В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович

Снизившись, соблюдая осторожность, Тобиус последовал позывам любопытства и полетел следом, вскоре насчитав почти два десятка фигур. Они продвигались в сторону главного ствола под покровом белых меховых шкур. Судя по тому, как ловко двигались неизвестные, то были симианы, однако не удавалось узнать большего, пока один не остановился и не задрал голову, принюхиваясь. Ветер переменился.

Тобиус немедленно сместился, чтобы его запах не тревожил больше обезьяну, а сам вперился взглядом в существо, чей лик теперь открылся. Это оказался не сару-хэм. У симиана внизу были близко посаженные глазки и удлинённое лицо, почти что морда, отдалённо схожая с собачьей; по бокам головы располагались пышные серые бакенбарды. Что-то знакомое… что-то уже виденное в атласах…

Тем временем симиан, вынюхивавший человека, стал морщиться, — ему на нос упала снежинка, вызвала зуд, чих обещал быть громким… но второй симиан вовремя подскочил и схватил первого за нос. При этом его собственное лицо исказилось до неузнаваемости, губы разошлись, являя оскал поистине жутких клыков. Куда там Огненным и Длиннохвостым! Вот это были зубы! Жуткие кривые клыки!

Маскировка сохранилась, и вереница чужаков продолжила путь, а Тобиуса осенило внезапно всплывшее воспоминание: унгиканский гамадрил! Обезьяна, обитающая в безграничных прериях и саваннах континента Унгикания, теплолюбивый наземный зверь, отчаянно свирепый и яростный.

Заинтересованный неожиданной находкой, волшебник последовал за гамадрилами, которые медленно, но верно крались к ведомой только им цели. Прошло изрядно времени, но упорные чужаки смогли преодолеть необъятный ствол баньяна до половины, незримые для стражи, сторонящиеся света. Там, где не получалось подниматься проторенными путями, они просто перелезали на кору и карабкались с помощью парных клинков, чего-то вроде массивных мясницких тесаков с крючковидными изгибами лезвий в верхних передних частях. Невероятно умелые или невероятно везучие лазутчики.

В конце концов они достигли кроны и двинулись уже по её улицам, крадясь меж заборов подворий, перемахивая с ветви на ветвь, скользя по оледенелым канатам, таясь в тенях. Лишь единожды группа оказалась под угрозой раскрытия, — одинокий страж с фонарём на шесте внезапно свернул в проулок, где застыли под шкурами гамадрилы. Молниеносный прыжок, удар ногами в грудь, страж был опрокинут и тут же получил тяжёлый удар по горлу, раздробивший трахею. Фонарь был потушен, а тело скрылось под кучей снега. Но больше они никуда не двигались, застыли под забором и хранили неподвижность.

Чего гамадрилы ждали стало понятно спустя некоторое время, — внизу, под кроной зародился тёплый огонёк. Затем другой поодаль, третий, четвёртый. И вот Ронтау вздрогнул, отошёл от цепкого зимнего сна, ибо под кроной начались настоящие пожары! И горели не просто здания, горели склады с пищей и запасами топлива! А когда пожары вспыхнули в нескольких местах на кроне последние паутинки неги оказались разорваны и город превратился в растревоженный муравейник! Если и было что-то, чего симианы боялись больше воды, так это огонь!

Отвлёкшийся было Тобиус опомнился, глянул вниз, но гамадрилов там уже не было. Пока он озирался, чужаки успели перемахнуть через забор, ворваться в дом и уже покинули его. Двадцать симианов неслись прочь по охваченным паникой и огнём улицам и некоторые из них несли на себе что-то… или кого-то.

Решив не отставать, волшебник нагнал их и с увлечением следил за гонкой. Пользуясь хаосом, гамадрилы мчались по ярусам верхнего города уже не скрываясь, сохраняя определённое формирование. Они безжалостно убивали каждого, кто попадался на их пути, используя короткие, но тугие луки, свои тесаки с крюками и даже собственные зубы. К основной группе несколько раз присоединялись маленькие группки от трёх до пяти особей, многие были испачканы в крови. Те редкие воины Ронтау, которым удавалось понять неправильность происходящего, которые замечали группу чужаков, быстро погибали, не успев сделать ничего значимого, хотя нет-нет, да и выбивала тяжёлая стрела гамадрила-другого.

