Магнетрон - Георгий Бабат

— Он прислал нам полгода назад письмо. Спрашивал о тебе, обещал непременно побывать в Киеве. Писал, что окончил авиационную школу и работает в исследовательском институте. А вот адрес свой сообщить позабыл…

Поезд тронулся…

Глава восьмая

СОМНЕНИЯ

Сомнения

Вернувшись с вокзала домой, Веснин занялся своими бумагами. Это были те самые записки, о которых Рогов говорил, что они не хуже научных обзоров, публикуемых в сборниках Академии наук. Веснину стыдно было смотреть сейчас на эти хваленые записки, даже свой собственный, такой чистенький и разборчивый почерк казался ему сейчас почерком идиота.

«Если бы вместо всей этой ненужной писанины я занялся бы тогда изучением статей Горбачева, — говорил себе Веснин, — то, возможно, я не ухлопал бы столько средств, не потерял бы столько времени на выполнение никому не нужного прибора».

Он встал и зашагал по комнате. На знаменитом царском кресле лежала газета и моток шпагата. Подняв газету, Веснин увидел комплект журнала Юный натуралист. Этот журнал, по словам матери, был необходим ей для работы в школе. Живя здесь, мать разыскивала по книжным магазинам отдельные номера, чтобы составить полный комплект. Веснин завернул журнал в приготовленную матерью для этой цели газету, перевязал сверток шпагатом и забросил на шкаф. Он хотел отправить туда же и книгу Хладного, которую все еще не удосужился перелистать. Веснин взял изданный почти полтора столетия назад томик в залоснившемся кожаном переплете, раскрыл его наугад и прочел:

Довольно поздно, именно только на 19-м году, я начал несколько учиться игре на фортепиано и потом читал различные сочинения о музыкальном искусстве, причем я нашел, что физико-математические обоснования его были обработаны гораздо недостаточнее, чем другие отрасли естествознания, поэтому я думал, что здесь всего более можно сделать открытий.

— «Довольно поздно — на девятнадцатом году»! — повторил Веснин. — А мне уже двадцать два… Я должен немедленно позвонить Мочалову, — решил он. — Надо сейчас же что-то предпринять.

Когда из коммутатора ГЭРИ ответили «Готово», Веснин с волнением ожидал услышать знакомый женский голос, сообщающий, что «Александр Васильевич занят», и он вздрогнул от неожиданности, когда ему ответили басом:

— Академика Мочалова?.. Кто спрашивает?.. Инженер Веснин?.. С завода, из лаборатории? Запишем: инженер Веснин Владимир Сергеевич. Когда здесь будет Александр Васильевич Мочалов?.. Нам еще ничего не известно. Всего наилучшего, Владимир Сергеевич.

Разговор показался Веснину несколько странным:

«Возможно, трубку брал человек случайный, не имеющий прямого отношения к институту».

Несколько дней спустя Веснин отважился позвонить еще раз.

Когда он назвал себя, чей-то приглушенный ладонью голос торопливо ответил:

— Веснин?! Какое счастье, что я поднял трубку! Я здесь в секретариате дирекции случайно. Говорит инженер Оленин. Непременно зайдите к Александру Васильевичу домой… Да-да, домой. Он очень хотел вас видеть. Пожалуйста, очень прошу вас, не откладывайте… Когда он будет в институте? Неизвестно. Простите, я должен положить трубку.

Был полдень, но Веснин в первый раз за все время работы на заводе ушел, не дожидаясь даже перерыва на обед. Он просил у Дымова позволения уйти с таким волнением, что тот немедленно дал согласие.

Веснин хотел собрать все свои материалы по магнетрону и внимательно вновь все просмотреть. Кроме того, его очень волновал вопрос, что следует надеть для визита к Мочалову. Всегда презиравший мужчин, уделяющих внимание своей внешности, Веснин теперь с отчаянием убедился, что идти к Мочалову ему решительно не в чем.

У академика Крылова он был летом в спортивной куртке с застежкой «молния». И в Трест заводов слабого тока и в институт к Мочалову Веснин приходил тоже в чем пришлось, не думая об одежде. Но он не мог пойти к действительному члену Всесоюзной Академии наук домой, то есть почти в гости, одетый как попало. Это было бы невежливо.

Школьником Веснин прочел в книге воспоминаний о Чехове, как молодой Антон Павлович готовился к свиданию со Львом Толстым. Он чуть ли не час решал, в каких штанах поехать к Толстому: все выходил из спальни то в одних, то в других.

«Нет, эти неприлично узки! — говорил он. — Подумает: щелкопер!»

