1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Военный прокурор войск НКВД Сталинградской области военюрист 3-го ранга Купцов предостерег о необходимости особенно тщательного подхода при решении вопроса о привлечении сотрудников НКВД к ответственности. Он рассказал, что в процессе проверки им были установлены факты необоснованности привлечения к уголовной ответственности некоторых бывших сотрудников УНКВД и РКМ, которые, по существу, являлись «сигнализаторами», т. е. выступили с критикой руководства УНКВД и конкретных сотрудников, применявших незаконные методы следствия. И именно они, выступившие с критикой, оказались арестованными и без ведома военной прокуратуры содержались длительное время под стражей, «а настоящие преступники, нарушители законов продолжают работать»415. Сформировавшаяся, устоявшаяся, обладающая официальной, а еще более неофициальной, чуть ли не абсолютной властью, репрессивно-карательная система умела постоять за себя и продолжала беспощадно расправляться со всеми ее «критиканами».

Большая «чистка» была проведена и в Особом отделе Главного управления госбезопасности, а также в других отделах ГУГБ и в Наркомате внутренних дел СССР в целом. Применительно к довоенному времени, очевидно, можно довольно определенно говорить о двух больших волнах этой чистки. Первая – это в основном с начала 1937 г. и до конца 1938 г., когда назначенный наркомом внутренних дел СССР Ежов и его окружение «очищали» аппарат НКВД в центре и на местах от «ягодовцев», т. е. тех, кто работал совместно или под началом объявленного «врагом народа» и расстрелянного в марте 1938 г. Ягоды.

Но прошло совсем немного времени, как в конце 1938 г. был освобожден от работы в НКВД и Ежов «согласно его просьбе». Ежов действительно такую письменную просьбу в адрес Политбюро ЦК ВКП(б) направил. Она впервые опубликована в 1992 г. В ней он перечислил пять своих персональных недостатков (в основном: недосмотрел, «недорубил», не принял достаточных мер чекистской предупредительности и т. п.). Обращаясь с просьбой об освобождении его от работы наркома внутренних дел, Ежов не смог удержаться от выражения чувства глубокого удовлетворения от проделанной им палаческой работы. «Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК НКВД погромил врагов здорово»416. Следствие по делу Ежова велось около 10 месяцев. 4 февраля 1940 г. он осужден и 6 февраля 1940 г. расстрелян. А в органах НКВД уже с конца 1938 г. поднялась вторая волна «очистки».

На этот раз «чистили» от «ежовцев», т. е. от всех тех, кто работал вместе и под руководством Ежова. А в таком положении находилось абсолютно подавляющее большинство сотрудников НКВД. Основной смысл и задача второй волны состояли в том, чтобы для миллионных масс советских трудящихся и для зарубежного общественного мнения найти козла отпущения и тем самым скрыть истинно вдохновляющую, организующую, направляющую и руководящую роль высшего партийного руководства, прежде всего Политбюро ЦК КП(б) и лично Сталина в организации и проведении в стране массового террора. Кроме того, стремились убрать, заставить замолчать (как правило, навеки) непосредственных исполнителей, активных участников тотального террора и даже очевидцев, как возможных свидетелей.

Кое-кого из вчерашних сотрудников НКВД расстреливали и «в особом порядке», но основную массу арестованных энкавэдэшников все-таки пропускали через процедуру осуждения – либо постановлением Особого совещания при НКВД СССР, либо даже приговором Военной коллегии Верховного суда СССР. При всем своеобразии дел и индивидуальных судеб различных сотрудников НКВД можно выделить две основных больших группы осужденных:

1) как участники якобы существовавшей в органах НКВД (и особенно – в центральном аппарате НКВД СССР) контрреволюционной организации. Немало бывших функционеров карательных органов было осуждено и по обвинению в участии в придуманных новыми следователями «Антисоветском военно-фашистском заговоре в системе ГУПВО НКВД СССР», в «Военно-фашистской и шпионской организации троцкистов и правых, действовавших в конвойных войсках НКВД СССР» и т. п.

2) За нарушения и извращения социалистической законности.

В свете современных знаний о сравнительно недавнем нашем прошлом можно достаточно уверенно утверждать, что никакого оформленного заговора в системе НКВД в конце 30-х годов не существовало. Просто и в данном случае был использован один и тот же полюбившийся верховной власти прием фальсификации «очередного» заговора (по типу «военно-фашистского заговора в РККА»). Кстати, руководителем «заговора в системе НКВД» (а заодно – и английским шпионом) был определен и наречен некто иной, как бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПб), секретарь ЦК ВКП(б), председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), народный комиссар внутренних дел СССР, генеральный комиссар государственной безопасности СССР Н.И. Ежов. По этому же обвинению в «заговорщичестве» были осуждены многие ответственные сотрудники центрального аппарата НКВД СССР (в том числе заместители наркома внутренних дел Л.М. Заковский и М.П. Фриновский), начальники и функционеры аппаратов НКВД союзных и автономных республик, областных и краевых управлений НКВД.

