Философия истории - Юрий Семенов

Клиний. Это неизбежно.

Афинянин. Не можем ли мы вскрыть причину этих перемен? Быть может, тогда мы скорее получим указание относительно возникновения государственного устройства и происходящих в нем перемен.

Клиний. Отлично, надо постараться сделать это».1 Платон. Законы // Соч. в 3-х т. Т. 3. Ч. 2. М., 1972. С. 144-145.

Платону, конечно, эту проблему решить не удалось. Но он, по крайней мере, ее поставил. Историки же первоначально, как правило, ограничивались лишь поисками причин исторических событий. Так как исторические события складываются из действий людей, а человеческая деятельность является сознательной и целенаправленной, то естественным было в поисках причин исторических событий обратиться к выявлению мотивов действий людей и целей, которые они перед собой ставили. Так возник первоначальный теоретически совершенно не осмысленный волюнтаристический подход к истории. Главное внимание историками, конечно, уделялось сознанию и воле выдающихся личностей. Именно их историки рассматривали как творцов истории. Однако этот первоначальный стихийный исторический волюнтаризм стал постепенно дополняться в дальнейшем и вытесняться иными представлениями.

Осознание того, что ход и исход человеческих действий нередко не зависел от сознания и воли людей, заставило историков ввести понятие судьбы, как в виде фатума, рока, так и в обличье фортуны, везения или невезения. Так постепенно историки в иллюзорной форме начали осознавать, что в исторических событиях, являющихся результатами деяний людей, проявляется исторический процесс, который идет по законам, не зависящим от воли и сознания людей.

Не повторяя всего сказанного о понятии судьбы в разделе об античной исторической науке (2.2.5), напомним лишь, что развитие этой идеи получило в античном мире завершение в философско-исторической концепции Августина Аврелия. Создав первую в истории человеческой мысли концепцию всемирной истории как единого процесса, Августин Аврелий попытался решить вопрос о движущей силе этого процесса. Этой силой, по его убеждению был бог. История человечества представляет собой реализацию божественного промысла. Провиденциализм по самой своей сути предполагал абсолютную предопределенность исторического процесса. И сразу же вставал вопрос: если ход истории в целом полностью предопределен, то являются ли полностью предопределенными исторические события, в которых он проявляется? Это был одновременно вопрос о том, насколько свободными являются люди в своих действиях, насколько свободной является их воля.

Августин Аврелий посвятил проблеме свободы и необходимости немало страниц своего философско-исторического труда «О граде божьем». Но все его попытки совместить провиденциализм с допущением свободы воли человека оказались тщетными. В конечном счете он с неизбежностью пришел к полному фатализму.

3.2. ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ. СНОВА Н. МАКЬЯВЕЛЛИ

Античный мир погиб, но идея провиденциализма не только не исчезла, но, напротив, стала безраздельно господствовать в средневековой преисториологии. Вызов ей был брошен тогда, когда с началом Возрождения снова стала возникать историческая наука. Историки-гуманисты в большинстве своем отвергали провиденциализм. Они исходили из того, что все исторические события имеют естественные и только естественные причины, и занимались поисками этих причин. И понятно, что эти причины они стали искать в головах людей. Отсюда вытекало определенное представление о задачах историков, которое господствовало не только в эпоху Возрождения, но и в последующие два века.

Оно получило достаточно четкое выражение в труде французского аббата Сезара Ришара де Сен-Реаля (1639—1692) «Пользование историей» (1672). Как писал последний, «знание вообще состоит в знании причинно-следственных связей, ибо знать — значит знать вещи по их причинам; также знать историю — значит знать людей, которые (своими действиями) и дают содержание историческому процессу, судить об этих людях...».2 Цит.: Лаппо-Данилсвский A.C. Методология истории. Вып. 1. СПб., 1910. С. 25.

Более пространно эти идеи были изложены в труде известного в свое время французского специалиста по методологии истории Никола Ленгле дю Френуа (1674 — 1755) «Метод изучения истории», увидевшем свет в 1713 г. «Изучать историю, — утверждал он, — значит изучать мотивы, мнения и страсти человека, чтобы проникнуть во все тайные причины его деятельности, все его пути и изгибы его души, наконец, чтобы узнать все иллюзии, которые овладевают его духом и неожиданно для него самого волнуют его сердце; одним словом, чтобы добиться познания самого себя в других».3 Цит.: Там же

Но чисто волюнтаристское объяснение исторических событий было для историков-гуманистов явно недостаточным. В результате в их понятийный аппарат снова вошло понятие судьбы. Чаще всего это было понятие не судьбы-фатума, а судьбы-фортуны. И дело было даже не в том, что судьба-фатум слишком походила на провидение, сколько в том, что судьба-фортуна оставляла место для известной свободы действий человека. Фортуну можно было оседлать, использовать в интересах человека.

