Вариант «Бис» - Сергей Анисимов

Очередной падающий на них залп, визжащий и хрипящий как палата припадочных при профессорском обходе, воткнулся в воду на правом траверзе в сотне метров от борта, сразу же за ним последовал еще один, на этот раз легший слева, близким недолетом. В каждом залпе англичане клали на них по пять снарядов, иногда по четыре, и в противовес этому размеренно вздрагивали стволы шестнадцатидюймовок «Союза», ударяя в корпус страшной отдачей и чуть заметно покачивая кончиками стволов после каждого выстрела. Орудия били с паузами, все время останавливаясь и как бы прислушиваясь к происходящему там, в двух десятках километров, куда по пологой дуге уходили выталкиваемые ими снаряды. Сами английские линкоры невозможно было разглядеть маломощной оптикой биноклей в беспросветно черном горизонте запада, но бегающие вплотную друг к другу огоньки, сопровождаемые непрерывным рокочущим грохотом, невозможно было спутать ни с чем. Англичане занялись ими вплотную.

Бородулин, так же как и остальные две тысячи офицеров и матросов, не входящих в состав БЧ-2 (или входящих, но не принадлежащих к элите боевой части, то есть расчетам КДП главного калибра), не имел никакой возможности видеть происходящее за пределами тесных боевых отсеков корабля. Лишь два десятка моряков, среди которых не было ни одного матроса, в разной пропорции возможность эту имели, но открывающаяся им картина не была, однако, как он знал, ни столь радостна и лучезарна, ни столь благотворна для нервов, как полагала кодла дармоедов, столпившихся в боевой рубке. Засевши под прикрытием четырехсот двадцати пяти миллиметров стали ижорского проката и, вероятно, прикрыв головы ладонями, они ожидали теперь чего-то выдающегося от группы управления ЦАС-ноль. Бородулин сам всегда завидовал дальномерщикам, которые видят падение своих залпов лучше, чем чужих, – но двадцать лет при больших калибрах делали для него участие в стрельбе зрения необязательным. Гораздо более важным для себя он считал чутье и неослабевающий контроль за техникой. Как бы ни развивалась инженерия и электроника, какое бы новое набитое проводами железо ни давали под его начало, вооруженный баллистическими таблицами и старой германской логарифмической линейкой, он всегда мог отстреляться лучше ЦАСа и данные выдавал вдвое быстрее, ограниченный только скорострельностью орудий. К сожалению, некоторые частные случаи были как раз из той оперы, когда без тонкой, черт бы ее побрал, техники не обойтись, – и ночной бой принадлежал именно к ним.

Старший артиллерист нервно поглядывал на перекинутые на внутреннюю сторону запястья часы, прикидывая расход боеприпасов, который он может себе позволить до момента, когда начнется настоящее дело. Стреляя почти втрое реже возможного и только тогда, когда совпадали графики «самоходов» на обоих планшетах ЦАСа – рассчитанных с автоматических и мгновенных текущих наблюдаемых параметров, – он экономил каждый снаряд, уверенный, что англичане не смогут поддерживать такой высокий темп стрельбы долго и, когда посветлеет, у него будет в погребах больше, чем у них. В каждый залп он, однако, вкладывал всю свою душу и умение, искренне надеясь удержать англичан подальше от своего корабля до того, как начнет светлеть, – а если повезет, то и попасть в их.

Полубронебойные снаряды подходили к концу, но даже пары попаданий хватило бы, чтобы разнести в клочья все надстройки британского флагмана, вместе с засевшим в них хитрым адмиралом, неизвестно как сумевшим их отыскать после того, как они так здорово его обманули в Датском проливе. Какой эффект вызывает их попадание, он видел на фотографиях, сделанных после первого этапа стрельб «Советского Союза» по корпусу старого броненосца, прибуксированного на морской полигон в Лахте. Помнится, на полном ходу и со ста тридцати кабельтовых он тогда накрыл его вторым же залпом, а третьим влепил полубронебойник прямо под рубку, к черту разнеся все в радиусе метров двадцати, что привело к приостановке стрельб. Сейчас, в гораздо худших условиях, он добился накрытия четвертым, и с тех пор раза три был уверен, что залпы ложились прямо в точку, – но ничего нельзя было узнать и проверить, вот что злило. Даже когда долбили «Красную Горку» с «Андрея», Галлер потом специально отвез всех младших офицеров-артиллеристов смотреть попадания, щупать дыры в бетонных стенах, давал комментарии назидательным голосом[134]. Теперь англичане попытаются унести свои дыры с собой.

Мозг делал всю работу почти автоматически: графики на планшетах стекаются в один, планшетисты, ведущие свои рейсфедеры по двум сторонам плексигласового квадрата, сводят руки в одну точку, крик «Сошлись!», взгляд на контролера с таблицами на шее, не отрывающегося от циферблата указателя дистанции: тот держит выставленный большой палец – норма, рубильник перекидывается рывком, включив зеленый свет на башенных символах, подтверждая решение комдивизиона. Гироскоп преобразователя координат взвякивает после секундной паузы, когда скрипящий корпус линкора проворачивается на киле, придя в равновесие с раскачивающим его океаном, и тогда всех толкает в стороны отдачей, и щелкают цифровые колесики в счетчиках времени полета снарядов до цели и перезарядки орудий. Секунды пошли, медленные, как всегда. А снаряды падают, падают, падают прямо на тебя, и их не видно, но их приближение чувствуется кожей. Потом корабль встряхивает, и сквозь десятки сантиметров броневых сталей проникает дробный, в три-четыре вспышки, рев близкого разрыва, и почти одновременно мелодичный звонок указателя возвещает о падении своего залпа.

