Отказ - Бонни Камфорт

– Фарфор твоей матери, – улыбнулся он и провел пальцем по салатной тарелке.

Он смотрел, как я наполняю фужеры вином, а когда мы чокнулись, сказал:

– Ты прекрасно выглядишь.

– Спасибо, – сказала я торжествующе. – Это мои трофеи, добытые в сражении.

Он запустил свою руку в мои кудри и слегка их примял, потом отпустил.

– Я приготовила блюдо с паштетом и сыром, но придется пока оставить его здесь, на кухне. Ты же знаешь Франка.

– Нет, нет. Я кое-что тебе продемонстрирую. Франк! Ко мне!

Франк, который после неистовой беготни теперь просто бродил по квартире, послушно подошел к Умберто.

– Лежать, – приказал Умберто. Франк лег.

– Теперь мы оставим это блюдо с закусками на кофейном столике и уйдем из комнаты на пять минут. Когда мы вернемся, паштет и сыр все еще будут здесь.

– Конечно, они будут здесь, – засмеялась я, – просто переместятся к нему в брюхо.

Но все же я поставила блюдо на столик.

– Франк, оставаться здесь, – скомандовал Умберто, и Франк улегся рядом с кофейным столиком, из пасти его текли слюни, и он внимательно смотрел на нас.

Мы прошли в спальню и пять минут поговорили о процессе. После этого я на цыпочках прокралась в коридор и осторожно заглянула в гостиную.

Франку, очевидно, наскучило лежать, но повинуясь команде, он продолжал лежать у кофейного столика. Блюдо с едой было нетронуто.

– Какая умная собачка! – воскликнула я и бросилась в гостиную. – Хорошая собака!

Я погладила его уши и позволила облизать мою руку, он вскочил и опять принялся колесить по комнатам.

– О Боже, Умберто, ты сотворил чудо! – сказала я.

Он слегка покраснел. Он стоял в дверях гостиной, засунув руки в карманы.

– Мне хотелось что-то сделать, чтобы заслужить прощение.

Памятуя о том, как он всегда относился к моей собаке, я была особенно тронута.

Еда удалась на славу. Умберто в удивлении поднял брови, когда попробовал утиную грудку с соусом из ежевики.

– Умопомрачительно, – сказал он.

– Спасибо.

Напряжение постепенно спадало, мы вспоминали события прошедшего года. Я рассказала все, что касалось моих отношений с матерью. Он сказал, что его ресторан процветает и что он подумывает открыть еще один в Малибу. Не так давно он перенес острый аппендицит, который сначала принял за простое расстройство желудка.

– Ты имеешь в виду, что тебе делали операцию и ты мне не рассказал об этом? – озадаченно спросила я.

– Это было еще до того, как мы опять стали разговаривать.

– Но и потом ты не упоминал об этом!

Он смахнул с колен несколько хлебных крошек.

– Тебе и так было о чем подумать. Мне не хотелось тебя тревожить.

– О, Умберто, мне следовало об этом знать. – Я положила руку ему на плечо и мягко сказала. – Сейчас все в порядке?

– Все отлично. Просто маленький шрам.

После обеда мы, как хорошие друзья, мыли посуду. Он не прикасался ко мне, а я старалась к нему не приближаться, ведь я не знала, есть ли у него сейчас кто-нибудь, – и как он относится ко мне.

У меня был камин с искусственными бревнами, освещаемый газом, и сейчас я его включила. Газ слегка шипел, от пламени стало веселее, я задула свечи и выключила верхний свет.

Я поставила на кофейный столик бутылку коньяку и две рюмки, мы сели лицом друг к другу на софу. Он молча смотрел на меня.

– Ты за это время… ты сейчас… с кем-нибудь встречаешься? – наконец спросила я.

Он начал потирать указательным пальцем верхнюю губу.

– Я встречался с тремя или четырьмя женщинами. А ты?

– Нет.

Я налила коньяку, чтобы собраться с силами. Конечно, он встречается. Я ведь это знала.

Он взял свою рюмку, немного ее покачал и отпил.

– Когда я кого-нибудь обнимаю, я представляю себе, что это ты.

Мне пришлось справиться с рвавшимся у меня изнутри голосом, который говорил «конечно, конечно», и я несколько минут смотрела на огонь, допивая свой коньяк.

– Почему меня, Умберто? Что во мне такого, чего нет в других женщинах?

До нас донеслось звяканье ключей – это соседи возвращались домой – и Франк вдруг разразился лаем.

– Франк! Лежать! – скомандовал Умберто.

Я не верила своим глазам: Франк опустился на ковер и просто слегка поскуливал.

Умберто опять потер верхнюю губу и повернулся ко мне.

– Всю мою жизнь меня любили, как игрушку. Когда я был маленький, моя мать брала меня в церковь по воскресеньям, чтобы мной похвастаться. Потом это были женщины – даже женщины, которых я не знал, – они подходили ко мне на улице или в супермаркете. Они присылали мне милые открыточки или небольшие подарки, оставляли номера телефонов. Когда мой ресторан стал процветать, мною начали интересоваться из-за моих денег или известности, но я сам никого не интересовал, даже Марисомбру. Потом я встретил тебя, но еще слушая тебя по радио, я уже знал, что ты не такая. Ты действительно поняла меня. Ты серьезно отнеслась к моему увлечению птицами. Я решил, что ты по-настоящему меня любишь… вот почему мне потом было так трудно.

Он опустил голову.

– Я всегда был очень одинок, с самого раннего детства. Я слишком рано потерял бабушку, которую очень любил. Мне пришлось покинуть свою страну и жить как чужестранцу в новом месте. Я ждал, что меня откроют, но это произошло только, когда ты меня нашла.

Колени наши соприкасались, и я положила руку на его бедро. Он встал, притянул меня к себе и обнял.

– Как я мог потерять тебя? – произнес он.

И мне так долго не хватало его! Когда он разделся, я увидела, как ужасно он похудел. Шрам около лобка был все еще красного цвета и сильно выделялся. Когда мы легли, я осторожно до него дотронулась.

– Все еще болит?

– Просто иногда чешется.

У него несколько раз возникала и проходила эрекция, пока он гладил и целовал меня. Но я даже после длительной стимуляции не чувствовала достаточного возбуждения. Я не знала, сможем ли мы преодолеть расстояние и недоверие, которые разделяли нас в последний год.

Некоторое время мы лежали спокойно. Он расслабился. Потом он повернулся на бок ко мне лицом, приподнялся на локте и с тревогой посмотрел на меня.

– Я потерял тебя задолго до того, как мы перестали встречаться.

Я закрыла глаза и прижала его к себе. В какой-то момент мы свалились на ковер. Я смутно ощущала, что ковер колет мне ноги и копчик. Когда я наконец кончила, я судорожно закричала, и он успокаивал меня, повторяя:

– Крошка моя, крошка моя.

От ковра все еще пахло хлорной известью.

Умберто зашел в ванную и вернулся с полотенцем. Я вытерлась, приподнялась и неожиданно заметила что-то темное в полумраке. Потом я поняла, что это было: все время, пока мы находились в спальне, Франк лежал в углу, буквально сразив меня своей вежливостью.