Императрицы - Петр Краснов

И опять замолчал Панин, с любовной грустью глядя куда–то мимо прелестных глаз Екатерины Романовны.

– Только вряд ли Её Величество по теперешней её слабости на то решится, – совсем тихим голосом добавил он.

Рассказ этот до некоторой степени успокоил Екатерину Алексеевну – высылка ей не угрожала, но сын стоял между нею и российским престолом. И Шуваловы, и Панины, оберегая планы, мысли и намерения Государыни, никогда не согласятся на провозглашение её Императрицей.

Надо было искать других людей, менее искушённых в придворной политике, менее серьёзных, но решительных и влюблённых в Великую Княгиню всё забывающею любовью.

X

Жизнь Великой Княгини шла наружно всё так же, как будто бы и пусто, между играми и разговорами с фрейлинами и кавалерами днём и картёжной игрою с верными людьми вечером. Прибавились только сплетни–доклады Дашковой по утрам. Дашкова ходила по городу, по офицерским квартирам, по казармам гвардейских полков, бывала на гуляньях в Летнем саду и Екатерингофе, она вращалась в тех кругах, куда сама Великая Княгиня попасть не могла. Она рассказывала, что говорят люди, подобные тем, которые некогда посадили на престол российский её тётку Императрицу Елизавету Петровну.

Дворянство насторожилось и опасалось нового Государя. Мягко стелет, да не пришлось бы жёстко спать. Немцами окружён. В нём кровь Петра Великого и как бы не оказалось его же решительности. Он говорит много о вольности дворянства, как в Пруссии, да как бы после не пришла и вольность крестьянам – тогда дворянству конец. Из деревень и отцовских вотчин шли тревожные слухи. Простой народ волновался, шли разговоры о том, что скоро делить будут землю, людей на волю отпускать, а дворян уничтожать… Шли толки и о таинственном и непонятном «чёрном переделе»…

По солдатским кружалам, по царёвым кабакам говорят, что будущий Государь, мол, совсем немец, в прусском мундире ходит, орден лютого короля Чёрного Орла носит и похваляется–де, что всю армию под немецкую палку поставит. Дай Бог здоровья матушке Царице, да что–то давненько она к нам, своим солдатушкам, не жаловала, так ежели что случится, нам своего дурно не отдавать и постоять за Государыню Великую Княгиню, она, сказывают, к русскому люду дюже ласкова…

– Это уже Орловы стараются, – говорила Дашкова, – вот вам преданные и притом же отчаянные люди.

И следом за серьёзным рассказывала петербургские глупости Орловых.

– Ваше Высочество, намедни… над этаким домом, где беспутные девки живут, в Фонарном переулке, и вдруг вывешена вывеска «Институт для благородных девиц»!.. Оное Орловы братья ночью учинили. А у гробовщика, что на Мойке, вывеска: «Свадебные обеды и трактование знатных персон»… Все будочники с ног сбились, развешивая всё по местам…

– Ты думаешь?.. Они способны?..

– Они на всё способны, Ваше Высочество, и вот уж вам преданны!

Днём Великая Княгиня в открытых санях с прелестным малюткою сыном ездила по Невской перспективе и набережной, и гвардейская молодёжь бежала за санями, и гремели восторженные «виваты» и громовое радостное «ура».

Великая Княгиня согласилась, чтобы братья Орловы были допущены к её двору и приходили на её дневные приёмы, где бывали самые близкие люди.

Кто они были?.. Про них говорили, что они из немецких колонистов и настоящая их фамилия – Адлеры. Они были без рода, без племени. Что до того? Они были нужные теперь люди. Они все трое – Григорий, состоявший при пленном немецком генерале Шверине и через это близкий к Великому Князю человек, Алексей – силач и красавец, прозванный Алеханом, и младший, савсем ещё юноша, – Фёдор, прапорщик Измайловского полка – отличались чисто русскою красотою, молодечеством, удалью, безудержною храбростью, Григорием явленною в сражениях с пруссаками, полною свободой от всякого этикета и способностью держать себя во дворце так, как будто бы они всю жизнь прожили среди высочайших особ.

XI

Во дворце была та тишина, какая бывает в доме, где есть тяжело, безнадёжно больной. Государыня почти не выходила из опочивальни. Она была бесконечно печальна и скучна, и только музыка ещё немного её развлекала. В эти дни она снова сблизилась с Великой Княгиней и по–прежнему стала ласкова, добра, откровенна и сердечна с нею.

Куртаги, балы, спектакли, маскарады и фейерверки были отменены, и скучны были длинные, зимние петербургские вечера. Великий Князь проводил их в обществе Елизаветы Романовны и голштинцев. Великая Княгиня то дежурила у постели больной Императрицы, то в кругу нескольких самых близких людей играла в карты в комнатах, соседних с опочивальней Государыни, готовая каждую минуту встать и идти к больной.

