В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович

Всё это время он тщательно подавлял терзавшую его ярость, не давал волю тёмным мыслям, побуждавшим немедленно отбросить ложную личину, отправиться вслед за обидчиком и отомстить должным образом. Цивилизованный маг не должен отдаваться эмоциям, не должен терять бразды контроля, иначе мир погрузится в хаос.

Раздался удар в медный диск.

За последнее время весь этот шёлк прочно связался в человеческом разуме с неприятностями, так что тонкая изящная фигурка, затянутая в блестящую белую ткань, не вселила никаких светлых надежд. Несколько воспитателей сопровождали её, гордо прямую, едва ли не на четвереньках. Женщина, судя по всему молодая и… чужак едва ли смог бы назвать кого-то из аборигенов красивым существом, но эта особь являлась наименее отталкивающим представителем вида из всех виденных доселе.

Она приблизилась на своей деревянной обувке, как-то хитро подоткнула халат, садясь на корточки, чтобы он не испачкался, и посмотрела на человека очень внимательно. Не было в том взгляде привычного раздражения, гнева, отвращения, как не было и тепла либо сочувствия, — лишь сосредоточенность и серьёзность.

— Переусердствовали? — спросила она.

— Что вы, госпожа, — поспешил с ответом Руада, — мы не живодёры, знаем, как и куда бить, чтобы урок не стал истязанием.

— Драка? Другие раненные есть?

— Нет, госпожа, не драка. Этот недоумок вызвал гнев благородного господина Тенсея и закономерно поплатился.

Только теперь на чистом, светлокожем лице самки проступили эмоции, гнев появился мимолётно и улетучился.

— Ты меня понимаешь? — спросила она у Тобиуса.

— Да, госпожа.

— Рана плохая, останется шрам, но ты не умрёшь. Сейчас я сниму боль, потом почищу всё и зашью. Но ты должен вести себя смирно, иначе я прикажу воспитателям крепко тебя держать.

— Я понимаю, госпожа. Благодарю за помощь.

Последние слова её немного удивили, но эта девушка была слишком серьёзна и слишком сосредоточена, чтобы тратить время на удивление.

Из сумки, которую лекарша принесла за спиной, появлялись разные предметы, сначала восковой шарик, который она раздавила в пальцах и тщательно растёрла по своим рукам густую жидкость, бывшую внутри, сильно пахшую алоэ; следом показался глиняный горшочек с крышкой и несколько палочек с намотанными на них шариками шерсти, вероятно, — очёсами.

Пропитав оные шарики в содержимом горшка, женщина стала тщательно прикладывать их к ране. Развеявший к тому моменту обезболивающие чары Тобиус ощущал, как пульсирующая боль потихоньку уступала место прохладной бесчувственности. После горшка была изъята из сумки трубочка, скатанная, видимо, из лоскутка бересты, залепленной по краям воском. Сковырнув одну из пробок, лекарша принялась аккуратно выдавливать на рану тёмно-зелёную пасту, от которой даже через анестетик пробивалось жжение и покалывание. Бактерицидное вещество. Когда рана оказалась полностью обеззаражена и кровотечение прекратилось, врачевательница взялась за филигранно выточенную из, быть может, рыбьей кости кривую иглу, заправила в неё шёлковую нитку, проткнула иглой ещё один восковой шарик, протянула нить насквозь, дабы не оставить в ней места заразе, и только после этого принялась зашивать.

Работала незнакомка долго, старательно и безустанно, стараясь стянуть получившееся после удара безобразие во что-то менее безобразное, менее страшное. Когда она закончила, больше половины дня минуло уж. Воспитатели принесли чистой воды и лили на натруженные руки, пока не были смыты все засевшие под ногтями сгустки крови и остатки лекарственных веществ.

— Спасибо, что так быстро пришли, госпожа Вифани, — бормотал Руада.

— Я работала в нижнем городе по указу матери, набивала руку в определении хворей, так что охраннику, посланному наверх, не пришлось проделывать весь путь.

— Я возблагодарю Образ Предка. Моё нижайшее почтение госпоже Локре.

— Передам. Скажу, что ваши шрамы хорошо зажили.

— Уже давно, госпожа, давно зажили. Были хорошо сшиты и хорошо зажили, — кивал симиан.

— Жаль, что глаз спасти не удалось.

