Слепой убийца - Маргарет Этвуд

Куда Лора уехала, где она сейчас, что она сделала с моей машиной? Как мне найти её, что сказать, чтобы все исправить?

В окно бился привлеченный светом майский жук. Словно палец тыкался. Жук сердито, упрямо и беспомощно жужжал.

Сегодня мозг сыграл злую шутку — арктическая мгла, точно снегом заволокло. Исчезло не имя — это обычное дело, — а слово: встало вверх тормашками и выплеснуло смысл, точно перевернутый бумажный стаканчик.

Слово эскарп. Откуда оно взялось? Эскарп, эскарп, повторяла я — может, и вслух, — но образа не возникало. Это что — предмет, занятие, душевное состояние, физический недостаток?

Полный ноль. Головокружение. Пошатываясь, я стояла на самом краю, хватаясь за воздух. В конце концов, полезла в словарь. Эскарп — вертикальное военное укрепление или крутой откос.

В начале было слово, когда-то верили мы. Знал ли Бог, как оно хрупко, как неустойчиво? Как неуловимо, как легко вычеркивается?

Может, это и случилось с Лорой — вполне буквально выбило ей почву из-под ног. Она так верила словам, строила из них свой карточный домик, считала такими надежными, а они вдруг свихнулись, открылись ей пустотой и разлетелись бумажными клочками.

Бог. Доверие. Жертва. Справедливость.

Вера. Надежда. Любовь.

Не говоря о сестре. Ну, да. Так всегда и бывает.

Назавтра после встречи с Лорой я все утро слонялась у телефона. Шли часы — никто не звонил. У меня был назначен обед с Уинифред и ещё двумя членами её комитета в «Аркадском дворике». С Уинифред лучше ничего не менять — иначе ей станет любопытно, — и я отправилась на обед.

Речь шла о её последнем проекте — кабаре для раненых ветеранов. Пение, пляски, девушки изобразят канкан, а нам следует дружно подключаться и продавать билеты. Что, Уинифред сама станет отплясывать в кружевной юбочке и черных чулках? Я очень надеялась, что нет. Она уже была кожа да кости.

— Ты какая-то замученная, Айрис, — Уинифред склонила голову набок.

— Правда? — весело отозвалась я. В последнее время она то и дело замечала, что я не в лучшем виде. Так она давала понять, что я могла бы усерднее поддерживать Ричарда в его походе к славе.

— Да, что-то бледненькая. Ричард измучил? Неутомимый мужчина. — Она была в прекрасном настроении. Наверное, её планы — её планы насчет Ричарда — продвигались, несмотря на мою вялость.

Но я особо не могла уделить ей внимание; я слишком беспокоилась о Лоре. Что делать, если она вскоре не объявится? Едва ли можно заявить, что автомобиль украден: я вовсе не хотела, чтобы Лору арестовали. И Ричард бы не хотел. Никто в этом не заинтересован.

Вернувшись домой, я узнала от миссис Мергатройд, что Лора приходила в мое отсутствие. Даже не позвонила в дверь — миссис Мергатройд случайно наткнулась на неё в коридоре. Такое потрясение — увидеть мисс Лору после стольких лет — все равно, что с призраком встретиться. Нет, адреса не оставила. Но кое-что сказала. Скажите Айрис, что я потом с ней поговорю. Кажется, так. Ключи от дома положила на поднос для писем; сказала, что взяла их по ошибке. Странно взять ключи по ошибке, добавила миссис Мергатройд, чей курносый нос почуял паленое. Она уже не верила в мою историю о гараже.

Мне стало легче: ещё не все потеряно. Лора по-прежнему в городе. Она со мной поговорит.

Так и случилось, хотя она, как и все мертвые, имеет привычку повторяться. Они говорят все, что и при жизни, редко что-то новенькое.

Я переодевалась после обеда; тут пришел полицейский и сообщил о несчастном случае. Лора свернула на оградительный щит и съехала с моста на авеню Сен-Клер прямо в глубокий овраг. Автомобиль смяло в лепешку, скорбно покачал головой полицейский. Лора была в моей машине — это они выяснили. Сначала подумали — естественно, — что найденная в обломках сгоревшая женщина — это я.

Вот была бы новость.

После ухода полицейского я тщетно пыталась унять дрожь. Надо держать себя в руках, нельзя терять самообладание. Коли запела — терпи музыку, говорила Рини, но какую она себе представляла музыку? Безвкусный духовой оркестр, какой-нибудь парад, и вокруг люди тычут пальцами и улюлюкают? А в конце сгорает от нетерпения палач.

Меня ждал перекрестный допрос Ричарда. Рассказ про машину и гараж можно не менять, только прибавить, что я встречалась за чаем с Лорой, а ему не рассказала, не желая волновать по пустякам перед ответственной речью. (У него теперь все речи ответственные: Ричард примеривался схватить удачу за хвост.)

