Конан Бессмертный - Роберт Говард

А мой народ остался. Они учились добывать пищу и питье из того, что было под рукой. Знания стали их единственным спасением, ибо, когда рабы бежали, они увели с собой всех до единого верблюдов, ослов и лошадей, и всякие сношения с внешним миром оказались прерваны. В Газале есть целые залы, полные карт, книг и летописей, но все они устарели по меньшей мере на девять веков, когда предки наши покинули Коф. И никогда с тех пор нога чужестранца не ступала на улицы Газаля. И люди словно стали таять. Они грезят и настолько погружены в себя, что утратили все человеческие страсти и устремления. Город рушится на глазах, но никто и пальцем не шевельнет, чтобы поправить хоть что-то. Ужас...— Она запнулась и вздрогнула.— И когда ужас пришел, они не могли ни воспротивиться, ни обратиться в бегство.

— О чем ты говоришь? — прошептал он, чувствуя, как мороз прошел по спине. Шуршание истлевших занавесей в черных безымянных коридорах будило в душе потаенные страхи.

Девушка покачала головой. Затем поднялась, обошла мраморный столик и положила руки ему на плечи. Глаза ее были влажными, и страх застыл в них, и отчаяние, от которого у Эмерика комок застрял в горле. Он обнял ее и почувствовал, как она дрожит.

— Не отпускай меня! — взмолилась она.— Мне так страшно! О, я мечтала, чтобы пришел такой мужчина, как ты. Я непохожа на остальных! Они лишь мертвецы, вслепую бродящие по забытым улицам, но я-то жива! Кровь моя горяча, и чувства бурлят в ней. Мне ведомы голод, и жажда, и страсть к жизни. Мне невыносимо безмолвие этих улиц, упадок и разрушение, и бесцветные обитатели Газаля, хотя я никогда не видела ничего иного. Поэтому я сбежала, мне так хотелось жить...

Она безутешно рыдала в его объятиях. Волосы струились по точеному лицу, и аромат их кружил ему голову. Девушка прижималась к нему всем телом, обнимая Эмерика за шею. Крепче стиснув ее в объятиях, он поцеловал ее в губы, затем принялся осыпать жгучими поцелуями ее глаза, щеки, волосы, шею, грудь, пока рыдания ее не стихли, сменившись страстными стонами. Но страсть его не была страстью насильника; чувства девушки пробудились в ответ, захлестнув ее горячей волной желания. Сияющий янтарный шар, задетый неосторожной рукой, скатился на пол и погас. Лишь звездный свет сочился в окна.

Лисса лежала в объятиях Эмерика на устланном шелками ложе, жарким шепотом поверяя ему все свои тайны, надежды и упования — детские, трогательные, ужасные.

— Я увезу тебя отсюда,— пробормотал он,— Завтра же! Ты права, Газаль — это город мертвых. Ты должна вернуться в мир. Он может быть жестоким, грубым, отвратительным, но это лучше, чем гнить здесь заживо...

Ночь внезапно взорвалась истошным криком, полным ужаса и отчаяния. Ледяной пот выступил у Эмерика на висках. Он пытался вскочить, но Лисса вцепилась в него.

— Нет, нет, не надо! — послышался ее испуганный шепот,— Не ходи туда! Останься!

— Да ведь там кого-то убивают!

Он на ощупь пытался отыскать меч. Крики доносились, кажется, с соседнего дворика. Они становились все громче и пронзительнее. И мука, заключенная в них, была невыносима. Наконец крик захлебнулся долгим хрипящим рыданием.

— Так же кричали умирающие на дыбе, я слышал,— пробормотал Эмерик, тщась подавить дрожь,— Что за демоны орудуют тут в ночи?

Лисса трепетала в его объятиях, охваченная безудержным страхом. Он чувствовал, как колотится ее сердце.

