Рота - Олег Артюхов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Меня сейчас трудно убить.
— Не беспокойся, это не твоя забота.
— Но моя забота — судьба «стальной» роты. Её наверняка пустят под нож, — на меня накатило тягостное ощущение вины.
— Нет, тот, кто тебя предал, тот и спасёт твоих бойцов. Они все проживут достойную и спокойную жизнь. Все вместе дойдут до Берлина. И все вместе будут жить в шикарном месте в Крыму и умрут в глубокой старости. Ты доволен?
— Да. А как же Пашка?
— Я временно позаимствовал его матрицу. Он выживет и станет и твоим дедом, и твоим прадедом. А ты станешь новым маленьким человеком.
— Сыном моей сестры?
— Да, как и договаривались. Сейчас события резко ускорятся, не удивляйся и не сопротивляйся. Всё уже предопределено. Прощай, — он по-взрослому пожал мне руку, и прежний Пашка пошёл в сторону расположения роты.
Эта встреча сильно взволновала меня, но не потрясла. Я знал, что до моего ухода остались буквально считанные часы и даже минуты, вот это и случилось… Я поднялся и медленно пошёл к своим ребятам. Не дойдя десятка метров до танка, я услышал сзади скрип тормозов и обернулся. Передо мной стояли чёрная эмка и полуторка с отделением бойцов НКВД. Из эмки вылезли двое: незнакомый майор госбезопасности и знакомый капитан Самсонов. Последний хамски ехидно ухмылялся. Пока энкаведешники выбирались из кузова грузовика, майор направился ко мне.
— Лейтенант Батов? Василий Захарович?
— Да, это я. Вас не затруднит представиться.
— Майор госбезопасности Абрамов. Вы арестованы. Вы обвиняетесь в неподчинении приказам вышестоящего начальства и измене родине, вот постановление военного прокурора фронта. Собирайтесь.
— У меня всё с собой. Я готов. Только хотел попрощаться с ротой.
— Попрощайтесь, но не делайте глупостей.
Никого звать не пришлось, не прошло и минуты, меня и гебешников окружили бойцы. Я огляделся, но ни Пашки, ни Бали в толпе не заметил. Угрюмые лица бойцов в грязных потёках пота сильно встревожили гебешников. Они затравленно озирались, понимая, что дай я только сигнал, и от них останутся только околыши фуражек. Я всех успокоил:
— Всё в порядке товарищи. Я уверен, что это недоразумение. В моё отсутствие обязанности командира роты будет исполнять Ситников Андрей. Слушайтесь Деда и не шалите. А на прощание послушайте хорошие слова, которые потом вам будут напоминать обо мне:
От боя до боя не долго,
не коротко, лишь бы не вспять.
А что нам терять, кроме долга?
Нам нечего больше терять.
И пусть на пространствах державы
весь фронт наш — незримая пядь.
А что нам терять, кроме славы?
Нам нечего больше терять.
Пилотки и волосы серы,
но выбилась белая прядь.
А что нам терять, кроме веры?
Нам нечего больше терять.
Звезда из некрашеной жести
восходит над нами опять.
А что нам терять, кроме чести?
Нам нечего больше терять.
В короткую песню не верьте,
нам вечная песня под стать.
Ведь что нам терять, кроме смерти?
Нам нечего больше терять.
— Товарищ командир, а как же теперь мы?
— Всё будет хорошо, поверьте мне. Прощайте.
ГЛАВА 9.
В кузове гебешники связали мне руки и плотно зажали, что вызвало гневный ропот бойцов. Я жестом головы остановил дёрнувшуюся к машине толпу, и полуторка укатила меня в объятья справедливого советского закона.
Здание НКВД в Минске, как и все иные подобные учреждения, выглядело мрачно и облезло. Мода у них такая что ли, или таковы вкусы работников безопасности. Странно. Меня сначала поместили в одиночную камеру, тоже довольно типичную: холодная безжизненная мрачная духота, серо-зелёные обшарпанные стены, грязный цементный пол, маленькое зарешёченное окошко, замызганный дощатый топчан и ведро-параша. Не смотря на жаркое лето, через три часа я замёрз и начал постукивать зубами. Ещё через час за мной пришли два конвоира.
Плутание по коридорам закончилось в комнате следователя. Два бугая опять воткнули меня в табурет и встали сзади. Прямо-таки де-жа-вю. За столом сидел следователь плотный капитан с залысинами и наигранно печальным выражением лица. Напрасно он играл лицом, его суть буквально сочилась из глаз. Такие люди, унижая и искренне презирая всех попавших к ним в руки, привыкли изощрённо глумиться над достоинством, получая от того и удовольствие, и выгоду. Эта человеческая разновидность во все времена была источником и причиной немалого зла и горя. Он недолго меня разглядывал и сразу перешёл к делу:
— Василий Захарович Батов, мы знаем о вас всё и поэтому, не теряя времени на формальности, ответьте на конкретные вопросы.
— Не сходится.
— Что не сходится?
— Если вы всё знаете, зачем задаёте вопросы. Нонсенс. А по секрету я вам скажу, что вы знаете обо мне всё, кроме правды.
— Мне рассказывали о вашей манере держаться на допросе. Не удивлён. На будущее попрошу избавить меня от уклончивых ответов. И всё-таки. Почему вы так ненавидите органы безопасности?
— Помилуйте, ненависть слишком сильное чувство, и ненавидимых нужно, как минимум, уважать. А органы безопасности — организация слабая, несамостоятельная, вечно обижаемая вышестоящим начальством, презирающая за это всех остальных людей. За что же вас ненавидеть?
— Так, ясно. Вы уроженец деревни и никогда её не покидали, посредственно учились в школе и до войны честно трудились в колхозе, скажите, откуда у вас такие неординарные знания и навыки в военной тактике и оперативном искусстве?
— Исключительно здравый смысл, хорошая память, наблюдательность, умение анализировать и делать выводы, а также внимательное изучение трудов основоположников марксизма-ленинизма и наших выдающихся полководцев.
— Допустим, а что вы скажете по поводу изобретённого и созданного вами в конюшне прибора?
— Да вы что? Я в конюшне прибор изобрёл? И даже создал? С моим-то образованием и знаниями? Вы сами-то себя слышите? Подумайте, кто из выдающихся учёных мог бы наспех изобрести, а потом в дикой грязи на коленке из подсобных средств создать какой-то прибор и всего за пять дней? Чепуха. Ваши агенты вас бессовестно обманули.
