Театр китового уса - Джоанна Куинн

Флосси лежит в постели общежития, вслушиваясь в грохот немецких бомбардировщиков, летящих над Дорчестером. Она закрывает глаза, пытаясь притвориться, что это только шум, и зная, что вокруг нее другие девушки лежат неподвижно и тихо в своих постелях, тоже изображая сон, – как, представляется ей, пилоты в самолетах могут сосредотачиваться только на навигационных инструментах, вытесняя мысли о своем грузе или о возможной скорой смерти. Все они бодрствуют; никто не хочет спать. Снаружи на улице яростно лает собака: единственный протест.

Как привыкнуть к полетам смерти над головой? Флосси размышляет. Как привыкнуть вести себя, будто привыкла? Она вспоминает, что когда погибла мать, шок был такой необъятный, что казался немыслимым. Но теперь это лишь старый факт, выцветшая вырезка из газеты. Одна потеря из многих. Смешно, к чему только не привыкаешь.

На прикроватном столике фотографии Кристабель и Дигби в форме. Рамка со студийным портретом Розалинды балансирует за ними. Другие девушки часто восхищаются утонченной матерью Флосси, хотя это больше не радует ее так, как прежде. Она вспоминает слова Миртл о том, что жизнь шире чужих взглядов, и думает, что, возможно, это еще одна вещь, к которой она привыкает, – исчезновение желания походить на мать. Рядом с фотографиями высушенный цветок служит напоминанием о Гансе.

Флосси находит, что отпускать желания – не всегда облегчение, скорее расставание. Желание по-прежнему существует, оно просто пошло другой дорогой. Она иногда видит его, вдалеке, машущим с высокого холма. Хитрость, задача – в том, чтобы продолжить путь по своей дороге и не оборачиваться.

Шум бомбардировщиков затихает, когда они улетают в глубь острова, направляясь к своим целям. Флосси уверена, что не сможет снова уснуть, зная, что скоро зазвенит будильник разбудить ее и других девушек из Земледельческой армии, но все равно спит, урывками.

Девушки встречают будильник стонами и одеваются под покрывалами, натягивая джемперы и комбинезоны. Они выходят в утро, единственные бодрствующие на пустых улицах, за исключением дружинника противовоздушной обороны, идущего домой, и забираются в телегу, прицепленную к трактору. Тот тряско везет их к доильным навесам, а они дружелюбно ворчат, прислоняясь друг к другу.

– Я не хотела вылезать из постели, – говорит Флосси.

– Без тебя все было бы не так, – говорит Барбара, а Ирен предлагает засахаренную лимонную дольку из бумажного пакета. Ширли берет Флосси под локоть и начинает насвистывать. Флосси открывает конфету, оглядывается на удаляющийся спящий город и думает: я так далеко от тех мест, где я себя представляла.

Но она не спит и двигается, проснувшись достаточно рано, чтобы увидеть утренний сельский ландшафт, все еще укрытый мягкими слоями тумана, нежную дымку полей и пойменных лугов, петляющую сквозь них реку, светлеющее на востоке небо, первые детские завитки печного дымка из фермерских домиков, и птиц, уже поющих из каждой живой изгороди: все еще живы, все еще живы.

Клодин, Жильберта

Июнь 1943

Приземляется она совсем не там, где ожидала. Те, кто встречает ее, называют ей место в ста милях оттуда, чтобы скрыть точку их приземления. Она обнаруживает это только несколько дней спустя, и это не отпускает ее – что даже те, кто с такой теплотой встречал, при необходимости радостно соврут. Так здесь идут дела.

Комитет по встрече – члены местной группы Сопротивления. Мужчины и женщины, сухолицые и худые; мужчины с потемневшими от щетины лицами, женщины без чулок. Они быстро подбирают агентов, их парашюты и канистры, заталкивают в шумный грузовик на угле и отвозят в одинокий фермерский домик, где пожилая женщина в косынке подает им касуле и несколько бокалов терпкого красного вина.

Она, Жильберта, изучает своих хозяев, напоминая себе, как французы промакивают хлебом остатки еды, как страстно спорят. Они говорят про Шарля де Голля, изгнанного французского командующего в Лондоне, чьи речи они слушают по Би-Би-Си. Они хотят знать, какая жизнь по ту сторону Ла-Манша, что британцы думают о Сталине, когда может начаться высадка союзников – долгожданное débarquements. Жильберта говорит, что не знает. Она слышала разговоры в штаб-квартире о том, что вторжение может начаться уже в сентябре, но держит это при себе. Она большей частью дает говорить Анри, бережет силы для еды.

После еды канистры открываются с таким рвением, будто это рождественские подарки. В них ящики с гранатами, упакованные не хуже яиц Фаберже, пистолеты-пулеметы «Стэн» и патроны к ним, сигареты, и шоколадки, и несколько сложенных записок от женщин, которые их упаковывали, с подбадривающими словами, рисунками сердец и флагов.

Жильберта и Анри пару часов спят в узкой спальне под крышей, прежде чем на рассвете уйти пешком к железнодорожной станции, где они разделятся и направятся в свои округа, едва переглянувшись. Жильберта чувствует укол грусти, когда Анри исчезает в поезде, будто он был последним, что у нее оставалось знакомого. Но затем на другую платформу прибывает ее поезд, и она быстро садится в него с холщовым чемоданом, где в тайном отделении спрятаны банкноты и пистолет засунут в жестянку с тальком.

Она идет по движущемуся поезду в поисках места и чувствует себя в свете прожектора, уверенная, что все пассажиры сразу видят, что она высокая англичанка в чужой одежде. Она только садится, как сразу видит своего первого немца, офицера вермахта, идущего по проходу.

Она часто размышляла, каково будет встретить на задании своего первого немца – будет она наполнена ненавистью или страхом – но это всего лишь мужчина в форме с порезом от бритья на подбородке. Он мог бы быть автобусным кондуктором или смотрителем парка. Он идет прогулочным шагом, сложив руки за спину, – раздувшийся шарик собственной значимости. Люди в поезде едва уделяют ему внимание.

Она смотрит в окно, когда офицер приближается, – на пролетающую мимо сельскую местность, виноградники и деревни, – затем чувствует, как он останавливается посмотреть на нее. Она оборачивается, ожидая, что он заговорит с ней, но затем замечает, что он на всех пассажиров смотрит так, просто чтобы показать, что может. Она опускает глаза на пол. Офицер отходит. Она достает компактную пудру из кармана, чтобы занять себя: Клодин Бошам выглядит напряженной, ее губы плотно сжаты.

Они почти достигли пункта назначения, когда поезд вдруг резко останавливается у деревенской станции, визжа тормозами. По выражениям других пассажиров она видит, что хоть остановка и внезапная, но не совсем. Она прижимает голову к окну и видит чуть поодаль стоящих в ожидании посадки на поезд мужчин в серой форме и несколько в штатском.

Она чувствует, как женщина на сиденье напротив, домохозяйка с сумкой покупок,