Изгнанник из Спарты - Фрэнк Йерби

тальные тоже были не в лучшем состоянии. Некоторые даже в худшем.

Он бросил взгляд на приближающееся воинство Крития. Пересеченная местность совершенно расстроила его боевой порядок. Он мрачно усмехнулся, повернулся к стоявшему рядом гоплиту и сказал:

- Принеси дротики. Две связки. Ты, Симонид, и ты, Гаоник, вы будете стоять здесь и подавать их мне.

С этими словами он одним прыжком взлетел на самую вершину стены.

- Клянусь Аресом! - загремел Фрасибул. - Ты что, с ума сошел? Так выставляться! Они сейчас...

- ...кое-что усвоят, - подхватил Аристон. - И прежде всего, как это просто - умереть!

Он выпрямился во весь рост, поджидая своих врагов. При виде его самые молодые и шустрые воины перешли на неуклюжий бег, стараясь как можно быстрее добраться до него;

он уже отчетливо слышал звон их доспехов. Это было одним из двух обстоятельств, на которые он рассчитывал: они должны были изрядно вымотаться, ведь им и без того приходилось тащить на себе весь этот груз вверх по горному склону.

Второе обстоятельство было менее очевидным. Дело в том, что он стоял намного выше их, так что каждому брошенному ими дротику предстояло преодолевать в своем полете всю неподъемную тяжесть этого мира, тогда как эта же самая тяжесть будет ускорять полет его собственных копий. Из своего богатого опыта он хорошо знал, что метательные снаряды, пущенные вниз на большое расстояние, летят гораздо дальше, чем те, которые направляются вверх, и это при том условии, что сила и искусство обоих копьеметателей примерно равны.

А это было отнюдь не так. Ни один из воинов Тридцати не мог метать дротики с той силой и точностью, коим когда-то был обучен он, бывший спартанский гоплит.

Он прикинул, что один из молодых всадников уже оказался в пределах досягаемости. Расстояние было предельным, но все же игра стоила свеч - от этого произведенный эффект будет еще более впечатляющим.

"Отлично, - подумал он. - Необходимо что-то предпринять для поднятия боевого духа наших воинов".

Почти не целясь, он метнул дротик. Тот описал в воздухе длинную свистящую дугу, желтой молнией сверкнув на фоне туманно розовеющего утреннего неба, и затем устремился вниз, с каждым мгновением набирая скорость.

Воин с разбега остановился, как будто налетел на невидимую стену. Он сделал движение руками, как будто хотел схватить себя за горло. И тогда все увидели древко дротика, торчащее из его шеи.

Все семьдесят защитников крепости замерли, не веря своим глазам. Мгновение спустя небеса задрожали от их восторженных криков.

- Подай мне еще один дротик, Гаоник! - приказал Аристон.

Менее чем за двадцать минут он метнул двадцать дротиков. К исходу этого времени восемь олигархов лежали мертвыми, а еще двенадцать были тяжело ранены его беспощадной рукой. Это было уже слишком. Доблестные молодые аристократы Крития смешались и обратились в бегство.

И тогда Аристон один, с обнаженным мечом в руке, спрыгнул со стены и бросился в погоню за ними. фрасибулу понадобилось секунд пять, чтобы вновь обрести дар речи.

- Трусливые псы! - гремел он. - За ним! Если единственный настоящий воин, который у меня есть, погибнет, я вас...

Десять аттических гоплитов также спрыгнули со стены и помчались вслед за ним, гремя доспехами, подобно рою разъяренных металлических жуков. Вместе с метеком они перебили более двадцати олигархов. И когда Аристон вернулся назад, вытирая кровь и пот со своего лица, остававшиеся в крепости люди встретили его такими бурными возгласами, что они, казалось, могли оглушить всех богов Олимпа.

- Это сын не Геракла, а Ареса! Клянусь небесным громом, он был порожден самим Богом Войны!

Фрасибул торжественно обнял его перед всем своим отрядом.

- Клянусь Зевсом, где ты научился так сражаться? - воскликнул он.

Аристон улыбнулся.

- На берегах Эврота, - ответил он.

- Так ты спартанец?!

- Точнее, - спокойно сказал Аристон, - я был им. До восемнадцати лет. Я попал в плен на Сфактерии. И были причины, по которым я не мог вернуться в Спарту после того, как пленные были выкуплены. Всю остальную свою жизнь я посвятил попыткам стать афинянином. Я оснастил ту триеру, чтобы заслужить афинское гражданство, но...

- Когда мы вернемся, ты получишь его! - заявил Фрасибул.

