Четвертая мировая война - Маркос

Был у нас один лагерь, называвшийся «Очаг», потому что там мы соорудили наш первый очаг. До этого, огонь разводился прямо на земле и котелки (два больших — один для фасоли и другой для подстреленной дичи или пойманной рыбы) подвешивались к перекладинам из связанных бамбкукрвых палок. Но потом нас стало больше и мы вступили в «эру очага». К этому моменту в списках САНО числилось уже целых 12 бойцов.

Через некоторое время, в лагере, который назывался «Новобранцы» (потому что новые бойцы сначала попадали туда), мы вступили в «эру колеса». Потому что мы смастерили при помощи одних мачете деревянное колесо и сделали тачку, чтобы возить камни к траншеям. Но видимо, времена были такие — колесо наше вышло достаточно квадратным и камни все-таки пришлось таскать на спине.

Другой лагерь назывался «Беби Док»,[152] в честь того, кто разорил, с благословения Соединенных Штатов, гаитянские земли. Все началось с того, что мы шли с колоной новобранцев чтобы разбить новый лагерь возле одного селения. По дороге мы наткнулись на стадо диких свиней. Партизанская колонна среагировала умело и организованно, то есть тот, кто шел впереди закричал «свиньи!» и в панике, ставшей его двигателем и горючим, взобрался на ближайшее дерево, с тем проворством, какое никогда больше за ним не наблюдалось. Другие мужественно бросились бежать… в противоположную от противника, то есть кабанов, сторону. Некоторые открыли огонь и подстрелили двух диких свиней. При вражеском отступлении, то есть когда кабаны ушли, на поле боя остался один брошенный поросенок, величиной с домашнего кота. Мы его приняли в семью и назвали «Беби Док», потому что события совпали с годовщиной смерти «Папы Дока» Дювалье, оставившего мясную лавку в наследство своему отпрыску. Мы разбили лагерь и занялись подготовкой ужина. А поросенок очень к нам привязался, видимо, из-за нашего запаха.

Другой лагерь тех лет был назван «Молодежный», потому что там была создана первая группа молодых повстанцев, которые назвали ее «Повстанческая Молодежь Юга». Раз в неделю молодые повстанцы собирались петь, танцевать, читать, заниматься спортом и проводить разные конкурсы.

17 ноября 1984 года, 19 лет назад мы впервые отпраздновали день рождения САНО. Нас было 9. Кажется, это было в лагере, который назывался «Маргарет Тетчер», потому что поблизости мы поймали обезьянку, которая, клянусь вам, была просто клоном «железной леди».

На следующий год мы отпраздновали этот день в лагере под названием «Ватапиль», потому что так называется растение, из листьев которого мы сделали обертку для продуктов.

Я был тогда младшим капитаном, мы находились в месте под названием Сьерра-дель-Альмендро, а основная колонна была в других горах. В моем подчинении было трое повстанцев. Если математические познания меня не подводят, в этом лагере нас было четверо. Мы отмечали праздник с галетами, кофе, пиноле с сахаром и кохолой,[153] которую подстрелили утром. Звучали песни и стихи. Один пел или декламировал, а трое других аплодировали со скукой, достойной какого-нибудь лучшего повода. Когда подошла моя очередь, я произнес торжественную речь, единственными аргументами которой были комары и окружавшее нас одиночество, и в ней я заверил присутствующих, что однажды нас будут тысячи и слово наше обойдет мир. Остальные трое согласились, но не со мной, а с тем, что съеденная мной галета наверняка была совершенно заплесневевшей, плесень оказала на меня соответствующий эффект и поэтому я брежу. Помню, что после этого всю ночь шел дождь.

Во время четвертого этапа, были установлены первые контакты с селениями нашей зоны. Сначала мы беседовали с кем-то одним из местных, а потом со всей его семьей. От семьи мы переходили к селению. И от селения — к региону. Так постепенно, наше присутствие превратилось в секрет полишинеля и в коллективный заговор. На этом этапе, протекавшем в то же время, что и третий, САНО уже не была той, какой мы ее представляли в самом начале. К этому моменту мы уже успели потерпеть поражение от индейских общин и в результате этого поражения САНО начала расти в геометрической прогрессии и становиться «очень другой», то есть, колесо все больше стесывалось, пока наконец не стало круглым, чтобы делать наконец то, что должно делать каждое колесо — вращаться.