К удивлению Бородулина и всех остальных, на этот раз залп лег значительным, ненормальным перелетом. Бородулин даже повернулся посмотреть на прокладку самописца отметок курса и скорости самого «Союза», хотя точно помнил, что ничего выдающегося, за исключением регулярных отворотов влево-вправо, Иванов себе не позволял. Счетчик дистанции разогнался «от себя», и десятичные цифры в нем крутились как сумасшедшие, а за цифрами на метровой шкале почти невозможно было уследить взглядом. Такое могло быть, если бы нарушилась фокусировка стерео-дальномера, хотя бы одного, а это значит…

– Колян! Андреич!

Секунды хватило старлею на связи, чтобы, повинуясь мелькнувшей кисти старшого: один палец вперед и сразу вверх – носовой КДП, похожий на запятую кружок – «Связь давай!», и растопыренные пальцы – «в динамик!», переключить мгновенными тычками полдесятка тумблеров. Тут же Бородулин рявкнул в сорванный со скрепки микрофон. Из затянутого сеткой динамика на лейтенантском столе ударило треском и шипением вперемешку с обрывками команд и узнаваемым сквозь что угодно пульсирующим воем проворачиваемой электроприводами механики.

– Га! – Первый откликнулся так, что сразу понятно было – он в норме, чего пристали!

– Чего с дистанцией, куда она скачет?!

– А на нас родимая, мы им надоели с тобой! – Из динамика рвануло воем, грохотом, шумом встающей и осыпающейся воды. – Во, видал, а? Сейчас они здорово разозлились, поперли на нас как психи! Тут-то и начнется самый кипеж, верно? Иванов их смачно растравил, за нос водит минут пятнадцать уже, это ж надо! Ни одного попадания!

Восклицания и присказки первого, казавшегося полной противоположностью Бородулина во всем – кроме, разве что, похожей фамилии и обожания корабельного железа, – перемежались с отрывистыми, смазанными командами членам расчета «бэшки», как называли вращающиеся установки на фор-марсе и рубках.

– Ты мне того, теперь полный зеленый свет давай! Ох, у меня вопросы накопились!

– У меня тоже!

Бородулин, дав отмашку на связь, рассмеялся, и все остальные вместе с ним. Приятно сознавать свою силу, сокрытую в девяти двадцатиметровых стволах, в восьмистах с лишним метрах, покрываемых снарядами за первую секунду, в том, что может сделать невероятный удар тысяча-с-лишним-килограммового стального жала по закаленной броневой плите.

Тяжелый, похожий на танк, кавторанг со спокойным лицом обвел взглядом смотрящих на него веселых молодых ребят в офицерских погонах, черных старшинских квадратиках, с нашивками ранений и редкими ленточками наградных планок на груди. Все они успели хватануть по два-три года войны на всех трех воюющих флотах, а кое-кто и Финскую тоже, на эсминцах, крейсерах, линкорах, в береговой артиллерии – везде, где только были тяжелые пушки. Возрастом выделялся только усатый инженер-капитан-лейтенант с колодкой «Красного Знамени» на узком черном кителе, с нахмуренным лицом и улыбающимися глазами, вполне разделявший отцовские чувства Бородулина по отношению к молодежи.

– За старшего, Григорий, – ему хотелось сказать всем что-то теплое и хорошее, но пафоса и так было слишком много, и Бородулин пересилил себя. – Удачи вам, ребята.

Развернувшись, он вышел в тамбур, и тяжелая стальная дверь плотно закрылась за ним, лязгнув поворотными запорами. Ловко и уверенно кавторанг начал карабкаться по скоб-трапу шахты, подтягиваясь попеременно двумя руками и цепляясь плечами за выступающие крючки проводки кабелей с висящими на них позвякивающими бирками. Поднявшись на две палубы и ввинтившись в колодец, поднимающийся к мостику, он откинул броневую крышку, подтянулся, вынеся вес тела на палубу, и перебежал к уже нормальному трапу, ведущему собственно в носовую боевую рубку, провожаемый взглядами матросов-телефонистов. Пропущенный старшиной на запоре, он вошел в тесноту рубки, сразу приковав взгляды большинства присутствующих своим ростом и уверенностью. Не удостоив взглядом Иванова, усмехающегося горькой усмешкой предупреждавшего и не понятого человека, он протиснулся между двумя каменно застывшими с биноклями в руках кавторангами, отстранил согнутого лейтенанта и приник к окулярам командирского визира, напрямую синхронно связанного с ВЦУ-1 и уже, в свою очередь, замкнутого на все три командно-дальномерных поста. Впрыгнувший из темноты в зрачок угловатый черный силуэт невозможно было спутать ни с чем, слишком часто, исполненный гуашью, тушью, черной бумагой от оберток фотопластинок, он в разных проекциях стоял и висел, прикнопленный, в командирских каютах «Союза» и штабных кабинетах Ленинграда. Сейчас он был живым и опасным, не более абстрактным, чем рычащая собака, которая, оскалив зубы, боком подбирается к сжимающему в руках палку пацану, пробирающемуся домой. Единственный выход в таких ситуациях – короткий и точный удар, чтобы ослепляющая боль заставила ее забыть долг сторожевой дворняги ради зализывания горящего огнем бока.