Роман, написанный иглой - Вали Гафуров

Мухаббат прошла в изголовье Каромат и присела рядом со Светой. Положив руку на пылающий лоб подруги, спросила:

— Какая у неё температура?

— Тридцать девять. И продолжает подниматься, — тихо ответила Света.

— Что же нам делать?

— Надо в район везти, другого выхода нет. Недавно появилось новое лекарство. Пенициллин называется. Надо во что бы то ни стало достать его и поделать ей уколы.

В это время Каромат снова начала бредить. Вдруг она закричала:

— Касымджан-ака, эй, Касымджан-ака, перекрывайте арык, арык перекрывайте! Давайте камыш, побыстрее!..

Мухаббат в недоумении повернулась к Касымджану:

— О каком это арыке она говорит? Мы же в тот день ни одну из карт не поливали…

— За полевым станом, оказывается, не было перекрыто ответвление от головного арыка. После ливня вода сверху хлынула в него и начала затоплять карты. Каромат бросилась туда, но сразу поняла, что сделать ничего не удастся. Тогда она сама кинулась в промоину, чтобы собственным телом прекратить путь воде. Я опоздал всего на каких-нибудь несколько минут. Быстро натаскал веток, связок камыша, перекрыл ими устье арыка и начал забрасывать зыбкую плотину землёй. С трудом, правда, но остановить воду удалось Потом направили поток в близлежащий сай.

Касымджан замолчал, вздохнул тяжело, потом тихо добавил:

— Вот и получила воспаление лёгких.

Мухаббат встала и вышла. Света права — Каромат надо немедленно отправить в больницу. Она пошла на колхозный двор, запрягла закреплённую за её бригадой арбу и вернулась к дому Джамалитдина-ака. Здесь она постелила на арбу вынесенные матерью Каромат одеяла, положила в изголовье несколько подушек. Потом вместе со Светой они вынесли из комнаты бесчувственную Каромат и осторожно уложили на одеяла, одним из них прикрыв и укутав больную. Касымджан взял уздечку лошади я вспрыгнул в седло. Света устроилась рядом с подругой.

Арба тронулась. Во дворе остались только мать Каромат и Мухаббат. Старушка долго смотрела вслед арбе и тихо плакала, вытирая слёзы кончиком платка.

— Не надо, тётушка, плакать, — стала утешать её Мухаббат, сама еле сдерживая слёзы. — Вот увидите, всё будет хорошо. Мы скоро и на свадьбе вашей дочери погуляем.

— Дай бог, дай бог, — всхлипнула старушка и, понурившись, пошла со двора домой.

А Мухаббат снова заторопилась в поле, откуда доносился ровный гул работающего трактора. Она придирчиво проверила, как через сошники падают в землю семена, Фазыл остановил трактор и соскочил на землю.

— Ну как, хорошо? — не без гордости спросил он.

— Хорошо-то хорошо, только не очень ли редко? — озабоченно спросила Мухаббат.

— Редко? Да нет… Можно, конечно, и гуще, только потом всё равно прореживать придётся, а семена перерасходуем. А они сейчас, сама знаешь, — на вес золота.

— Да, ты прав…

Мухаббат направилась к работавшим неподалёку колхозникам из своей бригады. Откуда-то послышалась песня. Судя по голосам, пели молодые. Мухаббат ускорила шаг. Перепрыгнув через завур, небольшой арык, разделяющий карты, она зашагала прямо через хлопковое поле.

Звуки песни слышались всё ближе и ближе. Звонче и мелодичнее всех раздавался голосок Гульчехры. «Оттаяла, сердечная, оттаяла», — удовлетворённо, с теплотой подумала Мухаббат.

На душе, растревоженной болезнью Каромат и недавними её проводами в больницу, стало немного спокойнее и светлее. Радовало и то, что людей в поле прибавилось. Значит, успеют вовремя пересеять побитый градом хлопчатник. Только всё же многовато людей, даже с пополнением из бригады Джамалитдина-ака. Откуда они взялись?

— Что-то народу много, — ничего не понимая, обратилась она к Гульчехре. — Кто это вон там? Новые какие— то, я их ни разу в поле не видела.

— Не узнаёте, Мухаббатхон? — рассмеялась Гульчехра. — Это же старушки наши! Все как одна пришли помогать. И ваша мама, и тётушка Хаджия тоже здесь. Они тайком от всех нас сговорились и заявились прямо на поле.

— Вай, здоровья им и многих лет жизни! И тётя Фрося вышла?

— Да. А вон ту, совеем древнюю старуху видите? Это моя бабушка, Бувисара. И ей дома не сидится. Поругали бы вы её, Мухаббатхон. Какая с неё работа! А надорваться в два счёта может…

— Не беспокойся, Гульчехра, — успокоила её Мухаббат. — Работа с душою никогда не в тягость. Нет, ты только посмотри на наших старушек! — всплеснула она руками. — Удивили они меня, очень удивили я обрадовали.

