Собрание сочинений в десяти томах. Том пятый. Драмы в стихах. Эпические поэмы - Иоганн Гете

ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ

Изегрим-волк приступил к обвиненью: «Сейчас вы поймете,Мой государь справедливый, что Рейнеке был негодяемИ негодяем остался! Наплел он тут гнусных историй,Чтобы меня и мой род обесчестить. Он вечно старалсяМне, а жене еще больше, доставить и сраму и муки.Как-то подбил он жену переправиться через болотоК очень богатому рыбой пруду, уверяя, что за деньРыбы она чуть не гору наловит, — ей стоит лишь в водуХвост погрузить — и сидеть, дожидаться: к хвосту присосетсяСтолько, мол, рыбы, что нам вчетвером, всей семьей, не осилить.Вброд поначалу, а там уже вплавь они к цели добрались,К самой плотине, где больше воды, где изрядно глубоко.Хвост опустить посоветовал Рейнеке здесь. Холодало,К вечеру лютый мороз наступил, и жене моей беднойСтало невмочь. А пруд между тем уже льдом затянуло,—Хвост у нее примерзает, — она шевельнуть им не может.Ну, и решила жена, что весь хвост ее рыбой обвешенИ потому так тяжел. А Рейнеке, вор этот наглый,Что он с ней сделал, — мне вымолвить страшно: он взял ее силой!Он от меня не уйдет! Преступленье оплачено будетЧьей-нибудь жизнью — его иль моей, но вот здесь же, сегодня!Он не отделается болтовней! За деянием гнуснымЯ его лично накрыл! Проходить мне случилось пригорком,Слышу отчаянный крик, — призывает на помощь, бедняжка:Лед приковал ее к месту, — она не могла защищаться.Я подоспел — и пришлось все увидеть своими глазами!Просто какое-то чудо, что сердце не лопнуло тут же.«Рейнеке, — крикнул я, — что же ты делаешь?!» Он обернулся —И убежал себе прочь. А я, в сокрушенье сердечном,Вынужден был там возиться в воде ледяной очень долго,Грызть и проламывать лед, жену из беды выручая.Ах, это тоже не гладко сошло: не терпелось Гирмунде,Сильно рвалась изо льда — и четверть хвоста в нем осталось.Жалуясь, громко завыла она, услыхали крестьяне,Вышли, заметили нас — и давай созывать всю деревню.В ярости, с вилами и топорами (и даже их бабыС прялками) все на запруду сбежались, шумели, кричали:«Ну-ка, ловите их, бейте, топите!» Горланили скопом.В жизни я страха такого не знал, и Гирмунда мне тожеВ этом призналась. Мы ноги едва унесли, а бежалиТак, что вся шкура дымилась. Нагнал нас какой-то верзила,На ноги легкий и преотвратительный парень, и долгоНас он преследовал и на бегу донимал своей пикой.Если бы ночь не настала, пришлось бы нам с жизнью проститься.Бабы их, эти проклятые ведьмы, кричали все время,Будто мы съели овец их. Они б нас в куски растерзали.Густо летели вдогонку нам брань и насмешки, но все жеС суши к воде мы успели свернуть и нырнули проворноОба в камыш, а соваться туда не решались крестьяне,Так как стемнело, — и все по домам разбрелись поневоле.Еле спаслись мы тогда… Государь! Мы имеем: насилье,Смертоубийство, измену, — ведь вот о каких преступленьяхРечь тут идет! Государь, покарайте их карой строжайшей!»

