Проклятие феи - Робин Мак-Кинли

«Нет. Только не Пеони. Это не ее вина».

«Не ее вина? Не ее вина? Не ее вина, что она согласилась на этот низкопробный, презренный подлог? Не ее вина, что она схватилась за острие моего веретена? Но меня не волнует, ее это вина или нет, так же как не волнует и то, что некая глупая неуклюжая девица родилась первой у короля с королевой двадцать один, а не двести один год назад. Я дожидалась своего часа, и он настал».

Ее слова странным звоном, ревом или треском отдались не то в голове, не то в ушах Рози. Рози никогда толком не понимала, как именно она говорит с животными или как они с ней говорят. Просто что-то происходило сверх обычных звуков и движений, которые люди слышат и замечают у зверей. И у каждого животного был свой говор, свое наречие, слегка отличающееся от остальных. Некоторые – скажем, собаки – разнообразили речь, чихая, взлаивая, рыча, виляя хвостом, прижимая уши, зевая, скребя лапами, припадая к земле, а также производя множество иных звуков и движений. В то же время у других – например, у большинства насекомых – язык представлял собой почти исключительно последовательности щелчков и жужжаний, составляющие код, к которому у Рози (чаще всего) находился ключ.

Речь Перниции охватывала собой все это, как будто собаки и кошки, коровы и лошади, ястребы и жуки одновременно произносили одно и то же, хотя они не стали бы использовать одинаковые знаки и выражения, а сама Перниция стояла молча и неподвижно, с Пеони на руках. Резким несоответствием казалось то, что ее слова звучали отчетливо и понятно, хотя этого не могло быть. И что-то еще маячило в серо-фиолетовом тумане, который растекался и клубился вокруг замка. Рози слегка пошатнулась, но веревка, туго обмотавшаяся вокруг ее запястий и предплечий, помогла ей устоять.

«Да, я говорю с тобой на этом скотском наречии, которое ты так любишь. Оно тебе подходит, – подтвердила Перниция. – Оно подходит тебе куда лучше, чем любой человеческий язык. Оно подходит тому, во что ты превратилась: в деревенскую дурочку, простушку, звериную девчонку. К тому, что ты есть. Ведь разве ты не стала именно тем, для чего лучше всего пригодна? Разве ты за последние три месяца не провела множество часов, гадая, почему ты такова, какова есть, почему это так тебе подходит, а жизнь в эти последние три месяца не подходит совсем? Уже одна только мысль о твоем недоумении стоила того, чтобы дождаться твоего последнего дня рождения. Когда я осознала правду, мне потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, почему ты так долго скрывалась от меня, в то время как я искала тебя с таким усердием. Я-то искала принцессу».

Рози оцепенело помотала головой. Перниция сказала правду: Рози не была принцессой, но она и так это знала. Она понимала, что Перниция пыталась причинить ей боль, но это ничуть ее не задело. Она задумалась, только ли затем Перниция решила заговорить с ней именно так, на неуклюжем, режущем слух зверином языке, чтобы ее унизить. Перниции и в голову бы не пришло спросить животных, где найти принцессу, а они не ответили бы ей, если бы она спросила. Но поскольку она не догадалась их спросить, то не вздумала и наказывать их за отказ. Слова Перниции не ранили Рози, но страх того, что она может сделать – собирается сделать – с Пеони, жестоко ее мучил.

Она больше не видела ни Нарла, ни животных, ни замка – она осталась в лилово-сером мареве наедине с Перницией, и жизнь Пеони лежала между ними.

«Иди ко мне, – позвала Перниция, и слова ее скулили, ревели, шипели, звенели, щелкали и постукивали. – Иди ко мне. Ты хочешь спасти подружку, так иди сюда и попробуй. У тебя ничего не выйдет, но я потратила на тебя больше времени, чем ты стоишь, и, возможно, зрелище того, как ты потерпишь неудачу, хоть немного вознаградит меня за хлопоты».

Она стремительно нагнулась, и маленькие клубы тумана прыснули в стороны с ее пути, крупные складки ее черно-фиолетово-вишневого одеяния сами собой улеглись иначе, и Рози заметила в них длинные прорехи, оставленные как будто какими-то шипами. Перниция уложила Пеони у своих ног.

Пеони неуклюже развалилась, обмякнув, словно тряпичная кукла или спящий младенец. Ее волосы выбились из-под короны наследницы, которой король увенчал ее голову, и рассыпались вокруг, а из-за чрезмерно пышных юбок бального платья она выглядела совсем крошечной. Они как будто пеной перехлестывали через край чего-то и низвергались в пустоту, хотя Рози не видела ни этого «чего-то», ни пустоты, поскольку все окутывал мутный туман.

Она вспомнила, что находилась всего в нескольких шагах от края рва, когда появилась Перниция, вышедшая из неповрежденной стены замка и вставшая, видимо, прямо на чистом воздухе надо рвом. Есть ли там по-прежнему ров? А замок? Впрочем, ничто в этой местности не было таким, каким ему следовало быть. И попали они сюда, прыгнув в небо. Но если Перниция рассеяла все это в густой, грязный туман, на чем тогда стоит сама Рози? А если замка больше нет, на чем натягивается канат, по-прежнему удерживающий ее на ногах?

Рози снова помотала головой. Туман оставлял во рту мерзкий вкус. Она попыталась высвободиться из петель каната, но тот не поддался.

«Тебя не существует, – подумала она. – Убирайся. Я должна хотя бы попытаться добраться до Пеони».

Но он ее так и не выпустил. Она шагнула вперед, и веревка извернулась, втиснувшись под ее опускающуюся ногу. Петля обернулась вокруг нее, словно рука, легшая на плечи. Виток охватил щиколотки, оставив едва достаточно места, чтобы передвигаться мелкими шажками. Под ногами что-то вязко проседало, словно болото, в котором вот-вот начнешь тонуть, и ей вспомнилось старое противотрясинное заклятие, давным-давно наложенное на нее Тетушкой, и собственное негодование по его поводу. Это случилось до того, как она стала принцессой, когда она еще понимала свой мир и была в нем счастлива.

Веревка по-прежнему удерживала ее руки, но теперь как будто вела вперед, как сама Рози могла бы вести норовистую лошадь. Хватка ее была ровной, надежной и уверенной. Рози сделала еще шаг, еще… Если ров все еще оставался на прежнем месте, она должна была уже оказаться над ним. Но идти теперь стало труднее. Ее стопы на ощупь переступали с одной покачивающейся, рыхлой, неровной петли каната на другую и пугающе проскальзывали, и она боялась, что в промежутке не удержится достаточно надежно и нога соскользнет в бездну. Рози хватала ртом воздух и теперь уже цеплялась за веревку так же крепко, как та держала ее, опиралась на ее витки, ощущала под ногами ее узкую податливую округлость, вжималась боками в петли.