Роман, написанный иглой - Вали Гафуров

— Очень правильное решение, — поддержал Газимбека молчавший до этого Камбар.

Потом повернулся к парнишке, приобнял его за плечи:

— Хочешь учиться, Сакиджан?

Тот молча кивнул головой.

Газимбек вызвал секретаршу и попросил её тут же оформить Камбара на работу, показать ему место в общежитии и познакомить с начальником картонного цеха.

— Заодно и Сакиджан сегодня там переночует, — распорядился он. — А завтра сам сведу его в училище. Оно совсем рядом с нами. Рабочим человеком станешь, — ободряюще похлопал он мальчика по плечу. — Мастером!..

Сакиджан лишь застенчиво улыбнулся.

Мухаббат засобиралась домой. Она подошла к Камбару, взяла его руку и крепко пожала.

— Ну, желаю вам удачи, Камбар-ака! Вернётся Рустам, мы обязательно приедем к вам.

— Буду ждать, — улыбнулся он.

Мухаббат шагнула к Сакиджану. Тот, будто почувствовав её приближение, встал. Она крепко обняла мальчика и поцеловала его в лоб, спросила:

— Что маме передать?

— Не знаю, — растерялся паренёк. — Привет передайте.

— И ещё, — добавил Газимбек, — чтобы ни о чём ни беспокоилась. Сын её в хорошую, рабочую семью попал. А впрочем, она ведь и сама приедет, всё увидит собственными глазами.

Секретарша куда-то увела Камбара с Сакиджаном.

Вышли во двор. Мухаббат было направилась сразу к машине, но Газимбек её остановил:

— Если вы не очень торопитесь, я бы вам предприятие показал.

— Да как вам сказать?.. — остановилась она в нерешительности. — Вечереет уже… А впрочем…

Мухаббат вспомнила, как Рустам несколько раз интересовался работой предприятия и жизнью его рабочих. Даже просил жену специально съездить и посмотреть. Мухаббат догадывалась, что это неспроста. А теперь вот представился удачный случай.

Будто угадав её мысли, Газимбек спросил:

— Скажите, муж ваш по возвращении из Одессы не собирается к нам на работу поступать?

— Не знаю. Но мне кажется, что он об этом давно думает…

— Надо, надо. Одиночество таким людям — мука. А здесь коллектив, работа, сознание своей полноценности, нужности.

В первом же помещении уши заложило от шума, грохота, скрежета всевозможных станков и машин. Здесь делали картонные коробки. Мухаббат останавливалась возле каждого станка, подолгу наблюдала за действиями рабочих. Каждое их движение было уверенным и точны даже изящным. На лицах людей читалось одухотворённое напряжение, и улыбки были не теми вымученными, полувиноватыми, к которым она привыкла, а горделивыми, задорными.

Мухаббат не удержалась, взяла в руки готовую коробку и стала тщательно, даже придирчиво её исследовать, втайне надеясь обнаружить хоть какой-нибудь, хоть самый пустячный брак, мелочную недоделку. Но ничего найти не смогла.

А рабочие продолжали трудиться в каком-то особом, отлаженном и весёлом ритме.

«Да, Рустаму здесь будет хорошо, — подумала она. — Ведь он теперь видит, значит, и работу ему дадут посложнее и поинтереснее… А главное, Ганиев прав, — люди, коллектив».

— Ну как, понравилось? — поинтересовался Газимбек.

— Очень… Я даже не ожидала, — честно призналась Мухаббат.

Вот и расскажите обо всём Рустаму Шакировичу.

— Обязательно расскажу, — заверила она. — Мы даже приедем сюда специально, пусть сам посмотрит. Ну, а теперь мне совсем пора, — заторопилась Мухаббат.

— Жаль, — вздохнул Газимбек, протягивая ей руку.

Ему нравилось знакомить новых людей с предприятием, наблюдать при этом за выражением их лиц, когда недоумение, удивление сменяются вдруг восхищением. Да, здесь люди, ещё недавно ожесточённые и отчаявшиеся, возвращались в большую жизнь, возрождались духовно и физически. И в этом есть и его, Газимбека, заслуга.

— Да, жаль, — повторил он. — Ну, ничего. В следующий раз вместе с Рустамом Шакировичем всё досмотрите.

— До свидания, — ещё раз протянула Ганиеву руку Мухаббат и направилась к машине.

Снова начала портиться погода. Накрапывал мелкий и не по времени холодный, колючий дождь.

Мухаббат села в кабину, машина тронулась.

— Ну, как вам «сиротский приют»? — глянула она в улыбкой на шофёра.

— Не надо, Мухаббатхон! — попросил тот. — Недаром говорят: лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать. Больше ничего подобного никогда от меня не услышите.