Выслушав жалобу волка, ответил король: «В этом делеСуд разберется. Но Рейнеке слово теперь предоставим».Рейнеке вышел, сказав: «Если б именно так обстоялоДело, как волк расписал, — не к моей оно было бы честиНо упаси меня бог, чтоб это в малейшей хоть мереБыло на правду похоже! Я не отрицаю, — волчихуРыбу ловить я учил, указал ей дорогу и к прудуЛично ее провожал. Но она, лишь услышав о рыбе,Так понеслась, что дорогу, и все наставленья, и меруСразу забыла. И если ко льду она там и примерзла,То потому, что сидела так долго. А стоило раньшеВытащить хвост, ей хватило бы рыбы и на три обеда.Жадность к добру не приводит, и кто по натуре приверженК невоздержанью, к излишествам, тот в результате страдает.Алчности дух неизменно приносит одни лишь заботы:Он ненасытен. Ко льду примерзая, могла убедитьсяВ этом и фрау Гирмунда. Но я благодарности малоВижу с ее стороны за мою бескорыстную помощь:Я и толкал ее всячески, и поднимал, но чрезмерноГрузной она для меня оказалась. За этим занятьемИзегрим-волк и застал меня. Берегом шел он, увидел,Остановился и начал кричать и презлобно ругаться.Я, признаюсь, испугался столь пылкого благословенья.В ярости дикой меня он не раз, а и дважды, и триждыСамой вульгарной, грязнейшей, похабнейшей бранью осыпал.Я про себя и подумал: «Спасайся, покуда не поздно,—Помни: беглец — не мертвец!» И я рассудил очень здраво,—В клочья бы он разорвал меня там. Когда из-за костиПерегрызутся два пса, одному проиграть неизбежно.Я и решил, что значительно благоразумнее будетГнева его и расстройства рассудка в то время избегнуть.Злобным он был и остался, — спросите его же супругу.Что же мне пачкаться с этим вконец изолгавшимся типом?Ведь, увидав, что жена его к месту примерзнуть успела,Он разразился потоком безбожных проклятий, ругательств.То, что крестьяне за ними погнались, им было на пользу:Кровь их в движенье пришла — и не так они оба замерзли.Что же еще тут сказать? Довольно дурная манера —Лгать и свою же супругу собственной ложью порочить!Спросим ее, — ведь она тут присутствует: будь это правдой,Вряд ли она и сама поскупилась бы на обвиненья.Все ж я неделю отсрочки прошу для совета с друзьями,Как подобает ответить мне на обвинения волка».

Тут и Гирмунда сказала: «Вся ваша жизнь и поступки —Ложь, надувательство и надругательство. Мы ли не знаем?Все только плутни, коварство и наглость! Тот, кто вам верит,Тот уж за это поплатится. Вы же прославленный мастерХитросплетений словесных. Взять случай со мной у колодца:Два над колодцем висели ведра, и в одно из них — право,Я уж не знаю, зачем, — вы уселись и вниз опустились,Но уж оттуда никак не могли вы подняться обратно.Страшно вы хныкали там. Я утром пришла — удивилась.«Как, говорю, занесло вас в колодец?» А вы мне кричите:«Милая кумушка! Как же вы кстати! Для вас угощеньеЯ приготовил. Садитесь в другое ведро и спускайтесь,Рыбы тут — уйма!» И так я попала в большое несчастье:Я вам поверила. Вы же клялись, что объелись там рыбыТак, что живот разболелся! Дала я себя одурачить:Глупая, влезла в ведро — и вниз как пошло оно сразу!Я в нем спускаюсь, в другом — поднимаетесь вы мне навстречу.Мне это было так странно, и я в изумленье спросила:«Рейнеке, как это так?» И ответ вы мне дали ехидный:«Вверх и вниз — так в мире ведется, так вышло и с нами.Жизни закон неизменный: этот унизиться должен,Этот — возвыситься, — все соответственно качествам личным».Тут из ведра вы изволили выскочить — и убежали.Я же, убитая горем, весь день просидела в колодце,—К вечеру только спаслась, но каких натерпелась побоев!Несколько там у колодца крестьян собралось, и случайноКто-то меня обнаружил. Голодная, в страхе ужасномЯ там сидела, дрожа, — на душе моей было прескверно.Слышу я между крестьян разговор: «Погляди-ка, в ведеркеСтарый наш недруг сидит, овец пожирающий наших!»«Ну-ка, тащи его наверх! — другой говорит. — ПостараюсьВстретить его хорошо, — разочтемся мы с ним за ягняток!»Как он там встретил меня — даже вспомнить мне страшно!Сколько ударов на шкуру мою тут посыпалось! В жизниХудшего дня пережить не пришлось. Я едва уцелела!»

