пишет о «самоуверенном царском воеводе Шереметеве», который «не церемонился с казаками»[1368]. Яковенко, вслед за Грушевским и Грабянкой, выставляет предателем самого русского боярина: несчастных козаков «…разъяренный Шереметев, капитулируя, выдал татарам»[1369]. О настоящем предателе, Юрии Хмельницком, Наталья Яковенко пишет совсем иначе. Глава «Очерков истории Украины», посвященная этому гетману, называется так: «Горькая судьба Юрася Хмельниченко»[1370].

P.S.

На первый взгляд удивительно, почему об этом предательстве знают только историки, а имя Мазепы стало нарицательным. Между тем причин этому найдем немало. Во-первых, Юрий Хмельницкий настолько затерялся в сиянии славы своего отца, что имя Хмельницкого просто не могло ассоциироваться с изменой, с поражением и позором. Во-вторых, Мазепа был и впрямь незаурядной личностью, оставившей в истории яркий след, чего нельзя сказать о Юрасе[1371].

И все-таки больше всего Мазепа своей славой, в том числе и славой дурной, обязан искусству и литературе. Так случилось, что его жизнь, реальная и мифологизированная, подарила сюжет Джорджу Байрону, Виктору Гюго, Юлиушу Словацкому, Юзефу Богдану Залескому, Александру Сергеевичу Пушкину. Трудно найти другого украинского политика, который стал бы героем английской, французской, немецкой, чешской, шведской, польской, русской литературы. Что говорить о литературе украинской! Композиторы и художники едва ли не превзошли прозаиков и поэтов. Петр Ильич Чайковский написал о Мазепе оперу (по мотивам пушкинской «Полтавы»), Ференц Лист посвятил украинскому гетману свою симфоническую поэму, а Рахманинов – вокальный квартет. Еще при жизни появилось несколько портретов гетмана, причем мало похожих меж собою. Эпизоды из жизни Мазепы стали сюжетами для русских и европейских художников: Мазепа и Мотря Кочубей, Мазепа и Карл XII, Мазепа после Полтавы, Мазепа в Бендерах. Но самой популярной была, как ни странно, тема, связанная с юношеским любовным приключением Мазепы. Обнаженный юноша, «распятый» на спине лошади, – таким его изобразил на своей акварели Эжен Делакруа.

Мазепа стал романтическим героем для европейцев, национальным героем для украинцев, антигероем для русских. А Юрий Хмельницкий оказался слишком мелок для такой роли.

Часть XII

Цветы и корни

Мужицкая нация

В 1987 году в Кембридже вышла монография чешского ученого Мирослава Хроха «Социальные предпосылки национального возрождения в Европе»[1372]. В наши дни книга или диссертация о национальном возрождении, национальных движениях или национализме просто немыслима без ссылок на Хроха и предложенную им периодизацию истории национального возрождения. Она проста и понятна. Сначала появляются ученые – филологи, этнографы, фольклористы, которые собирают народные песни, изучают грамматику народного языка, сохранившегося у деревенских жителей. В родной Хроху Чехии к началу XIX века горожане говорили и писали по-немецки, а чешский язык помнили только селяне. Но романтически настроенные ученые, а нередко – дилетанты-самоучки будто бы и открывают нацию. Это время Хрох называет «фазой А». Через одно-два поколения на место фольклористов и филологов приходят юристы и политики, которые уже заявляют о праве их нации на автономию или даже на создание собственного государства. Это фаза национальной агитации – «фаза В». Третья фаза – «фаза С» – начинается в том случае, если политикам-националистам удается овладеть умами широких масс. Это фаза массового национального движения, которая часто заканчивается национальной революцией и/или войной за независимость.

Всю работу по «созданию нации» проводят интеллектуалы. На долю народа остается только роль искушаемой девицы, которая должна в конце концов согласиться на предложение соблазнителя.

Ученые в наши дни вычеркивают «простолюдинов» из истории национальных движений. Крестьяне, естественные консерваторы и традиционалисты, как будто не должны были ничего знать о национальном единстве, национальных героях, национальной истории и национальной судьбе. Украинские мещане в первой половине XIX века от крестьян мало отличались.

А ведь есть множество свидетельств о патриотизме простого народа, его любви к Отечеству. В 1847 году по делу Кирилло-Мефодиевского общества был арестован студент Киевского университета Посяда (Посяденко), мещанин по происхождению. Среди его бумаг был найден листок с такими словами: «Бедная моя страна, тебя оставили все твои сыны, тебе изменили все люди, могущие облегчить твои страдания <…> Но кто скажет, чтобы не было и тех, кои всегда готовы помочь тебе, любезная страна моя? Есть и такие, кои готовы положить за тебя самую жизнь свою»[1373].