— То-то…

Вдруг по кабине что-то дробно и жёстко застучало.

— Град! — испуганно крикнула Мухаббат. — Посевы! Гоните быстрей машину.

Шофёр с готовностью нажал на газ. Машина захлебнулась, натужно взвыла и рванулась с бешеной скоростью. А град продолжал оглушительно барабанить в крышу и лобовое стекло.

— Какое несчастье!.. Ах, какое несчастье! — повторяла то и дело Мухаббат.

ПРОЗРЕНИЕ

Стихийное бедствие обрушило на головы колхозников неисчислимые заботы и тревоги. Прошедший вчера ливень и град уничтожили во многих бригадах всходы, стоившие людям таких трудов и хлопот. Обстановка в колхозе непредвиденно осложнилась. В четырёх бригадах надо было заново сеять выбитый градом хлопчатник. Да и на других участках требовалось на больших площадях восстанавливать пострадавшие посевы.

Ахмаджан-ака, Тешабай-ата и Хаитбай-ата вместе о бригадирами обошли все пострадавшие от града участки. В тот же день состоялось совместное собранно коммунистов и колхозного актива. Люди входили в кабинет председателя молча, даже не здороваясь, угрюмые, злые, словно собирался не совет единомышленников, болеющих за одно общее дело, а случайная встреча людей, смертельно из-за чего-то рассорившихся. Впрочем, все понимали, что сейчас не до вежливости и прочих сантиментов. Им, прирождённым земледельцам, хлопкоробам, больно было смотреть друг другу в глаза от сознания, что столько труда непоправимо, безвозвратно пошло прахом.

Председатель колхоза коротко ознакомил собравшихся со сложившейся обстановкой, сообщил, сколько и в каких бригадах повреждено посевов, сколько для их восстановления потребуется времени, рабочей силы и средств.

— Время и средства в наших руках, — говорил негромко Ахмаджан-ака. — Но где людей взять?.. Я считаю, что мы не должны останавливаться даже перед крайними мерами, перед мобилизацией на борьбу с последствиями стихии целинников.

Джамалитдин-ака нахмурился, беспокойно заёрзал на место. Председатель заметил это и заговорил громче, жёстче:

— Да, Джамалитдину сейчас трудно. Он уже начал сеять рис, и работу эту надо завершить как можно скорей. Но делать нечего, придётся нам и его бригаду уменьшить на половину, перебросить людей на пострадавшие участки, чтобы успеть в самые кратчайшее сроки пересеять хлопчатник.

Председательское решение это вызвало в бригадире раздражение и упрямство, в общем то ему обычно не свойственные. Ему захотелось встать и решительно заявить: «Никаких людей я вам не дам!» Даже поднял было сердитый взгляд на Ахмаджана-ака, но неожиданно встретился с другим, со взглядом Мухаббат. Она была бледная, глаза потухли и ввалились. Дажамалятдин-ака пристыженно прикусил язык, кляня себя за опрометчивость и бессердечие.

Вот уже два дня, как Мухаббат не знает покоя ни днём ни ночью. С первыми лучами солнца вся бригада уже в поле. Женщины спешат пересеять огромные проплешины, чтобы хоть как-то восстановить карты. Мухаббат буквально на части разрывается. То мчится к трактору, чтобы убедиться, ровные ли после него остаются рядки, то к сеялкам, чтобы проверить качество семян и правильность работы машин. С наступлением же темноты, когда колхозника расходятся по домам, она направляется в правление колхоза. Надо ещё получить со склада семена на следующий день и отвезти их в поле. А потом Каромат проведать.

Каромат все эти дни тяжело болеет. Сначала она держалась на ногах, крепилась, но вот уже несколько дней болезнь накрепко уложила её в постель. Света почти не отходит от неё, лишь изредка наведываясь в медпункт. Другим больным она тоже нужна. Однако сколько Мухаббат со Светой ни стараются, каких только лекарств ни применяют, состояние Каромат с каждым ином всё хуже и хуже. Сегодня под вечер снова резко подскочила температура. Когда пришли подруги, Каромат бредила. Она звала то Мухаббат, то Азизу и Кумри, о чём-то их просила, то начинала расспрашивать о Касымджапе.

… Вот уже несколько недель, как Касымджан вернулся в кишлак, но Каромат всё ещё не может поверить окончательно в своё счастье. Даже сейчас, в бреду, она говорит о женихе как об отсутствующем, сердится на кого-то за то, что от неё прячут письма любимого. Да, о женихе. Касымджан с Каромат уже побывали в загсе, даже день свадьбы назначили, и Джамалигдин-ака, несмотря на свою занятость, находил время хлопотать по её приготовлению. Но этот неожиданный град спутал и опрокинул все планы. А тут ещё Каромат заболела…