Рейнеке так ей ответил: «В последствия вникнете глубже. —Станет вам ясно, что эти побои пошли вам на пользу.Собственно, лично я предпочитаю без них обходиться.Дело же так обстояло, что кто-то из нас неизбежноБыл бы избит: не могли же мы выбраться одновременно.Это запомнить вам стоит: не будьте такой легковернойС кем бы то ни было. Мир, к сожалению, полон коварства».Волк заявил: «Да к чему в доказательствах лишних копаться!Кто же мне пакостил больше, чем этот вот злостный мошенник?Я вам еще не рассказывал, что он в Саксонии сделал,Как, на беду и позор, он завлек меня там к обезьянам.Да, по его наущенью в какую-то влез я пещеру,—Знал наперед он, какая беда меня там ожидала:Чуть бы замешкался я — без ушей и без глаз бы остался!Слов обольстительных он не жалел — уверял, что в пещереЯ с его тетушкой встречусь, — имел он в виду обезьяну,Очень досадовал он, что я спасся: направил нарочноОн меня в гнусное логово, что показалось мне адом».

Пред господами придворными Рейнеке волку ответил:«Изегрим путает что-то, — он несколько тронулся, видно.Он обезьяну приплел? Так пускай уже точно расскажет.Два с половиною года назад покутить он собралсяВ землю саксонскую. С ним в те места я отправился также.Это вот — правда, все прочее — выдумка. Были в пещереНе обезьяны, — макаки! Ни за кузин, ни за тетокЯ никогда признавать их не стал бы. Мартын-обезьяна,Фрау Рюкенау-мартышка — мне родичи: дядя и тетя.Этим родством я горжусь. Он, дядя Мартын мой, законник,Очень почтенный нотариус. Этих же тварей пещерныхИзегрим в родичи мне навязал издевательства ради.Общего нет ничего между нами, родства — и подавно:Все они очень похожи на дьявола из преисподней.Если же тетушкой я величал ту старуху, — признаюсь,Знал я, что делал: терять — не терял, но зато угощеньеБыло роскошное. Впрочем, я ей удавиться желаю!

Вот, господа! Мы однажды, с дороги свернув, обходилиГору какую-то, — видим, пред нами зияет пещера,Мрачная, очень глубокая, страшная. Но, как обычно,Изегрим с голоду недомогал, был не в духе. Да кто жеВидел когда-нибудь волка достаточно сытым, довольным?Я говорю ему: «В этой пещере найдется, наверно,Снеди порядочно. Думаю, что обитатели тожеОчень охотно поделятся с нами всем, чем богаты».Изегрим так мне ответил: «Я вас, племянничек милый,Под деревцом подожду: вы искусней во всем и, конечно,Это знакомство завяжете легче. Предложат покушать,—Вы известите меня». Рассчитывал выждать бездельник,Риск на меня возложив: посмотрю, мол, что будет. И все жеВлез я в пещеру и брел очень долго не без содроганьяДлинным, извилистым ходом, казавшимся мне бесконечным.То, что увидел я, ужасом было, какого вторичноЯ б не хотел и за горы червонного золота видеть.Что за вертеп омерзительных тварей, огромных и малых!Эта старуха, их маменька, — вот уж воистину дьявол!Пасть безобразно широкая, длинные страшные зубы,Длинные ногти на длинных руках и ногах и предлинныйХвост, прикрепленный к спине. Ничего отвратительней в жизниЯ не видал! А детеныши — столь же уродливо-гадки,Черные чудища: то ль привидения, то ль чертенята!Самка таким меня встретила взглядом, что стало мне жутко.Ростом была она больше, чем Изегрим, — кой-кто из детокНе уступал ей почти. Весь выводок мерзкий вповалкуНа перепревшей соломе лежал, до ушей в нечистотах.Ну и воняло в их логове! Так и в самой преисподнейСерой не будет вонять. Говоря вам по совести чистой,Что-то мне там не понравилось: их чересчур было много,—Я же один, и какие мне страшные корчили рожи!С мыслями все же собравшись, одно я попробовал средство:Я их сердечно приветствовал, наперекор своим чувствам,Выдал себя за их старого друга, назвал я старухуТетушкой, братцами — деток ее, на слова не скупился.«Дай вам бог счастья, — сказал я, — на долгие, долгие годы!Все это ваши детишки? Нечего спрашивать даже —Очаровательны! Так жизнерадостны, так миловидны!Выглядят, бог мне свидетель, как чистокровные принцы!Честь и хвала вам за то, что вы столь достойным потомствомРод умножаете наш! Обрадован я чрезвычайно.Счастлив с такою родней я знакомство свести покороче,Ибо в тяжелое время без близких особенно трудно».