Известную роль играла фортуна в исторических построениях Н. Макьявелли. К этому понятию он неоднократно обращается в «Государе»4 Макиавелли Н. Государь. М., 1990. С. 19-20, 43, 45, 53, 64, 73-74, 76.. Оно для него ценно постольку, поскольку исключает, с одной стороны, полный фатализм, с другой, полный волюнтаризм. Выступая с критикой провиденциализма, Н. Макьявелли пишет: «И однако, ради того, чтобы не утратить свободы воли, я предположу, что, может быть, судьба распоряжается лишь половиной наших дел, другую же половину, или около того, она представляет самим людям».5 Там же. С. 74.

Но в своем понимании хода истории Н. Макьявелли одними лишь общими рассуждениями о судьбе не ограничивался. Выше уже говорилось, что он придерживался идеи циклической смены форм государственного устройства. Тем самым история не сводилась им к потоку событий. Этот поток шел по определенному руслу и в нем прослеживался определенный порядок. Смену форм государственного строя, причем закономерную, нельзя было объяснить, не переходя от событий к тому, что находило проявление в них, т.е. к историческому процессу. Нельзя было ограничиваться поисками одних лишь мотивов действий тех или иных отдельных людей. Нужно было искать более глубокие факторы. И в этом отношении Н. Макьявелли сделал существенный шаг вперед.

Он обратил внимание на политическую борьбу, которая была свойственна и античным полисам, и городам-государствам Италии эпохи Возрождения. В предисловии к «Истории Флоренции» Н. Макьявелли, характеризуя труды своих предшественников - Леонардо Бруни и Поджо Браччолини (1380-1459), писал, что при ознакомлении с ними «обнаружилось, что в изложении войн, которые вела Флоренция с иноземными государями и пародами, они действительно проявили должную обстоятельность, но в отношении гражданских раздоров и внутренних несогласий и последствий того и другого они многое вовсе замолчали, а прочего лишь поверхностно коснулись, так что из этой части их произведений читатели не извлекут ни пользы, ни удовольствия».6 Макьявелли Н. История Флоренции. М., 1973. С. 9.

У Н. Макьявелли эти гражданские раздоры и внутренние несогласия находятся в центре повествования. Политическая борьба была борьбой политических партий и стоящих за ними политических сил. А за борьбой политических сил скрывалось различие интересов. Борющимися силами были группы людей, имевших разные интересы. «Ибо нет города, — писал Н. Макьявелли, — где бы не обособились эти два начала: знать желает подчинять и угнетать народ, народ не желает находиться в подчинении и угнетении...».7 Макиавелли Н. Государь... С. 29.

У Н. Макьявелли все время проскальзывает понимание того, что различие интересов борющихся групп было прежде всего связано с различием имущественного положения составляющих их людей и что в основе борьбы лежит стремление одних сохранить, других изменить это положение. Однако какая-либо определенная концепция у него отсутствует. Создать таковую в его время было еще невозможно.

Переходя к изложению истории своего отечества, Н. Макьявелли пишет, что «...Во Флоренции раздоры возникали сперва среди нобилей, затем между нобилями и пополанами и, наконец, между пополанами и плебсом».8 Макьявелли Н. История Флоренции... С. 10.Раздоры между гвельфами и гибеллинами способствовали полному ниспровержению аристократии, которое произошло около 1343 г. Но в это время возникают противоречия внутри самого «народа» (popolo) - между старшими и младшими цехами. Эти противоречия обостряются, а затем на арену борьбы вступает простонародье (plebe), включающее наемных рабочих.

В 1378 г. произошло знаменитое восстание чомпи. Вот какую речь вкладывает Н. Макьявелли в уста одного из вождей восставших: «Все люди имеют одинаковое происхождение, и все роды одинаково старинны, и природа создала всех равными. Если и мы, и они разденемся догола, то ничем не будем отличаться друг от друга, если вы оденетесь в их одежды, а они в ваши, то мы будем казаться благородными, а они простолюдинами, ибо вся разница — в богатстве и бедности... Если вы поразмыслите над поведением людей, то убедитесь, что все, обладающие большими богатствами или большой властью, достигают этого лишь силой и хитростью, но затем все захваченное обманом или насилием начинают благородно именовать даром судьбы, дабы скрыть его гнусное происхождение. Те же, кто от избытка благоразумия или глупости не решаются прибегнуть к этим средствам, с каждый днем все глубже и глубже увязают в рабстве и нищете... Бог и природа дали всем людям возможность достигать счастья, но оно чаще выпадает на долю грабителя, чем на долю умелого труженика, и его чаще добиваются бесчестным, чем честным ремеслом. Потому-то люди и пожирают друг друга, а участь слабого с каждым днем ухудшается. Применим же силу, пока представляется благоприятный случай, ибо более выгодным для нас образом обстоятельства не сложатся: имущие граждане не объединены, Сеньория колеблется, магистраты растеряны, и сейчас, пока они не сговорились, их легко раздавить».9 Там же. С. 115-116.