Оставляя за собой кровавый след, чужаки прорвались к широкой винтовой лестнице одного из вспомогательных стволов и намеревались опуститься на средний ярус города, на мосты. Вдруг с улиц-ветвей, расположенных выше, раздался пронзительный гневный вопль, гамадрилы задрали головы и увидели, как сверху, совершив самоубийственный прыжок, спрыгнул кто-то в белом. Он ударился о нижнюю ветвь, трижды перекувыркнулся и вскочил живой, не переломанный, с длинным боевым шестом в руках и лицом, перекошенным безумной яростью.

Тенсей не говорил, он рычал и выл как зверь, наступая на целый отряд гамадрилов, которые почему-то не решались на него нападать. Несколько раз тренькнули тетивы, — шест крутанулся расплывчатым белым диском, ломая и отбивая стрелы.

Наконец один из чужаков, самый крупный, издал три вскрика, и лазутчики устремились прочь, в низ, сам же он остался в компании ещё пары сородичей. Они скинули покровы белого меха и в отсветах пожара замерцали бронзовые пластины. Три ламеллярных доспеха и шесть тесаков встретились с одним шёлковым одеянием и одним боевым шестом.

Бой поразил. Симианы, более ловкие и сильные чем люди, более быстрые, сражались на ветке, что росла высоко над землёй. Прыжки и головокружительные кульбиты делали ощущение смертельной пустоты внизу особенно острым, но обезьяны об этом, похоже, не размышляли. Они были отчаянно свирепы, неукротимо яростны, совершенно беспощадны к себе и к врагу, шёлк окрасился кровью, вопли и звон металла стояли до небес, но закончилось всё быстро. Один из гамадрилов упал с ветви, сброшенный умопомрачительной силы ударом шеста в живот; второй получил удар в голову, да такой сильный, что череп раскололся переспелой дыней и на законном месте осталась висеть только нижняя челюсть. Последний, самый опытный гамадрил валялся на истоптанной древесной коре с переломанными ногой и рукой, лишённый оружия; многие бронзовые пластинки его доспеха отсутствовали теперь из-за порванных шнурков-креплений, другие были погнуты в местах страшных ударов. Маленькие тёмные глазки взирали на Тенсея снизу-вверх без тени страха в них, чужак не морщился от боли, не умолял и не цеплялся за жизнь, он лишь улыбался, показывая жуткие жёлтые клыки, пока последний удар не прервал его жизнь.

Сару-хэм победил, но в процессе схватки его несколько раз сильно ранили, едва не покалечили. Он победил, но отстал и не мог теперь пуститься в погоню. Зато он мог возвысить свой голос и продолжать выкрикивать возгласы, понятные сару-хэм. Стражи города стекались к Тенсею отовсюду, всех их он отправлял вниз, за похитителями, велел бить тревогу, поднимать городской гарнизон, всех, кто не был занят в тушении пожаров!

Тобиус, хотя к нему это не относилось, тоже отправился нагонять чужаков и уж он-то преуспел больше всех. Идти по следу оказалось несложно, ведь несмотря на воцарившийся хаос теперь гамадрилам приходилось платить за проход и своей кровью. Они неслись прочь от центра Ронтау, петляя по крышам нижнего города, убивая и погибая. Направление их несколько раз менялось, чтобы в итоге симианы выбрались из заснеженного пространства крыш к монументальному частоколу с северо-восточной стороны. Пред ними оказался участок очищенного от снега, но покрытого ледяной коркой дерева, отвесно наклонённый над нижней частью холма. В тёплое время взбежать от основания стены до заточенной кромки брёвен не составило бы труда, однако теперь это обещало стать испытанием.

Стражников на участке не оказалось, так что гамадрилы опустили свою ношу и разделились на две группы. Первая принялась карабкаться к галерее, что находилась у края стены, тогда как вторая, вооружившись луками, следила за окрестностями. Когда первая группа достигла галереи, уже её члены достали из-под шкур луки, а вторая группа засобиралась следом. Некоторые мешки, что гамадрилы тащили на себе по городу, были уже наверху, оставалось перетащить два наиболее крупных продолговатых шёлковых свёртка, которые немного шевелились.