Так ее превознося, хоть совсем и не это я думал,Обворожил я старуху, — она отвечала мне тем же:Назван племянником был, обласкан, как родственник близкий,Будто бы дура и вправду со мною в родстве состояла.Хоть величание тетушкой мне помогло, но от страхаПотом я весь обливался. Она же тепло мне сказала:«Рейнеке, наш драгоценнейший родственник, милости просим!Как поживаете? Вам на всю жизнь я обязана будуЗа посещенье. Прошу вас преподавать моим детямРазные мудрые мысли, — пусть в жизни они преуспеют».Вот что услышал я. Видите, кое-какими словами —Тем, что назвал ее тетушкой, тем, что пожертвовал правдой,Много я выиграл, хоть и мечтал очутиться на воле.Впрочем, она меня не отпускала: «Мой милый племянник,Что ж вы торопитесь? Я угостить вас хотела — останьтесь!»Тут принесла она столько еды! Перечислить подробноВсе не могу вам теперь, но я был удивлен чрезвычайно:Где это все достается! Отведал я рыбы, козули,Разнообразной, вкуснейшей, самой изысканной дичи!Как ни наелся я там, но еще получил от хозяйкиДивный, изрядный кусочек оленины свежей в подарокДля передачи семье, — и простился отменно любезно.«Рейнеке, ждем вас почаще!» — сказала она на прощанье.Я обязался, конечно, — и выбраться поторопился.Радости, в сущности, не было там ни глазам и ни носу:Видел я смерть свою там — и удрал, и бежал без оглядкиТем же извилистым ходом до выхода, прямо к деревьям.Изегрим стонами встретил меня, — я спросил о здоровье,—Он мне ответил: «Прескверно, с голоду я подыхаю».Я пожалел его и целиком ему отдал оленийЛакомый окорок, тут же прожорливо съеденный волком.Как он тогда благодарен мне был, а теперь и не помнит!Окорок быстро прикончив, сказал он: «Узнать разрешите:Кто проживает в пещере? Что из себя представляетЭто жилье? Как приняли вас?» И чистейшую правдуЯ ему выложил: самое это гнездо, мол, ужасно,Снеди же лакомой там изобилье, и если он хочетДолю свою получить, пусть идет и войдет посмелее,Но чтобы пуще всего остерегся он правды излишней.Я повторил ему даже: «Хотите добиться успеха —Правду припрячьте подальше. Носящий ее бестолковоНа языке постоянно терпит повсюду гоненья,Вечно в хвосте, обойден, когда прочих к столу приглашают».Я наставлял его: «Помните: что б ни случилось увидеть,Вы только то говорите, что каждому выслушать лестно,—И отнесутся к вам дружески». Вот что от чистого сердца,Мой государь справедливейший, было мной сказано волку.Изегрим наоборот поступил, жестоко поплатившись:Раз он меня не послушал, так ему, значит, и надо.Космы его уж достаточно седы, но на волос дажеМудрости вы не найдете под ними! Подобным субъектамЧужды тонкие мысли. Народ неотесанный, грубый,Мудрости ценность, естественно, не в состоянье постигнутьЧестно ему я внушал отказаться на сей раз от правды.«Сам я приличия знаю!» — заносчиво он мне ответилИ устремился в пещеру, а там получил по заслугам.

Страшную самку увидев, решил он, что это — сам дьявол.Ну, и детеныши тоже! И он, ошарашенный, крикнул:«Ай, что за гнусные звери! На помощь! И все эти твари —Ваши родные щенята? Поистине — чертово семя!Да утопите вы их, чтобы мерзкое это отродьеНе расплодилось на свете! Когда б они были моими,Я бы их передушил. Отнести бы их всех на болотоДа навязать на камыш этих грязных, вонючих уродов,—Сколько б тогда чертенят на такую приманку поймалось!Да, «обезьяны болотные» — им подходящая кличка!»

