Черчилль. Молодой титан - Майкл Шелден

Но он привлек внимание Черчилля. Тот пригласил его к себе, чтобы сообщить о новом назначении. Взглянув на офицера, вошедшего в кабинет, Черчилль сказал: «Вы выглядите слишком молодым для адмирала». На что Битти, не мешкая ни секунды, выпалил: «А вы выглядите слишком молодым для первого лорда адмиралтейства». Это означало, что Битти не только прекрасный моряк, но и умеет управлять ситуацией. К тому же Битти был блестящим игроком в поло, что имело большое значение для Черчилля. Но, конечно, дело не в этом. Битти, как вспоминал Черчилль, «считал, что вопросы войны надо решать в совокупности — на земле, на море и в воздухе. Его ум был быстрый и гибкий, чего часто требовала игра в поло и что требовалось на поле битвы. Подтверждением тому для Черчилля стало странное стечение обстоятельств. «Битти — тогда еще молодой морской офицер принимал участие в том же сражении под Омдурманом на берегу Нила, что и Черчилль [56]. Он обеспечивал орудийную поддержку англо-египетским войскам Китченера, когда 21-й уланский полк, в рядах которого состоял Уинстон, совершал свою знаменитую кавалерийскую атаку.

«Как это выглядело со стороны?» — спросил первый лорд у адмирала Битти об этой атаке, ожидая услышать величественное описание их смелого галопа по пескам пустыни.

«Коричневые изюминки, разбросанные по большому куску сала», — ответил адмирал.

Это был совсем не тот ответ, который хотел услышать Черчилль, но он точно передавал впечатление. Наверное, точно так же ответил бы и сам Уинстон.

Первый лорд адмиралтейства сначала предложил Битти занять место его морского секретаря (правой руки первого лорда), и адмирал согласился. Но когда появилась возможность — год спустя, — назначить его командиром флота линейных крейсеров — «морской кавалерии», — Уинстон ни секунды не колебался, — лучшего кандидата, чем Битти, нельзя было найти.

Уинстон слишком много времени посвятил изучению страны, знал и тонко ее чувствовал, чтобы не осознавать, какую эпическую роль ему выпало сыграть в истории военно-морских сил Британии. Он шел по стопам гигантов, которые разбили испанскую армаду в шестнадцатом столетии и наполеоновский флот в девятнадцатом. И Уинстон не хотел остаться в истории человеком, который позволил Германии — континентальной державе без великих морских традиций, — одолеть Британию. Выступая 9 февраля 1912 года в Глазго, он напомнил слушателям, что островная нация не может обойтись без мощного флота.

«Британский флот, — сказал он, — суровая необходимость. Со многих точек зрения германский флот — всего лишь предмет роскоши… Для нас это возможность существовать, а для них возможность нападать. Каким бы ни был значительным наш флот, мы не представляем угрозы для мирной жизни обитателей континента».

К сожалению, (может быть из-за перевода) эти великолепные и убедительные фразы вызвали шумное возмущение в Германии. Особенное раздражение вызвало слово «роскошь», которое сочли неуместным. Уинстон объяснял, почему островитяне вынуждены стать морской державой, а немцы восприняли это как хулу на военно-морские силы Германии. И вместо того, чтобы «начать все с чистого листа», германская пресса жаждала начать новые главы противостояния.

«Речь господина Черчилля полна угроз в адрес Германии, — писали в одной из франкфуртских газет. — Мы не можем позволить себе проглотить обиду. Германия никогда не смирится с моральным унижением…» Другая газета так комментировала выступление Черчилля: «Мы понимаем, что он преследовал свои интересы, рисуя перед аудиторией картину военно-морских вооружений Германии, которые представляют угрозу для Англии, вынуждая ее серьезно отнестись к ситуации, с которой она может встретиться».

Национальная гордость была так раздута, что не дала возможности увидеть в словах Черчилля истинный смысл выступления, их возмутило вообще само сравнение двух флотов. Они негодовали из-за того, что он не сказал ни одного доброго слова о противнике. На самом деле выступление отличалось уважительным тоном по отношению к Германии и тому месту, которое она занимает в мире. Германская пресса сочла, что Черчилль обвиняет немцев в неодолимом желании воевать, что лежит в основе их милитаризированной культуры.

Намерение вывернуть простое выступление в главную угрозу достигло пика. Через дипломатические каналы кайзер не замедлил дать понять, насколько он недоволен «невежественным выступлением Черчилля» — как он выразился. Он заявил, что это «провокационная для Германии выходка», и спрашивал, «какое извинение может быть предложено нам, чтобы мы могли не обращать внимания на речь, описывающую наш флот как «предмет роскоши»?»

Кайзер прекрасно понимал, что дело вовсе не в «провокационном» выступлении Черчилля. В тот момент, когда Черчилль предстал перед аудиторией в Глазго, лорд Холдейн находился в Берлине, выполняя сложную миссию — смягчить напряжение между Германией и Британией. Когда речь Черчилля появилась на страницах британских газет, Холдейн тотчас направился к кайзеру, чтобы ответить на могущие возникнуть у того вопросы, и объяснить, как речь соотносится с нынешней политикой Англии. Так что кайзер ухватился за эту ниточку намного позже, лишь какое-то время спустя она послужила поводом отказаться от мирных переговоров с Холдейном и обвинить Черчилля в том, что тот ведет подрывную работу, принижая гордость Германии за ее славный флот.

Будучи министром торговли и министром внутренних дел, Черчилль не представлял особого интереса для германского правительства. Но как первый лорд адмиралтейства он теперь стал фигурой номер один, и любой предлог немцы готовы были использовать против него.

Пытаясь обвинить Черчилля в том, что он вредит делу мира, кайзер и его ближайшие помощники, наверное, осознавали, насколько первый лорд особенно уязвим в этот момент. Страницы тех же самых газет, что перепечатали его выступление в Глазго, неделю назад были заполнены сообщениями о том, с каким негодованием обрушились на него политики собственной страны за его сопротивление ирландскому гомрулю. За день до выступления Черчилля в Глазго на него совершили нападение в Белфасте, где он вынужден был идти в сопровождении большого числа охранников, чтобы обсудить правительственные планы относительно самоуправления Ирландии. Он приехал, чтобы отдать должное партии ирландских националистов за поддержку Асквита, и, вместе с тем, был готов помочь в прохождении законопроекта.

Но ольстерские юнионисты не желали его помощи. И самое излюбленное словечко, которым они пользовались, описывая его визит — «провокационный». Они посылали Черчиллю предупреждение о том, что не желают видеть его на этом заседании, и теперь, когда он все-таки приехал, сделали то, что имели в виду, когда употребляли слово «провокация».