Пятый этап — это этап стремительного роста САНО. Из-за политических и социальных условий ему способствовавших, наш рост вышел за пределы Лакандонской сельвы и мы добрались до Лос-Альтос[154] и до северных районов Чьяпаса. Шестой этап — это голосование в пользу войны и подготовка к ней, включая так называемый «бой в Корральчене»[155] в мае 1993 года, когда произошли наши первые столкновения с федеральной армией.

Два года назад, во время Похода за Достоинство индейцев, в одном из мест, через которые мы прошли, я увидел одну странную толстую бутылку, похожую на кастрюлю с узким горлышком. Инкрустированная осколками зеркала, мне кажется, она была из глины. На свету, каждое зеркальце этой кастрюли-бутылки отражало свою особенную картинку. Все ее окружавшее каким-то новым особым образом в ней отражалось и в то же время все это отражение напоминало радугу изображений. Казалось, множество маленьких историй объединились чтобы, не теряя своих различий, стать частью одной большой истории. Я подумал, что наверное история САНО может быть рассказана, увидена и проанализирована, неким подобным этой кастрюле-бутылке образом…

… Канун того первого января, был седьмым этапом САНО.

Помню, что ночь 30 декабря 1993 года застала меня на шоссе Окосинго — Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас. Тот день я провел на позициях, занятых нами в окрестностях Окосинго. По радио я проверил обстановку наших войск, которые были сосредоточены в различных пунктах на краю шоссе, вдоль ущелий Пативица, Монте-Либано и Лас-Тасас. Эти войска принадлежали Третьему пехотному полку и состояли приблизительно из 1500 бойцов. Миссия третьего полка заключалась во взятии Окосинго. Но до этого, «по дороге» они должны были захватить местные поместья и овладеть оружием «белой гвардии» помещиков. Мне доложили, что над селением Сан-Мигель кружил вертолет федеральной армии, видимо, внимание пилота привлекло скопление машин в этом селении. С раннего утра 29 числа, все машины, въезжавшие в район ущелий, не возвращались, все они были «отдолжены» для мобилизации войск третьего полка. Третий полк полностью состоял из индейцев цельталей.

Заодно я проверил позиции Батальона номер восемь (входившего в состав Пятого полка), который сначала должен был захватить муниципальный центр Альтамирано, а после этого на марше взять Чаналь, Ошчук и Уиштан, с тем чтобы участвовать в нападении на казармы Ранчо-Нуэво, в окрестностях Сан-Кристобаля. Восьмой батальон был усиленным. Во взятии Альтамирано должны были участвовать около 600 бойцов, часть из которых должна была остаться в захваченном пункте. При дальнейшем наступлении к ним должны были присоединиться другие товарищи и атака Ранчо-Нуэво планировалась группой из приблизительно 500 повстанцев. Большинство в Восьмом батальоне составляли цельтали.

Находясь на шоссе, я задержался немного на самом высоком его участке и связался по радио с Двадцать четвертым батальоном (тоже относившимся к Пятому полку), чья миссия заключалась в захвате муниципального центра Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас и в совместном нападении (вместе с Восьмым батальоном) на военные казармы Ранчо-Нуэво. Двадцать четвертый батальон тоже был усиленным. Он состоял из почти 1000 бойцов, все из которых происходили из зоны Лос-Альтос и были индейцами-цоцилями.

Добравшись до Сан-Кристобаля, я объехал его по окраинам и попал на позицию, которую должна была занять Генеральная казарма командования САНО. Оттуда я связался по радио с командиром Первого полка, субкоманданте Педро, начальником сапатистского генерального штаба и вторым по старшинству в командовании САНО. Его миссия заключалась в захвате центра Лас-Маргаритас и в наступлении и атаке на военные казармы в Комитане. Первый полк состоял из 12000 бойцов, большинство которых были тохолабалями.

Кроме того, в так называемом «втором стратегическом резерве» оставался еще один батальон, состоявший из индейцев чолей, а в глубине наших баз в горах, в зонах проживания цельталей, тохолабалей, цоцилей и чолей, находилось еще три батальона, являвшихся «первым стратегическим резервом».

Таким образом, САНО впервые заявляет о себе публично, имея более 4500 бойцов на первой линии огня, составлявших так называемую Двадцать первую сапатистскую пехотную дивизию и примерно 2000 бойцов резерва.

Ночью 31 декабря 1993 года я подтвердил приказ о наступлении и время его начала. Резюмируя — САНО должна была атаковать одновременно четыре муниципальных центра и еще три «по дороге», подавить сопротивление полицейских и военных сил в этих пунктах и напасть на две крупные казармы федеральной армии. Дата: 31 декабря 1993 года Время: 24:00.