Это услышав, мамаша их рассвирепела, конечно:«Дьявол какой вас прислал? Кто звал вас, такого нахала?Что вы пришли грубиянить? Какое вам дело — красивы льДети мои, безобразны ль? Тут был перед вашим приходомРейнеке-лис, многоопытный муж, понимающий больше.Он же заверил меня, что все дети мои миловидны,Благовоспитанны, очень хвалил их манеры, призналсяВ том, что родней приходиться им рад. Это сказано былоОчень торжественно час лишь назад вот на этом же месте.Пусть мои дети не нравятся вам, но по совести скажем:Вас ведь никто и не звал! Вот, Изегрим, так вы и знайте!»

Он же съестного потребовал сразу, сказав очень грубо:«Ну-ка, тащите сюда, а не то я искать помогу вам!Хватит с меня разговоров!» Собрался он было обшаритьСам все запасы ее, но ему это выпало боком:Та на него как набросилась — стала кусать и царапать,—Шкуру на нем изодрала своими зубами, когтями.Так же свирепо, как мать, кусались, царапались дети.Волк с окровавленной мордою взвыл, заревел и пустился,Не защищаясь нисколько, бежать во всю прыть из пещеры.Я увидал его страшно истерзанным, шкура — вся в клочьях,Надвое ухо распорото было, а нос окровавлен.Ран получил он от них предостаточно, шкуру — на совестьТам отработали волку! Я к нему сразу с вопросом:«Вы ей, как видно, сказали всю правду?» На что он ответил:«Все, что я думал, все то и сказал ей. Проклятая ведьма!Как изуродован я! Вот здесь бы нам встретиться с нею,—Дорого мне заплатила бы! Все-таки, Рейнеке, вам приходилосьГде-нибудь видеть подобных детей, отвратительных, злобных?Только я это сказал ей, — так и пошло! О пощадеНечего было и думать: хлебнул я в том логове горя!»

«Что же, вы спятили? — я говорю ему. — Я ведь другомуВас наставлял, — вам сказать надлежало иначе:«Милая тетя, привет вам! Здоровы ли вы и здоровы льВаши примерные детки? Как счастлив я снова увидетьСтарших и младших кузенов!..» Тут Изегрим вдруг взбеленился:«Тетушкой мне величать эту ведьму? А выродков этихБратцами? К черту! Такое родство и представить мне жутко.Тьфу! что за гнусная шайка! Хоть век эту сволочь не видеть!»Вот он за что пострадал. Государь мой, король, посудите:Может ли волк утверждать, что я предал его? Пусть он личноСкажет, не так ли все было, как я изложил в показанье».

Изегрим с полной решимостью так заявил: «Несомненно,Этого спора словам не решить. Препирательство кончим!Тот, кто прав, тот и прав, а кто именно прав, будет видно.Держитесь вы вызывающе, Рейнеке, вызов — ответ мой!Драться мы будем друг с другом — и это решит нашу тяжбу!Изобразили чудесно вы, как голодал я жестокоУ обезьяньего логова, как вы меня накормилиДружески щедро. Еще бы: большущей обглоданной костью!Мясо же, я полагаю, вы съели заранее сами.Вы же всегда надо мной глумитесь, как можно больнееЧесть задевая мою. Чудовищной, подлою ложьюВы навлекли на меня подозрение в том, что коварныйЗаговор на короля злоумыслил я, что покушалсяДаже на жизнь государя. А вы о сокровищах вашихЧто ему там наплели! Да, найти их действительно трудно!Вы над женой надругались моей, — вы ответите кровью!Вот обвиненья мои! Знайте: я драться намеренС вами за старое все и за новое. Вы — повторяю —Плут, предатель, вор и убийца! Сражаться мы будемНасмерть и раз навсегда прекратим перепалки и стычки.Я вам бросаю перчатку — знак вызова на поединок,Издавна принятый всеми. Ее, как залог, сохраните,—Вскоре мы встретимся с вами. Сам государь это слышал,Слышали наши бароны, — могу я надеяться, значит,Что поединок они посетят. Вы, Рейнеке, не отлучайтесьДо завершения нашего спора. А дальше — посмотрим».