— Это и есть тот ужас, о котором я говорила тебе! — прошептала она,— Ужас, обитающий в Красной Башне. Он пришел давно; иные говорят, он был там и прежде, и вернулся, когда был построен Газаль. Он пожирает людей. Что он такое, никому не ведомо, ибо никто из тех, кто видел его, не уцелел, чтобы рассказать об этом. Возможно, это бог или демон. Поэтому отсюда бежали рабы; поэтому племена кочевников обходят город стороной. Многие были погублены чудовищем. Рано или поздно оно разделается со всеми нами и будет владеть опустевшим городом, как, сказывают, владело руинами, бывшими прежде на месте Газаля...

— Но почему же люди остались здесь и не бежали прочь?

— Не знаю,—прошептала Лисса,— Они грезят...

— Колдовские чары,— протянул Эмерик,— Чары и пустота. Я видел это в их глазах. Демон околдовал их. Митра, что за гнусная тайна!

Лисса уткнулась лицом ему в грудь, крепче цепляясь за юношу.

— Но что же нам делать теперь? — Эмерик поежился.

— Ничего,— отозвалась она,— Твой меч бессилен против чудовища. Может быть, оно нас не тронет. Сегодня ночью оно уже схватило одну жертву. А нам остается лишь ждать, как овцам на заклание.

— Да будь я проклят, если допущу такое! — воскликнул аквилонец.— Мы не станем дожидаться утра, поедем немедленно. Собери еды и питья. А я выведу коня и верблюда наружу, к выходу. Встретимся там!

Зная, что неведомое чудовище уже нанесло удар, Эмерик не боялся оставить девушку на несколько минут в одиночестве. Но мурашки бежали у него по коже, когда он шел наружу по изгибающимся коридорам, через черные залы, где шептались гобелены. Животных он нашел в том же дворе, где оставил их. Они нервно перебирали ногами и всхрапывали. Лошадь при виде хозяина тоненько заржала и ткнулась мордой ему в плечо, словно чуя опасность, таящуюся в ночи.»

Эмерик оседлал и взнуздал животных, а затем через узкие ворота вывел их на улицу. Несколько минут спустя он оказался в залитом звездным светом дворе. И в тот же миг ужасающий вопль огласил звенящую тишину. Он доносился из той самой комнаты, где он оставил Лиссу.

Эмерик взревел и, на ходу обнажая сталь, бросился к окну. Янтарный шар горел, отбрасывая густые черные тени. Шелковые покрывала грудой лежали на полу. Мраморный табурет перевернут. Но комната была пуста.

Тошнота подкатила Эмерику к горлу. Он пошатнулся, на миг прикрыв глаза. Ярость охватила его. Красная Башня! Должно быть, чудовище уволокло свою жертву туда!

Он метнулся через двор, по улице, к башне, зловеще сияющей в ночи. Улицы изгибались и сворачивали в сторону, и он побежал наперерез, через безмолвные темные дома и дворы, заросшие травой, дрожавшей на ночном ветру.

Впереди вокруг багровой башни виднелись какие-то развалины. Следы разрушения там были даже заметнее, чем в самом городе. Там явно никто не жил. И среди грязи, камней и хлама красная башня вздымалась подобно ядовитому цветку в руинах склепа.

Чтобы попасть в башню, он должен был перебраться через развалины. Эмерик бесстрашно двинулся вперед, отыскивая дверь. Распахнув ее, он вошел, держа наизготовку меч. И тогда глазам его открылось зрелище, какое может явиться человеку лишь во сне.

Перед ним простирался длинный коридор, озаренный тусклым сиянием, на стенах висели странные, вызывающие дрожь гобелены. Далеко внизу он заметил ковыляющую фигуру — белую, обнаженную, что-то тащившую следом,— и от ужаса пот выступил у него на лбу. Затем существо исчезло, а с ним погас и призрачный свет. Эмерик оказался в кромешной тьме, лишенный зрения, лишенный слуха, а перед внутренним взором его все так же стояла согбенная белая фигура, волочащая за собой бездыханное тело по бесконечному черному коридору.