Приз - Полина Дашкова

— Ничего, — отчеканил Рики.

— Четырнадцать минут, — тихо сказал Кумарин. Рики молча встал, не спеша, расхлябанной походкой, направился к выходу из кабинета. В дверном проеме маячила мощная фигура Ивана, шофера Кумарина. Сделав несколько шагов к выходу, Рики остановился, качнулся. Казалось, он сейчас упадет

— Лучше сядьте, — посоветовал Кумарин, — не дергайтесь. Все равно не уже успеете.

Рики стал пятиться назад, к столу. Вдруг схватил тяжелое кресло, запустил им в Ивана, резко развернувшись, в три прыжка долетел до балкона, перемахнул через витые перила и исчез в темноте. Иван метнулся к нему, но опоздал на пару секунд. Море шумело, никакого звука не последовало.

— Темно, — сообщил Иван, свесившись вниз.

Григорьев и Кумарин, опомнившись, кинулись на балкон. Действительно, внизу был полный мрак, волны бились о скалы. Высота небольшая, всего метров десять над уровнем моря.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

— Марина, кого вы мне прислали? — Дмитриев старался не кричать в трубку, но голос его дрожал и срывался.

— Сергей Павлович, что случилось? — испуганно спросила корреспондентка.

— Вы показались мне нормальным, интеллигентным человеком, достойным доверия. Кого вы прислали ко мне в дом?

Марина тоже занервничала. Она сидела дома, за компьютером Ей срочно надо было сдавать материал. Она и так потеряла кучу времени, согласившись участвовать в этом странном, сомнительном спектакле, который придумал Володя Приз. А тут еще неожиданный неприятный звонок, претензии Дмитриева.

— Сергей Павлович, не кричите, пожалуйста. Объясните, что случилось? Вам не понравилась сиделка?

— Не понравилась?! Да она чудовище! Где вы ее взяли? Как вы могли так поступить? По вашей милости ко мне в дом проникла настоящая уголовница, бандитка!

— Погодите, она что-нибудь украла? — спросила Марина, чувствуя, как запылало у нее лицо.

— Не знаю! Все может быть! Я еще не проверял!

Марина слегка расслабилась, потянулась за сигаретой, прикурила

— Сергей Павлович, будьте добры, объясните, почему вы так расстроились? В чем я виновата?

— Эта ваша Надя выставила меня из дома и в мое отсутствие пыталась сделать Васе укол! — он так кричал, что не слышал тихого сигнала домофона.

Домофон звонил и звонил. Василиса слезла с дивана, заковыляла в прихожую.

— Ну, возможно, вы преувеличиваете, — говорила Марина, все более успокаиваясь, — я уверена, Надя хотела помочь вашей внучке, скорее всего, это были какие-нибудь витамины.

— Витамины?! — взревел Дмитриев, — Так вы с ней заодно! Все, я больше не желаю с вами разговаривать! Я сейчас же звоню в милицию!

Василиса добрела до входной двери. Морщась от боли, попыталась взять трубку, но выронила ее. Трубка повисла на проводе, оттуда прозвучал голос:

— Алле! Это я. Вася, ты что, одна? Где дедушка? Ты можешь мне открыть?

Сергей Павлович, продолжая кричать в телефон, вышел наконец в прихожую.

— Недоразумение?! Вы поручились за нее, вы сами мне предложили! Что значит — никогда не видели? Откуда в таком случае она взялась? Не морочьте мне голову, вы при мне ей позвонили и говорили, как с хорошей знакомой. Ну тогда объясните мне, как это могло произойти? Нет, я спокоен, я вполне вменяем, я весь внимание!.. Вася, что ты делаешь? Не вздумай никому открывать! Нет, это я не вам, извините!

Не слыша тихого голоса из трубки домофона, он повесил ее на место. Домофон опять загудел.

— Иди сию минуту ложись! — рявкнул он Василисе. — Не смей открывать! Мы никого не ждем! Сейчас я договорю и буду звонить в милицию! Мне это надоело!

Марина машинально отбила несколько восклицательных знаков на компьютере.

— He надо в милицию, Сергей Павлович! Тут никакого преступления нет и быть не может. Дело в том, что меня попросили помочь вам, я просто выполнила просьбу.

— Чью?! Кто вас просил?

— Ваш ученик. Понимаете, так получилось, он случайно узнал о вашей беде, очень за вас переживал, боялся, что вы откажетесь от помощи, — лопотала Марина.

Домофон замолчал. Василиса стояла перед дедом и делала ему отчаянные знаки, пыталась что-то объяснить на пальцах.

— Какой ученик? Погодите, значит, интервью, фотограф — все это блеф? Кто-то инкогнито решил подать мне такую, с позволения сказать, милостыню?