Рейнеке думал: «Тут пахнет и всем достояньем, и жизнью!Он ведь и больше меня, и сильней, и уж если на сей разКак-нибудь не извернусь, то от всех моих ловких проделокПроку мне мало. Однако позвольте… Коль здраво подумать —Шансы тут есть у меня: ведь передних когтей он лишился!Если дурак до сих пор не остыл, пусть он будет наказан:Он проиграет игру, — уж я под конец постараюсь!»

Рейнеке к волку затем обратился: «Вы, собственно, сами,Изегрим, лжец и предатель, и все обвинения, коиМне предъявить вы осмелились, — до очевидности лживы.Драться угодно вам? Что ж, я готов, уклоняться не буду.Сам я об этом мечтал и в ответ вам бросаю перчатку!»

Принял король их залоги, которые твердо вручилиОба они, и сказал: «Поручителей ваших представьте,Что к поединку вы явитесь завтра. Запутано, видно,Дело с обеих сторон, — кто в ваших речах разберется?»Браун-медведь и кот Гинце свое поручительство далиЗа Изегрима. За Рейнеке — сын обезьяны Мартына,Монеке (лисов кузен) и Гримбарт-барсук поручились…

«Рейнеке, будьте спокойны и благоразумны, — сказалаФрау Рюкенау-мартышка. — Муж мой, ваш дядя, отбывшийВ Рим по делам, научил меня тайной молитве. СоставилЭту молитву ученый аббат Заглотайвас, которыйК мужу благоволит и ему записал на бумажкеТекст непонятный, сказав, что она помогает мужчинамВ битве с противником. Утром прочесть натощак ее нужно,—Будешь на весь этот день от опасности всякой избавлен,Будешь вполне застрахован от ран, от страданий, от смерти.Так что утешьтесь, племянник, я вовремя эту молитвуЗавтра над вами прочту, — это даст вам уверенность, бодрость».«Я вам сердечно признателен, тетушка! — лис ей ответил.—Этого я не забуду! Но больше всего, я надеюсь,Сила моей правоты мне поможет, и сметка, и ловкость».

С лисом всю ночь проводили друзья, заглушаяМрачные мысли его оживленной беседой. Всех большеФрау Рюкенау забот проявила в нем: приказалаОт головы до хвоста покороче остричь его, смазатьГрудь и живот его маслом и салом. И Рейнеке сразуСделался кругленьким, гладеньким, легким и скользким. При этомФрау Рюкенау сказала: «Обдумайте тактику вашу.Слушайтесь прежде всего советов друзей искушенных:Пейте побольше, но жидкость в себе задержите, а утром,Выйдя на круг, выпускайте толково ее: свой пушистыйХвост хорошенько смочив, хлестните противника в морду.Если б еще по глазам его смазать, — вот было б отлично:Это затмит его взор и ухудшит его положенье,Что вам и на руку будет. Нужно еще и трусливымВам притворяться сначала, пустившись бежать против ветра.Бросится он догонять вас, поднимете пыль — и забьетеСмесью песка и помета глаза ему, и отскочитеВ сторону, и наблюдайте: он станет, глаза протирая,—Случая не упускайте — едкою жидкостью вашейСмажьте глаза ему снова, и он совершенно ослепнет.Соображенья лишится — и будет за вами победа.Ну, а теперь вы немного поспите, мой милый племянник,—Мы вас разбудим. Слова той чудесной молитвы над вамиЯ прочитаю сейчас — и они укрепят вас». МартышкаРуку ему возложила на голову и возгласила:«Онзелоп онвол сузебупо патиде рвопен мавотэ»[10].«Ну, в добрый час! Вы теперь спасены», — Рюкенау сказала,Гримбарт за ней повторил — и они его спать уложили.Спал он спокойно. А чуть только солнце взошло, как явилсяС выдрою в паре барсук будить и приветствовать лиса.«Доброго утра! Пора приготовиться!» Юный утенокБыл ему выдрой заботливо подан с такими словами:«Кушайте, братец! Для вас он добыт! Уж пришлось мне попрыгатьУ гюнебротской плотины. Приятного вам аппетита!»

«Очень хороший почин! — ответил ей Рейнеке бодро.—Как пред соблазном таким устоять? Да зачтется вам богомВаше вниманье ко мне!» С удовольствием съел он утенка.Выпил изрядно и гордо пошел в окружении близкихПрямо на круг, на песчаный, назначенный для поединка.

ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