Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

Тем более неожиданным, словно гром среди ясного неба, стал для меня ответ Вадима:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Да уехал твой Яр. Как раз на последнем автобусе взял и уехал. Не стал дожидаться утра, сказал, что у него дела какие-то срочные. Ну, я его и не отговаривал. Видал я его дела, целый день они за ним гонялись, — усмехнулся он.

— Подожди-подожди. Какие еще… дела? — чувствуя, что в горле опять пересохло, я пригубила остатки кваса. — Почему я ни о чем не знаю? О чем ты говоришь?

— А ты, птичка, вообще хоть что-нибудь замечаешь из того, что вокруг творится? Или тебе позывные из космоса напрочь канал связи с Землей перекрыли?

— Но я… Я действительно не понимаю, о чем ты, — удивленная такой резкой реакцией, ошарашено пробормотала я.

— Да куда уж тебе понять! Хочешь сказать, что не видела, как твоя подружка Полонская целый день Ярославу проходу не давала? Он поначалу еще бегал от нее, дикий человек. А потом сдался на волю случая и в лапы счастья и уехал вместе с ней. Так что можешь не волноваться о твоем Ярославе. Зуб даю, он сейчас очень даже неплохо проводит время и меньше всего нуждается в кудахтающей мамке-няньке вроде тебя!

— Да нет, Вадим, нет же, нет… Все совсем не так! Это не Анечка, он не мог поехать к ней!

— Так. Слушай меня сюда, — чувствовалось, что учитель изо всех сил старается сдержать нарастающее раздражение из-за моего необъяснимого беспокойства. — Я сейчас тебе неприятную вещь скажу, и не вздумай мне возражать. Я понимаю, что ты как любая девица навыданье, тайно мнишь себя нимфой, которую ни с кем нельзя сравнить и невозможно забыть. И свято уверена, что тайно влюбленный в тебя Антоненко лишь прикрывается своей дружбой, а ты для него особенная. Такое себе типичное женское тщеславие — пацан тебе и на фиг не нужен, но приятно держать его на коротком поводке. Да только такие вертихвостки как Полонская уводили и будут уводить у вас мужиков как козлят. Потому что для мужского самолюбия твоя Анечка — то же самое, что тачка премиум-класса. Каждый хотел бы хоть раз прокатиться, а если еще и дверцы призывно распахнуты — не знаю, кем надо быть, чтобы отказаться. Либо геем, либо по уши влюбленным в свою нимфу придурком, что не так уж и часто встречается. Так что последний раз повторяю — перестань трепыхаться по поводу Ярослава. Он сейчас точно не страдает от однообразия и серости жизни. На этом всё, точка! Не хватало мне еще эти темы с тобой обсуждать как подружка-сплетница.

— Да в том-то и дело, что тут не точка, далеко не точка… — пробормотала я, чувствуя, как тревога холодными волнами разливается внутри. — Вадим! А мы можем сейчас уехать? Домой! Мне очень нужно! Вот прямо сейчас!

По тому, как медленно, словно сдерживая себя, учитель наклонился ко мне, тяжело упираясь локтями в стол, я поняла, что его первоначальное недовольство было еще очень дружелюбной реакцией. Сейчас он действительно разозлился — об этом свидетельствовали и желваки, четко обозначившиеся на его лице и все более низкий тембр голоса, в котором прорезались знакомые утробно-рычащие нотки — явный признак контролируемой пока что ярости.

— Алексия. А давай на чистоту. Я давно хотел спросить и все думал — удобный ли момент, не перегну ли палку, не добью ли твою слишком нежную психику. Но сейчас мне плевать. Сейчас меня конкретно заело любопытство. Так скажи мне, какого хрена… то есть, почему? Я должен это делать? Срываться куда-то и лететь, не проспавшись толком и даже не протрезвев до конца? Только потому, что твое загадочное величество опять захотело луну с неба? Новый таинственный порыв? Я по горло сыт этим, Алексия. Или прямой ответ с твоей стороны — или иди к черту, во всех смыслах. Нет доверия ко мне — решай свои проблемы сама.

Если бы я не была так обеспокоена неожиданным исчезновением Ярослава, слова Вадима непременно напугали бы меня. Но сейчас я могла думать только об одном — куда девался мой друг, и что могло значить его неожиданное бегство, поэтому отвечала быстро, почти не задумываясь.