"Если мы вообще когда-либо вернемся", - думал Аристон, стоя на крепостном валу и окидывая взглядом войско Крития, разбившее лагерь внизу на склоне. Ветер с воем срывался с горных вершин, нависших над его головой; он поежился. Месяц Посейдона был уже на исходе, и здесь, в горах, было очень холодно. Аристон видел, как его дыхание тут же превращалось в пар, клубившийся в чистом морозном воздухе. Он плотнее закутался в гиматий, но толку от этого было мало. Холод забирался под одежду, покрывал льдом его доспехи, пронизывал до самых костей. Тут он услыхал звон металла и, обернувшись, увидел Фрасибула, направлявшегося прямо к нему.

- Как ты думаешь, Аристон, они повторят свое нападение? - спросил военачальник.

- Нет, - ответил Аристон. - В этом нет никакой необходимости, и они это знают. Критий кто угодно, но не глупец,стратег.

- Значит, ты думаешь, что они будут сидеть там, имея за своей спиной в качестве базы всю Аттику, и спокойно ждать, пока мы все перемрем с голоду, не так ли, пентекост?

- Вот именно, - подтвердил Аристон. - Правда, у нас есть один маленький шанс, и если ты позволишь мне, благородный Фрасибул...

- Говори, Аристон, - сказал полководец.

- Я возьму одного человека, проберусь сегодня ночью в их лагерь и перережу поганое горло Крития. Это их совершенно деморализует, поверь мне. Я бы справился и один, если бы не одно обстоятельство: Критий делит ложе со своим любовником. С прекрасным Никостратом, который, несмот

ря на свой женственный облик, очень отважен. Я мог бы управиться с обоими, но не так быстро, боюсь, они успеют поднять тревогу. Если же кто-либо другой заколет этого порна, я...

- Нет, - коротко отрезал Фрасибул.

- Но почему? - спросил Аристон.

- Потому что ты погибнешь, а ты нужен мне живым, - заявил Фрасибул. Твое присутствие вдохновляет моих людей.

Аристон поднял голову и взглянул на вершины гор. Он уже не мог их различить; они скрылись за пеленой облаков, опускавшихся все ниже. Его губы что-то прошептали.

- Что ты сказал? - спросил Фрасибул.

- Я произнес молитву, - отозвался Аристон, - обращенную к тени Еврипида...

- Поэта? - удивился Фрасибул.

- Да. Я просил его спустить бога на веревках, как он это делал в своих пьесах. Чтобы он совершил чудо, Фрасибул. Ибо только оно может нас спасти, сказал Аристон.

И не успел он произнести эти слова, как первые огромные белые хлопья закружились в воздухе.

Снег шел всю ночь, не переставая ни на минуту. А утром, когда он прекратился, они увидели с крепостных стен безжизненные заснеженные склоны, лишенные каких-либо признаков присутствия человека. Снег и северный ветер сделали свое дело. Критий и его высокородные неженки бежали перед лицом стихии.

- Благодарю тебя, о бессмертный Еврипид, - сказал Аристон.

И вот теперь горы остались позади. Они лежали, затаившись, у самого лагеря олигархов. Аристон посмотрел на лица своих людей. На их глаза. Или, если точнее, на лица и глаза тех из них, кто был рядом - ибо теперь под его началом было более трехсот воинов. С другой стороны лагеря притаился Анит примерно с таким же по численности отрядом.

Ибо произошло чудо. Разумеется, вполне объяснимое. Случилась очень простая вещь: у побежденных всадников

развязались языки. И будучи простыми смертными, они, естественно, не желали признаваться в том, что виновником их бесславного поражения стал всего-навсего один отважный копьеметатель при поддержке менее половины одной из двух эномотархий, бывших в распоряжении Фрасибула у филы. В их устах неизвестный воин превратился в великана, чья голова скрывалась в облаках. И этот сверхчеловек, этот колосс, метал в них копья сразу обеими руками одновременно. Ну а в самый последний момент, когда они уже одолевали его, готовы были разрубить его на куски, он вдруг хлопнул в ладоши, и загремел гром, и весь мир исчез под непроницаемым снежным покровом...

Прямым следствием этого бессовестного вранья и стало то, что войско Фрасибула насчитывало уже более семисот пятидесяти человек. Ибо стойкие демократы, до того не знавшие, куда им податься, теперь получили все необходимые им сведения. Более того, даже самые осторожные отбросили все сомнения после столь явной демонстрации благосклонности богов. И они, группами и поодиночке, устремились в Филы, а вместе с ними пришла и надежда, так что теперь, вглядываясь в лица своих соратников, Аристон видел в них нечто такое, что наполняло его сердце гордостью.

Они были подобны охотничьим псам на привязи, завидевшим кабана. Глаза их сверкали; губы растягивались в волчьем оскале. Да, теперь он мог на них положиться. На этот счет у него не было ни малейших сомнений. И в первую очередь он мог положиться на двух своих заместителей, Симонида и Гаоника. Они рвались в бой, как молодые львы. Ему с трудом удавалось сдерживать их пыл.