— Что ни говори, а помощь от них заметная, — согласилась Гульчехра. — Без них бы уйма временя на прополку и прореживание ушла.

— А свекрови твоей, кажется, не видно?

— Не надо, Мухаббатхон, не называйте её больше моей свекровью! — протестующе заявила Гульчехра.

Азиза распрямилась, вдохнула всей грудью, бросила в фартук вырванные с корнями растения и сказала:

— Мухаббат, мы тут без тебя самостоятельность проявили. Не заругаешь?

— Смотря какую самостоятельность! — насторожилась Мукаббат.

— Смотрим мы, звено наше без звеньевой осталось. Пока вернётся Каромат, не ходить же нам без начальства. Разбалуемся ещё, разленимся. Вот мы и решили: пусть Гульчехра пока будет звеньевой.

Гульчехра зарделась, улыбнулась смущённо и счастливо.

— Молодцы! От всей души говорю вам — я довольна, — искренне обрадовалась чуткости и догадливости женщин Мухаббат. — Ну, что ж, сестрёнка, оправдывай доверие коллектива! И смотри, если звено начнёт хуже работать, от Каромат спуску не жди. Она у нас насчёт этого очень строгая.

— Буду стараться, — благодарно прошептала Гульчехра.

Мухаббат направилась к старушкам. Работа здесь была в самом разгаре. Ровными рядами убегали вдаль тщательно прополотые и прореженные грядки, особенно зелёные на заботливо взрыхлённой земле.

— Хорманг! Не уставать вам, — весело крикнула Мухаббат.

— Дай и тебе бог здоровья! — хором отозвались старушки.

— Ну как там Каромат? — обеспокоенно спросила тётушка Хаджия.

— Света с Касымджаном в район её повезли. Вот освобожусь немного, и сама съезжу, проведаю.

— Поезжай, поезжай, — поддержала её тётушка Санобар. — А за хлопок не беспокойся. Раз такие мастера вышли — держись! Правда, тётушка Бувисара?

— Что, недоглядела? — всполошилась та, не расслышав. — Я сейчас, сейчас поправлю. — И она стала подслеповато оглядывать уже обработанный рядок.

Старушки добродушно рассмеялись.

Да, забот и в самом деле поубавилось. Вот-вот должны взойти и вновь посеянные Фазылом семена. Мухаббат облегчённо вздохнула и окончательно успокоилась. Теперь можно и в районный центр съездить. Завтра же.

Но с утра помешали домашние дела, и до больницы Мухаббат добралась поздно. На чёрном небе уже замигали первые звёзды. Касымджан сидел у двери палаты и дремал. Почти двое последних суток он не сомкнул глаз. Услышав шаги, он поднял голову и открыл глаза. Потом встал и молча накинул на плечи Мухаббат свой халат.

Каромат и Света одновременно повернули головы на скрин открываемой двери. Лицо Каромат, осунувшееся и истаявшее, было восковым, лишь щёки полыхали ярким румянцем, да чёрные глава были темнее и суше обычного.

— Спасибо, что пришла, — слабо улыбнулась она и, не дожидаясь расспросов Мухаббат, добавила. — Мне уже лучше…

Потом спросила с тревогой:

— Сама-то ты как? Вон как исхудала и побледнела! С посевами управились?

— Тебе нельзя пока много говорить, — предупредила Света и, уже обращаясь к Мухаббат: — В самый кризис мы привезли её сюда. Тяжёлая была, страх. Почти сутки врачи ни на шаг от неё не отходили. Но теперь, к счастью, самое опасное позади. А пока она очень слабая.

В это время снова скрипнула дверь.

— Касымджан? — не то спросила, не то позвала Каромат.

— А кроме Касымджана, значит, никто не нужен? Мы, значит, жучки-козявки бесполезные?..

На пороге стоял улыбающийся Фазыл, прямо в измазанном рабочем комбинезоне и с двумя огромными букетами в руках. Каждая чёрточка его добродушного лица излучал свет радости и счастья.

Фазыл вручил один букет Свете, другой протянул Каромат, а потом, повернувшись к Мухаббат, сказал:

— Поздравляю!

Она сразу поняла, с чем её поздравляют.

— Рустам приехал?!

— Да, часа полтора назад. Я только проводил его до дому и сразу помчался сюда. Ну, пойдём, машина ждёт… Он уже видит!

Даже не попрощавшись с подругами, Мухаббат выбежала из палаты. Но, видимо, опомнившись, вернулась, подбежала к койке, упала на колени и стала покрывать лицо Каромат, её руки, всё ещё державшие букет, бесчисленными поцелуями.

— Ну, иди, подруженька, иди! — стала провожать её Каромат, а в глазах заплясали всегдашние озорные чёртики. — Оставь пыл для Рустама, а то все свои поцелуи расцелуешь. Ну, а не хватит — от меня его поцелуй.