— Да не в доверии проблема, Вадим, совсем не в нем! Тебе-то я доверяю, полностью, но в случае с Яром замешаны не только мои секреты, понимаешь? Да и ты сам уже почти обо всем догадался! Яр не может, просто не может быть с Анечкой, потому что он как раз попадает под одно из названных тобой исключений!

— В смысле? — не сразу понял меня учитель. — То есть, он не может быть сейчас с Полонской, потому что ты по-прежнему уверена, что он в тебя втрескался, так что свет померк, и никто другой ему не мил?

— Да какое там втрескался! Он не мог в меня втрескаться, и в Анечку не мог — ты потому что он гей, Вадим! Причем, ВИЧ-инфицированный гей, который только полгода назад отказался от идеи похоронить себя заживо в какой-нибудь злачной забегаловке! Поверь, я знаю, что говорю, я сама его оттуда вытаскивала! Все его кокетство с Анечкой — это всего лишь ширма, прикрытие, а на самом деле… На самом деле я просто не знаю, что и думать. Поэтому нам нужно собираться и срочно ехать домой. Как можно быстрее, каждая минута, каждый час на счету.

От волнения я даже не сразу поняла, что вот так, просто, словно ушат воды, вылила на Вадима всю правду — без сантиментов и смягчающей положение деликатности. Прийти в себя мне удалось только после того, как учитель, резко перегнувшись через стол, схватил меня за руку и, с силой тряхнув, будто пытаясь окончательно отрезвить, процедил сквозь зубы:

— Давай-ка сейчас, птичка, уточним. Ты точно соображаешь, что говоришь? Или это остатки шампанского в тебе забродили? Потому что если это выходка от желания меня впечатлить — я не пойму такого, предупреждаю.

— Да какие выходки, Вадим? Я бы сама очень хотела, чтобы это было выходкой, фантазией, а еще лучше — сном! Но это — чистая правда, поэтому надо поторопиться. Очень сильно поторопиться, понимаешь? Ну, так что? Мы можем уехать сейчас?

"Прямо сейчас" у нас, конечно же, уехать не получилось. Для того, чтобы сесть за руль Вадиму нужно было ликвидировать все следы вчерашних увеселений — алкоголь еще не успел полностью выветриться из его головы. Передо мной же стояла задача известить разгулявшийся народ о том, что утром мы все уезжаем, и кто не помещается в машину, должен успеть на первый автобус до города.

Эта неожиданная новость никак не совпадала с настроением гостей, которые в честь купальской ночи надумали прыгать через костер, хохотали, веселились и все пытались приобщить меня к новому развлечению. Не сорваться на крик мне помогла только мысль, что Вадим рядом и, как всегда, поможет.

Украдкой наблюдая за тем, как он, желая поторопить события, опрокидывает на себя очередное ведро ледяной воды и пьет третью чашку крепчайшего кофе, я понимала, что это — единственный человек, который может справиться с ситуацией. И каким бы уставшим он ни был, какими бы жесткими методами ему ни приходилось приводить себя в порядок, я была уверена: как только можно будет уезжать — мы уедем. И горе тому, кто с нами не успеет.

Так оно и вышло. Как только на востоке заалело небо, Вадим, громко хлопнув в ладоши, объявил, что праздник окончен, на сборы отводится минимум времени, уже через полчаса он лично сдаст ключи от всех домиков, и ему все равно, если кто-нибудь не проснется или не успеет собраться.

Его речь произвела впечатление более действенное, нежели мои неловкие попытки, и уже час спустя гости стройными рядами, каждый со своей сумкой, устремились кто к автобусной остановке, а кто к нашей небольшой газельке.

Празднику действительно пришел конец, понимала я, и мне очень хотелось, чтобы возвращение к обычной жизни прошло без неприятных сюрпризов. Непонятно почему Ярославу понадобилось сбегать, но эта его ночь наедине с самим собой мне очень не нравилась. Ведь ему было так весело с нами! Правда, я абсолютно не помнила, в каком настроении он находился к вечеру, и очень переживала, что из-за моей невнимательности его кто-то обидел или расстроил. Это было бы так глупо и обидно — ведь мы только начали строить смелые планы и Яр поверил в возможность полноценной жизни для себя.