Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Евгения Марлит

У художника в самом деле сохранились оба первых наброска, которые он делал с Луизы. Сходство было большое, но пугающее – она должна была совсем немного измениться после смерти.

Жоанн залился слезами.

Ради него бедная девушка сделала такое героическое усилие, притащив за собой уже вцепившуюся в нее смерть к художнику. Тому было понятно отчаяние Жоанна, он сам проникся состраданием к несчастной Луизе, ведь и он любил в своей жизни. Художник проводил молодого человека на ее могилу.

Жоанн опустился на колени и, казалось, хотел разрыть ногтями землю. Постепенно оседая, он упал ничком, прижавшись лицом к земле, будто желая пронзить ее глубину поцелуем.

Когда мадам Жозеф и художник подняли его, он был без сознания. Ничто не могло вывести несчастного из состояния унылого оцепенения.

– Вы снова заболеете, – сказала добрая женщина. На все уговоры, на все утешения он отвечал:

– Я хочу умереть.

Большое горе всегда приводит к одиночеству. Но немного раньше или немного позже все возвращаются на свою жизненную стезю. Вы остаетесь одни с памятью о тех, кого вы оплакиваете.

Мадам Жозеф очень привязалась к Жоанну. Она жалела его, но не могла забросить свое хозяйство, чтобы оставаться подле больного, который не хотел выздоравливать и не принимал утешения.

Она написала своему мужу о смерти Луизы и предупредила, что останется на несколько дней подле Жоанна. Но ее отсутствие не могло длиться бесконечно. Однажды утром она объявила Жоанну, что вынуждена покинуть его и возвратиться на прииски. Он не сделал ни одного движения, не сказал ни слова, его бесчувственность могла показаться неблагодарностью.

– Жоанн, – обратилась к нему мадам Жозеф, обняв на прощание. – Вам не надо оставаться в Австралии, вы должны вернуться в Европу. У вас есть более ста тысяч франков – это богатство. Надейтесь на время, будьте мужественны – вы еще можете стать счастливым.

– Нет, – отвечал он, – здесь умерла она, и я хочу тоже умереть здесь.

Предоставленный сам себе, он выходил из комнаты только на кладбище. Все более погружаясь в свое горе, он становился больным. Жоанн испытывал такое нервное потрясение, что не мог выносить общения с окружающим миром.

Это породило разнообразные слухи в доме, где он жил. На него начали смотреть с любопытством. Тогда он уехал в Сент–Килду, снял номер в гостинице и там ему стало совсем плохо. Тогда–то посыльный и побежал за доктором Ивенсом.

Пока Жоанн мог ходить, он не соглашался, чтобы ему оказывали помощь. Теперь, когда у него не было сил двигаться, он горячо желал выздороветь, чтобы возвратиться к могиле Луизы. Он жил только там, на недавно насыпанном холмике, покрывавшем останки его дорогой Луизы, а также когда по ночам видел ее в своих снах, когда говорил с нею, воображая, что она слышит его и отвечает. Он по–прежнему хотел умереть, но умереть подле нее.

Мы уже говорили, что доктор Ивенс проникся живейшей симпатией к Жоанну и навещал его каждый день. Эти визиты становились все более долгими. Душа Жоанна оттаяла от такой доброжелательности. Он рассказал о своей жизни и горестях мистеру Ивенсу. Тот слушал его с интересом, предоставляя больному возобновлять по двадцать раз об одном и том же рассказы, так как он великолепно понимал, что настоящая болезнь Жоанна кроется в его отчаянии и что лучшее средство вернуть ему здоровье – возвратить ему мужество.

Жоанн не поднимался с постели целый месяц. Потом доктор нашел, что больному стало гораздо лучше, и побудил его делать несколько шагов по комнате. Жоанн согласился. Он встал и приблизился к окну, опираясь на руку мистера Ивенса.

Оба сели. Если бы кто–нибудь увидел их рядом друг с другом, – а доктор еще взял за руку своего пациента, – то принял бы за старых друзей.

– Дорогой доктор, – вздохнул Жоанн, – если бы я познакомился с вами раньше, она не умерла бы. – Затем, опершись локтем о подоконник открытого окна, он склонил голову на руки и замолк, глядя в небо, тогда как Ивенс с удовлетворением думал, наблюдая за ним: «Горе его становится более спокойным, я теперь не сомневаюсь в том, что мне удастся его вылечить».

В это время по улице проходил мужчина. Его походка была медленной, будто он считал каждую крупицу песка, скрипевшего под его ногами. Оказавшись перед гостиницей «Принц Альберт», он машинально поднял голову, но, заметив Жоанна и доктора, остановился и несколько мгновений был неподвижен, как если бы перед ним вдруг разверзлась пропасть. Затем, сделав прыжок назад, он прижался к ограде, не сводя глаз с обоих мужчин, которые, казалось, загипнотизировали его.

– Он! – сказал он глухим голосом. – Он с доктором! Если они увидят меня – я пропал!

Но его движение, сделанное для того, чтобы укрыться, было недостаточно быстрым. В тот момент, когда его глаза устремились на Жоанна, последний, блуждая вокруг рассеянным взглядом, увидел его. И тут Жоанна словно молния поразила. Он откинулся назад и дважды крикнул:

– Макс! Макс!

Доктор поспешил оказать ему помощь. Жоанн бессильно повис у него на руках.

– Вы видели его? – спросил Жоанн, выходя из забытья?

– Кого?

– Макса!

– Я никого не заметил.

– Боже мой, Боже мой! – твердил Жоанн, ломая в отчаянии руки. – Он был там, я видел этого негодяя, который убил Альберта, который был причиной смерти Луизы – и у меня не было сил бежать за ним! Мне стало дурно, как женщине. Проклятая слабость. Я не могу даже отомстить. Дайте мне руку, доктор. Я хочу выйти, отыскать его, предать в руки правосудия.

Жоанн пытался встать, но упал бессильно на постель. Доктор успокоил его и принудил улечься.

– Начинайте накапливать силы, – сказал он больному. – Они вам понадобятся для того, чтобы отомстить. – Жоанн повиновался, как дитя, сознавая свою слабость. Доктор некоторое время оставался рядом, опасаясь покинуть его в том состоянии нервного возбуждения, в котором находился молодой человек.

Часто важнейшие события в жизни вытекают из пустяков, Если бы доктор в тот момент, когда он был с Жоанном у окна, взглянул в ту же сторону, то убедился бы, что человек, который втерся в его семью под именем Фультона, не кто иной, как Макс–грабитель, Макс–убийца!

К несчастью для мистера Ивенса это было ему до сих пор неизвестно.

Макс поспешно скрылся. Убежденный в том, что его узнали, он, пригибаясь, прокрался вдоль ограды. Затем добравшись до угла, он ускорил шаги. Больше всего его мучило не опасение, что не сможет спастись, а мысль о том, что он вынужден отказаться завладеть Мелидой.

«Лучше смерть, – подумал он. – Мелида, Мелида! Я не хочу уезжать без тебя!»