В Китайской комнате поставлены два ломберных стола, свечи в художественной бронзы подсвечниках горят ровно и неярко освещают зелёное сукно и разбросанные по нему карты. Наверху на люстре зажжено несколько свечей. За одним столом Великий Князь, Воронцова, генерал Шверин и Цейс играют в фараон. Мужчины курят трубки, разговор идёт по–немецки. Елизавета Романовна строит капризную гримаску и тоненькой ручкой отмахивает от лица сизые струи табачного дыма. Она хохочет, обнажая ряд мелких белых зубов. За другим столом, отделённым от них китайской ширмой, играют в ломбер Великая Княгиня, граф Кирилл Разумовский, Алексей Орлов и Строганов. Они говорят намёками, и каждое слово понимается по особому смыслу. Они уже несколько дней как спелись между собою и заговор ведут открыто, уверенные, что никто не поймёт их замыслов.

Карты сброшены на стол. Костяные пёстрые фишки лежат грудою посередине стола. Выиграла Великая Княгиня. Она, согнув ладонь, подтягивает к себе от Строганова кучку золотых. Строганов вскакивает, возбуждённый и недовольный, опрокидывает стул и в волнении подходит к окну.

– С вами, Ваше Высочество, – сердито говорит он, – нельзя играть… Вам легко проигрывать, а каково мне?..

– Тш!.. Тише!.. Поосторожней, милый… Ишь ты, какой бешеный, – тасуя полными руками карты, говорит Разумовский.

– Не пугайся, Кирилл Григорьевич, сие всегдашняя у нас с ним история. Я уже привыкать начинаю, – улыбаясь, говорит Великая Княгиня и раскладывает выигранные деньги столбиками.

Карты снова розданы. Великая Княгиня подглядывает свои, приподнимая их.

– У–у!.. Жестокий, – говорит она Разумовскому. – Ему помирволил. Пожалел его, меня не пожалел…

– Вам начинать.

– Извольте.

За ширмами у Великого Князя жарок становится разговор, все встали из–за стола. Великий Князь свистнул собаку, лежавшую на диване, и с Елизаветой Романовной пошёл в соседний зал. Немцы горячо и громко говорили по–немецки.

– Ведь деньги для того нужны, Кирилл Григорьевич, – тихо говорила Великая Княгиня. – Без денег, как их подымешь?

– Будут деньги, – так же тихо и уверенно говорит Разумовский. – Только начать – деньги сами собою явятся.

– Да ведь начать–то как–нибудь надо?

– Если, Ваше Высочество, назначить его брата Григория, – кивает на Алексея Орлова Разумовский, – цальмейстером артиллерийского штата?..

– Пётр Иванович на оное никогда не согласится. Как ни мало он ревнив, он Григорию Елены Степановны не простит, – говорит Орлов.

За спиною Великой Княгини на маленьком кресле, свернувшись комочком, сидела Дашкова. Она слушает разговор с раздувшимися от волнения ноздрями. Она всё понимает с полуслова. Она ждёт времени, чтобы сказать своё слово, чтобы показать и своё участие в том, о чём говорится.

– Пётр Иванович очень плох, – чуть слышным шёпотом говорит она. – Дядюшка говорил мне – навряд ли выживет. На его место прочат Вильбоа, а Вильбоа ваш камер–юнкер, он из вашей воли не выйдет – свой человек.

Великая Княгиня будто не слышит, что говорит Дашкова. Она снова вся в картах, в игре.

– Кладу девятку… У вас?..

– Дама… Валет…

– Бррр!..

Разумовский кончил игру и встал, будто чтобы промяться, прошёл за ширмы, где Великий Князь. Великая Княгиня вопросительно на него посмотрела.

– Нет. В зале с собакой и Елизаветой.

– Боюсь Никиты Ивановича. Он может всё испортить. Упёрся на Пуничке. Не может понять, что Пуничка ребёнок, и значит… Нет, сие не годится.

Орлов взял со стола серебряный рубль и давит его своими крепкими сильными пальцами.

– Ваше Высочество… И Измайловский полк?.. Как думаете?..

– Ничего я ещё о сём не думала, Алексей Григорьевич.

Орлов сжал рубль, согнул его и плоским колпачком бросил перед Великой Княгиней.

– Сила, Ваше Высочество, солому ломит. В Измайловском – подполковник граф Кирилл Григорьевич.

Великая Княгиня смотрит на Разумовского, тот отворачивается и мурлычет что–то про себя.

Орлов смотрит то на него, то на Великую Княгиню и говорит:

– Много людей не надо. Всё одни сделаем. Дайте срок.