И шел надевать другие.

«А эти шириной с Черное море! Подумает: нахал…»

И теперь, собираясь к Мочалову, Веснин понял муки Чехова, опасавшегося предстать перед Толстым небрежно или слишком тщательно одетым.

— Но ведь у тебя есть твой светло-серый костюм, — сказал Рогов, у которого шея была повязана толстым шерстяным шарфом по причине детской болезни — свинки.

— Что же, я пойду к такому человеку в пиджаке с хлястиком?

— Да, это, правда, не подходит. А для чего вообще ты себе заказал такой дурацкий фасон?

— Поди спроси портного, зачем он мне так посоветовал!

Рогов вскочил с постели:

— Так ты беги к этому портному — возможно, ты и сегодня получишь у него хороший совет… — Но, взглянув ha Веснина, Рогов осекся и сразу переменил тон. — Я понимаю, — сказал он мягко, — это все равно что пойти, ну, скажем, к невесте…

Веснин улыбнулся. Он знал, что Рогов собирается жениться, но имя его будущей жены было пока что строго засекречено.

«Вы ее знаете, — отвечал Рогов на все вопросы, — она работает на заводе».

Посовещавшись, молодые люди в конце концов остановились на черном рабочем костюме Веснина, который их соседка из квартиры напротив, ласковая сгорбленная старушка, взялась вычистить, отутюжить и подштопать ровно к пяти часам.

Кроме того, она снабдила Веснина красивым галстуком своей работы. Галстук этот предназначался вначале кудрявому Рогову в качестве свадебного подарка, но ввиду сложившихся обстоятельств поступил к наиболее нуждающемуся в данный момент в этом украшении товарищу.

К половине шестого Володя выглядел, по мнению Рогова и уже пришедших с работы двух обладателей одного аккордеона, вполне прилично.

С бьющимся сердцем Веснин тронул звонок на двери, ведущей в квартиру Мочалова. Володя ступил в переднюю, не видя даже того, кто открыл дверь, кто указал, куда следует пройти. Он несколько успокоился, только услыхав уже знакомые слова, какие произнес тоже знакомый мягкий голос:

— Александр Васильевич занят.

Это была та самая женщина, какая в институте сидела в приемной Мочалова за столом секретаря.

Теперь на ней было черное платье, и Веснин подумал, что она нарочно носит темное, потому что кожа у нее свежая, розовая.

— Вам придется немного подождать, — сказала она, заложила в пишущую машинку чистый белый лист, отстучала под диктовку: «Веснин, Владимир Сергеевич, инженер Электровакуумного завода».

Встала и пошла за обитую плотной зеленой тканью дверь.

Хотя дверь была обита тканью, что очень приглушало звуки, Веснин все же слышал гневный, протестующий женский голос и робкий, тихий Мочалова.

Дверь отворилась, и женщина в черном платье, выйдя, сказала громко:

— Прошу! — И чуть слышно добавила: — Его нельзя утомлять. Он очень болен.

Мочалов сидел в широком, глубоком кожаном кресле с прямой спинкой и большими деревянными подлокотниками. На одном из них лежала довольно толстая тетрадь в синей обложке, на другом — счетная линейка и самопишущая ручка.

Лицо Мочалова показалось Веснину более серым и болезненным, чем обычно. Александр Васильевич еще пополнел, но и теперь эта нездоровая полнота не выглядела безобразной. Наоборот, Веснину думалось даже, что именно эта полнота и придает всей крупной фигуре академика то характерное для него обаяние доброжелательности, которое так ободряло всякого искавшего у него совета или поддержки.

— Готовы к тому, чтобы получить отражение вашего сигнала от объекта, отстоящего на сотню километров? — спросил Мочалов Веснина, жестом приглашая его садиться. При этом в глазах Александра Васильевича засиял знакомый Веснину озорной огонек и правый угол рта дрогнул в улыбке.

Веснину показалось, что Мочалов смеется над ним. Достигнуть дальности действия магнетронного луча в несколько десятков километров казалось Веснину пока еще не разрешимой задачей.

Мочалов улыбнулся еще добродушнее:

— Знаете, когда я был в Лондоне на совещании по распределению волн радиовещательных станций, со мной произошел забавный случай. В перерыве между заседаниями я поехал на Нью-Хайгетское кладбище, где похоронен Карл Маркс. Могилу мне показывал внук того самого могильщика, который хоронил Маркса. «Дорогой сэр, — сказал мне мой провожатый, — когда мы хоронили этого старого джентльмена, мы никак не могли предположить, что впоследствии он будет так знаменит».