— Нельзя иметь всего, что хочется…

— Ты, — она посмотрела на Тобиуса, молчаливо слушавшего этот разговор, — рану не трогай, рот широко не открывай, пей воду, ешь маленькими порциями. Если повредишь швы, внесёшь заразу, то сдохнешь. Я не буду бегать по городу ради недоумка, который не способен исполнять простейшие указания. Ты запомнил?

— Запомнил, госпожа, — ответил человек непослушными губами, — я всё запомнил. Спасибо вам, госпожа.

Лекарша отправилась прочь вместе с учителями, а маг, убедившись, что никто его не замечал, вновь создал себе маленькое зеркало. Тонкая работа, — оценил он швы, — аккуратная, изящная, ровная. Над ним постарались.

— Если берёшься делать, то делай хорошо, — вспомнил Тобиус слова одного из наставников Академии Ривена.

Остаток дня его не тревожили, ни к какому делу не приставляли. Кто-то из воспитателей даже отправил незнакомого симиана принести раненному порцию пищи. Ночевать пришлось, как обычно, в клетке, но той ночью было много теплее, ибо воспитанникам ямы раздали что-то вроде шерстяных пончо, некрашеных, старых, в высшей степени непритязательных одеял с вырезами для головы, но зато в них не было лишних дыр и паразитов. Обновки пахли травами, кто-то озаботился тем, чтобы простирнуть и продезинфицировать их после предыдущих владельцев. Забота о новых владельцах? Вряд ли. Забота о профилактике пандемий? Вероятно, так.

Он покинул узилище, как покидал не раз до того и взлетел во мрак над головой, в верхний город. Оттуда, из переплетения ветвей и улиц ему незримо светил атам, зачарованный ритуальный нож, навсегда являвшийся частью своего создателя. Внутри рукояти атама была укреплена первая фаланга мизинца правой руки Тобиуса, которую он самолично отсёк, разварил, извлёк кость, покрыл её соответствующими магическими письменами, зачаровал множеством сложных заклинаний и слил воедино с обычным прежде клинком. Этому инструменту не нужно было нести в себе каких-то особых чар дабы служить маяком, серый маг и так всегда знал, где находилась его частичка.

Недолгий путь привёл в одно из белых подворий с черепичными крышами, имевшее огороженный забором сад, аккуратный и ухоженный. Не будучи защищённым, это жилище легко пустило незримого и незваного гостя под крышу. Он тихо парил в темноте, разглядывая скромное, но приятное убранство дома, белые стены, деревянные полы, утварь на кухне, шёлковые одежды в стенном гардеробе, боевые шесты, выточенные из разных пород, покоившиеся на подставках; миниатюрную, но тонко сработанную мебель. Человек обошёл все комнаты первого этажа, пересчитал прислугу, пересчитал спавших детей различных возрастов и поднялся на второй этаж по узкой лесенке с перилами.

Спальня хозяйской четы отделялась от остального дома плотной плетёной занавесью. Тенсей спал в своего рода гнезде из шёлковых подушек и простыней, что лежало на полу, огороженное деревянной конструкцией, напоминавшей раму от ширмы. Рядом с ним спала женщина, а над ними на паре крючков, торчавших из рамы, покоился белый боевой шест, прошлым днём принёсший человеку кару. Там же висели ножны с атамом, которые немедленно перелетели в руки к истинному владельцу. Зачарованное бронзовое лезвие неслышно освободилось.

Тобиус стоял над спавшим обидчиком и слушал его дыхание, его сердцебиение, слушал свою боль, что возвращалась в право владения лицом. Мысли человека были холодны и упорядочены, он не испытывал смятения, чувства не захлёстывали разум. В памяти всплывали накрепко затверженные максимы, приобретённые во время обучения магии, подаренные строгими наставниками, а также те, которые юный ученик вынес сам, из книг, не рекомендовавшихся к прочтению, хотя и не запрещённых. Наставники всегда твердили следующее: посягнувшему на его благочувствие и благосостояние волшебник имеет право воздавать сторицей. Но Слово Кузнеца учило, что есть время для гнева, но есть время для прощения. Смирение духа убивает демонов, посягающих на душу человека; потворство страстям губительно. А что если не страсть отомстить, ощущал Тобиус, лавовым озером разливавшуюся в груди ныне?