В то же время значительное количество энкавэдэшников были привлечены к ответственности по ст. 58—7 Уголовного кодекса РСФСР (и соответствующих статей уголовных кодексов союзных республик) за незаконные аресты советских граждан, фальсификацию следственных материалов и применение к арестованным мер физического воздействия. Правда, в ходе этих разбирательств неоднократно подтверждалась справедливость народной поговорки: «Сам себя больно не побьешь». Нередко сотрудники НКВД, неопровержимо уличенные в грубых нарушениях и извращениях даже тогдашней «социалистической законности», отделывались лишь легким испугом. Так, например, в апреле 1938 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР был расстрелян бывший начальник ОРПО политуправления Черноморского флота полковой комиссар И.А. Орловский. Уже в 1939 г. выяснилось, что его следственное дело было сфальсифицировано. Принимавшие участие в этой фальсификации сотрудники особого отдела НКВД Черноморского флота Савченко и Кадиков были наказаны – но все их наказание ограничилось лишь тем, что они были уволены из органов госбезопасности417. Однако так повезло далеко не всем сотрудникам, привлеченным к ответственности по ст. 58—7. Многие из них были осуждены к длительным срокам тюремного заключения, а то и к расстрелу.

Настал черед для «выкорчевывания» и в самом Главном Управлении госбезопасности (ГУГБ). Был осужден и расстрелян его начальник, один из самых опытных и кровожадных палачей – Я.С. Агранов. Расстреляны и последовательно сменявшие друг друга начальники Особого отдела армии и флота ГУГБ НКВД СССР – М.И. Гай, И.М. Леплевский, Н.Г. Николаев (Журид), Н.Н. Федоров. Расстреляны (или осуждены на длительные сроки тюремного заключения) ведущие сотрудники Особого отдела ГУГБ Авдеев, В.С. Агас (Мойсев), А.А. Арнольдов (Кессельман), Гатов, В.Л. Герсон, Гейман, А.П. Жадан, Л.П. Жданов, М.А. Листенгурт, А.М. Минаев-Цикановский, З.И. Пассов, Б.Г. Рогачев (Цифронович), М.Г. Тительман, З.М. Ушаков (Ушимирский), Я.М. Чехов-Монастырский и др.

Такая же судьба постигла начальников и сотрудников особых отделов НКВД в окружном и флотском звене. Были осуждены:

– по ОКДВА и ДВК: Л.О. Альтгаузен, А.П. Белоусов, С.А. Браминский, Булатов, Г.Ф. Горбач, Н.Н. Еремичев, Иванов-Сегаль, И.Г. Кротов-Ковалев, С.Е. Либерман, Ю.А. Пенаков, Поминов, Л.М. Хорошилкин, М.П. Чернышев-Малынич, С.Л. Штейнберг-Вышковский;

– по ЗабВО: Васюк, Видякин, Гапонцев, Жирнов, Зиновьев, Логачев, Лушкин, Розанов, Сарычев, Семенюк, Скакунов, Хорхорин;

– по СибВО: Авдеев, Биринбаум, Перминов, Шутилин;

– по УрВО: С.И. Граховский, Железцов, Мозжерин, П.В. Чистов;

– по СКВО: Бесчинский, Биск, Сагайдак, Соколов;

– по ЗакВО: Алтаев, Максименко, Шутов;

– по КБФ: Альтман, Бабич, Бирн, Болтенко, Резник, Самохвалов, Фурсик, Хомяков, Шапиро.

Возникает законный вопрос: так, кто же они? Палачи или жертвы? Ведь осудившая их Военная коллегия Верховного суда СССР и в 1939–1940 гг. в основном работала в том же автоматическом режиме мгновенного или замедленного истребления всех попавших в ее жернова. Невольно появляется соблазн и осужденных тогда этой безжалостной коллегией всех бывших сотрудников НКВД отнести к числу безвинных страдальцев. По моему представлению, именно против этого соблазна не устоял и Д.А. Волкогонов. В своей широко известной книге он счел возможным напечатать такое умозаключение: «По имеющимся данным, в конце 30-х годов погибли более 23 тысяч чекистов, пытавшихся затормозить раскручивание маховика насилия»418. Нечего и оговорить, что одна эта фраза содержит информацию исключительной важности. К сожалению, в данном случае уважаемый автор отступил от обычно строго им соблюдаемой документированности своего изложения и привел эти данные без ссылки на использованный им источник.