Когда автомобиль сломался, Лора была со мной, скажу я; мы вместе ездили в гараж. Я забыла сумочку, Лора, наверное, её подобрала, а уж потом — пара пустяков явиться наутро вместо меня и забрать мою машину, расплатившись поддельным чеком из моей чековой книжки. Для правдоподобия вырву чек. Спросят, где гараж, скажу — забыла. Спросят ещё что-нибудь — расплачусь. Как я могу, скажу я, в подобный момент помнить такую мелочь?

Я пошла наверх переодеться. В морг нужны перчатки и шляпка с вуалью. Там уже могут быть репортеры, фотографы. Поеду на машине, подумала я, и вспомнила, что машина теперь — груда металлолома. Придется вызвать такси.

Еще нужно позвонить в контору и предупредить Ричарда. Едва поползет слух, на Ричарда тут же налетят трупные мухи. Он чересчур известен. Он, конечно, захочет подготовить заявление о том, как мы скорбим.

Я набрала номер. Трубку сняла нынешняя молодая секретарша. Я сказала, что дело срочное — нет, через неё не могу передать. Могу говорить только с Ричардом.

Какое-то время его искали.

— Что стряслось? — спросил он. Он не любил звонков на работу.

— Произошло ужасное несчастье, — сказала я. — С Лорой. Она была за рулем, и машина упала с моста.

Ричард молчал.

— Это была моя машина.

Ричард молчал.

— Боюсь, Лора погибла, — прибавила я.

— О боже. — Пауза. — Где она была все это время? Когда она вернулась? И что она делала в твоей машине?

— Я подумала, что лучше сказать тебе сразу, пока репортеры не сбежались, — сказала я.

— Да, — отозвался он. — Это мудро.

— А сейчас мне нужно ехать в морг.

— В морг? — спросил он. — В городской морг? За каким чертом?

— Её туда отвезли.

— Ну так забери её оттуда, — сказал он. — Перевези в какое-нибудь место поприличнее. Более…

— Закрытое, — сказала я. — Да, я так и сделаю. Я ещё должна сказать, что у полиции имеются подозрения — полицейский только что был здесь, — они предполагают…

— Что? Что ты им сказала? Что предполагают? — Он явно встревожился.

— Только лишь, что она сделала это нарочно.

— Чушь! Наверняка несчастный случай. Надеюсь, ты так и сказала.

— Конечно. Но были свидетели. Они видели…

— Она оставила записку? Если оставила, сожги.

— Их двое — юрист и кто-то из банка. На ней были белые перчатки. Они видели, как она вывернула руль.

— Обман зрения, — сказал он. — Или пьяные были. Я позвоню адвокату. Я все улажу.

Я положила трубку. Пошла в гардеробную — понадобится черное и носовой платок. Нужно сказать Эйми, подумала я. Скажу, все из-за моста. Скажу, он рухнул.

Я открыла ящик с чулками, — там они и лежали, пять тетрадок, перевязанных бечевкой, дешевых школьных тетрадок времен мистера Эрскина. На обложке — Лорино имя, печатными буквами; её детский почерк. А ниже: Математика. Лора ненавидела математику.

Старые классные работы, подумала я. Нет, старые домашние работы. Зачем она мне их оставила?

Тут я могла бы остановиться. Предпочесть незнание. Но я поступила, как ты — как ты, если ты досюда дочитала. Я предпочла знать. Как большинство из нас. Мы хотим знать, несмотря ни на что, мы готовы к увечьям, готовы, если надо, сунуть руку в огонь. И не только из любопытства: нами движет любовь или горе, отчаяние или ненависть. Мы неустанно шпионим за мертвыми: вскрываем их письма, читаем дневники, перебираем их мусор в поисках намека, последнего слова, объяснения от тех, кто покинул нас, кто оставил нас тащить эту ношу, что подчас оказывается гораздо тяжелее, чем мы думали.

А что сказать о тех, кто оставляет путеводные нити, чтобы мы в них путались? Что ими движет? Самовлюбленность? Жалость? Месть? Простое стремление существовать, вроде нацарапанных на стене туалета инициалов? Сочетание присутствия и анонимности — исповедь без наказания, истина без последствий, — в этом есть своя прелесть. Так или иначе, смыть с пальцев кровь…

Те, кто оставляет такие улики, едва ли вправе жаловаться, если потом придут чужаки и сунут нос во все, что когда-то их не касалось. И не только чужаки — ещё любовники, друзья, родственники. Мы все вуайеристы, абсолютно все. Почему мы уверены, будто нечто из прошлого принадлежит нам просто так, ибо мы его нашли. Все мы превращаемся в кладбищенских воров, едва вскрываем не нами запертые двери.