— При чем здесь милостыня? Вам искренне хотели помочь. Интервью вовсе не блеф. Я обязательно сделаю материал, он будет опубликован. Фотограф, правда, не из нашего журнала, — Марина говорила быстро, боялась, что старик перебьет, опять начнет кричать.

— А откуда?

Марина загасила сигарету и тут же закурила следующую. Перед ней по компьютерному экрану прыгала смешная кошечка, потягивалась, облизывала лапки. Марина смотрела на кошечку и не понимала, как она, взрослая неглупая женщина, опытный журналист, умудрилась так нелепо вляпаться. Почему, когда Володя Приз просил ее помочь своему учителю, все выглядело совершенно нормально, достоверно. Доброе дело. А теперь, под крики старика, даже невозможно внятно сформулировать, что же произошло, почему, зачем?

Из сумбурной речи Дмитриева ей удалось понять, что сиделка Надя пыталась сделать его внучке какой-то укол, потом материлась и хулиганила. Но Дмитриев — человек нервный, вспыльчивый. Он может и преувеличивать. Ну, не понравилось ему медсестра. Что, в самом деле, она могла вколоть девочке? Яд? Наркотик? Смешно! Наверняка это были либо витамины, либо мягкое снотворное, чтобы девочка поспала. Старик устроил скандал, как вот сейчас, медсестра вспылила, они поругались. А ей, Марине, теперь приходится расхлебывать. Все, как в старой банальной поговорке: нет такого доброго дела, которое осталось бы безнаказанным.

— Фотограф работает для разных изданий, просто нигде не состоит в штате, — стала она спокойно объяснять Дмитриеву, и подумала: «Боже, я опять вру!».

Василиса опустилась на скамеечку. Ноги подкосились. Прихожая стала предательски прозрачной и медленно растаяла, вместе с фигурой деда, с его голосом и шаркающими нервными шагами, туда-сюда, от вешалки до кухонной двери. Последнее, что успела увидеть Василиса, — маленький яркий осколок зеркала у коврика. Потом наступил мрак, и спокойный незнакомый голос произнес:

— Не волнуйтесь, господа. Сейчас принесут свечи, и мы продолжим.

Это говорил шведский граф Бернадот, президент Международного Красного Креста, аристократ, потомок старинного королевского рода. Василиса почувствовала всю силу ненависти Отто Штрауса к нему. Граф ничего не хотел для себя лично, ничего не боялся, и потому был неуязвим. Его снобизм, его ирония бесили Штрауса.

Переговоры продолжались уже четвертый час. В просторном подвале шведского консульства не было окон. Когда выключили из-за бомбежки электричество, повис абсолютный, бархатный мрак. Можно закрыть глаза, потом открыть, ничего не изменится. Снаружи шарахнула очередная бомба. Зазвенели невидимые стаканы на столе.

Консульство находилось в небольшом городке Любек, на северной окраине Германии. Город бомбили англичане. Они летели над Балтикой. Через Балтику собирался сегодня покинуть Германию шведский граф Бернадот. Два дня назад Гиммлер встречался с графом в Берлине. Теперь догнал его в Любеке, попросил о последней встрече.

Стаканы на столе продолжали тихо позванивать.

Василису от мелодичного стеклянного звона пробирала дрожь. Отто Штраус нахмурился в темноте. Он еще не обнаружил ее присутствия, решил, что этот страх — его собственный, и неприятно удивился. Он давно привык к бомбежкам и не боялся их, особенно когда находился в надежном убежище, как, например, этот подвал.

— Только я обладаю реальной властью в Германии. Мне подчинены части СС, — говорил Гиммлер, — в том положении, какое сейчас создалось, у меня развязаны руки. Чтобы спасти возможно большие части Германии от русского вторжения, я готов капитулировать на Западном фронте, с тем чтобы войска западных держав как можно скорей продвинулись на восток. Однако я не хочу капитулировать на Востоке. Я всегда являлся заклятым врагом большевизма и останусь таковым.

— Но мы уже не раз обсуждали это. Частичная капитуляция невозможна, — устало напомнил Бернадот, — впрочем, я, конечно, передам ваши предложения моему правительству.

— Этого хотят сегодня все здравомыслящие немцы, — сказал Гиммлер, — я веду переговоры не только от своего лица, но от лица империи. Гитлер практически уже мертв. Ему совсем немного осталось. Господин Штраус, как врач, может подтвердить это.

— В иных обстоятельствах мы бы с интересом выслушали мнение господина Штрауса о состоянии здоровья господина Гитлера, — сказал Бернадот, — но сейчас нам бы хотелось узнать, как чувствуют себя заключенные Захсенхаузена и Равенсбрюка. Сегодня мне удалось связаться с доктором Пфистером. В данный момент он находится на территории лагеря Захсенхаузен. Он сообщил мне, что на его просьбу передать заключенных Красному Кресту комендант лагеря полковник Кейндель ответил категорическим отказом.