Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Чарльз Диккенс

Было бы трудно дать полное представление о том, как свежа была миссис Хомини на следующее утро и с какой алчностью она набросилась на нравственную философию за завтраком. Выражение лица у нее было, пожалуй, несколько кислее обыкновенного, но это объяснялось вполне естественным действием пикулей. Весь этот день она не отставала от Мартина. Она сидела рядом с ним, пока он принимал посетителей (состоялся второй прием, еще более многолюдный, чем первый), развивала свои теории и отвечала воображаемым оппонентам, так что Мартину без всяких шуток начинало казаться, будто он бредит и разговаривает за двоих; приводила длиннейшие цитаты из собственных статей; сморкалась в платок, подаренный майором, как будто гнусавость была та же простуда, от которой она решила избавиться так или иначе; словом — показала себя замечательным собеседником, и Мартин решил по чистой совести, что во всяком благоустроенном поселении таких особ совершенно необходимо убивать ради общего блага и спокойствия.

Тем временем Марк трудился с раннего утра до позднего вечера, перетаскивая на пароход провизию, инструменты и другие необходимые вещи, какие им посоветовали захватить с собой. Покупка всего этого и уплата по счету в «Национальном отеле» настолько истощила их финансы, что если бы капитан задержался с отправкой парохода еще немного, они оказались бы почти в таком же бедственном положении, как и несчастные бедняки эмигранты, которые жили на нижней палубе уже целую неделю, завлеченные на борт парохода бессовестной рекламой, и доедали свои жалкие запасы, еще не пустившись в путь. Так они и сидели, сбившись в кучу около машины и топок: фермеры, в глаза не видавшие плуга, лесорубы, не бравшие в руки топора, строители, которые не сумели бы сколотить и ящика; выброшенные из своей страны, не находя ни у кого поддержки, они пришли в незнакомый им мир беспомощные, как дети, но с нуждами взрослых, с малыми детьми на руках, не зная, что ждет их — жизнь или смерть!

Наступило утро, и отъезд отложили до полудня. Наступил полдень, отъезд отложили до вечера. Но всему на свете бывает конец, даже и возне американских капитанов, — к вечеру все было готово.

Расстроенный и усталый до крайности, но популярный, как никогда (весь день он только и делал, что отвечал на письма незнакомых ему людей — половина писала о пустяках, другая половина просила взаймы, и все требовали немедленного ответа), Мартин пробрался к пристани сквозь толпу народа и, ведя под руку миссис Хомини, взошел на пароход. Но Марк решил непременно разгадать загадку его популярности и побежал опять в гостиницу, не без риска отстать от парохода.

Капитан Кеджик сидел на веранде со стаканом джулепа на колене и с сигарой во рту. Увидев Марка, он спросил:

— За каким дьяволом вы вернулись?

— Скажу вам прямо, капитан, — ответил Марк, — я хочу задать вам один вопрос.

— Задать вопрос, разумеется, можно, — возразил Кеджик, ясно давая понять, что на вопрос, разумеется, можно и не ответить.

— Чего они так носились с ним, а? — вкрадчиво спросил Марк. — Скажите-ка!

— У нас любят необыкновенно сильные ощущения, — отвечал Кеджик, посасывая сигару.

— Что же в нем необыкновенного? — спросил Марк. Капитан посмотрел на него с таким видом, как будто собирался отпустить самую остроумную шутку.

— Вы уезжаете? — спросил он.

— А то как же! — воскликнул Марк. — У меня каждая минута на счету!

— У нас любят сильные ощущения, — повторил капитан, понизив голос. — Он не похож на прочих эмигрантов, вот потому с ним так и носились, — он подмигнул и засмеялся сдавленным смехом, — именно потому. Скэддер известный ловкач, ну а… а из Эдема еще никто живым не возвращался!

Пристань была близко, и в эту минуту Марк услышал, что выкрикивают его имя; услышал даже, что Мартин зовет его, прося поторопиться, чтобы пароход не ушел без него. Поправить дело было уже нельзя, оставалось только покориться. Послав капитану прощальное благословение, он помчался к пристани, как скаковая лошадь.

— Марк! Марк! — кричал Мартин.

— Я здесь, сэр! — вдруг заорал Марк с пристани и одним прыжком перемахнул на пароход. — Никогда еще я так не веселился, сэр! Все в порядке. Отчаливай! Поехали!

Искры столбом повалили к небу из обеих труб, как будто весь пароход был один огромный фейерверк, и он с шумом двинулся, рассекая темную воду.

Глава XXIII

Мартин со своим компаньоном вступает во владение участком. По этому радостному случаю сообщаются новые подробности насчет Эдема.

На пароходе оказалось несколько пассажиров того же склада, что и нью-йоркский друг Мартина, мистер Бивен, и в их обществе Мартин оживился и стал веселей. Насколько возможно, они избавляли его от интеллектуальных сетей миссис Хомини, и во всем, что они говорили и делали, проявлялось столько здравого смысла и душевного благородства, что он не мог не привязаться к ним.

— Если бы в этой республике ценили разум и истинные достоинства, — говорил Мартин, — а не хамство и надувательство, она не знала бы нужды в рычагах, приводящих ее в движение.

— Видно, плотники тут неважные, — возразил мистер Тэпли, — если, имея хороший инструмент, орудуют плохим; не так ли, сэр?

Мартин кивнул.

— Похоже, что работа неизмеримо превосходит их силы и потребности, Марк, потому они и выполняют ее кое-как.

— А всего милей, — сказал Марк, — что если им случается сделать что-нибудь неплохо, хотя бы так, как хороший работник, не имея таких возможностей, делает каждый день, нисколько этим не хвастаясь, — они начинают трубить вовсю. Попомните мои слова, сэр. Если когда-нибудь здешние злостные банкроты и заплатят свои долги, ради того только, что не платить невыгодно в коммерческом отношении, да и последствия бывают не совсем приятные, — они поднимут такой шум и начнут так этим хвастаться, будто, с тех пор как свет стоит, никто никогда не платил долгов. Так-то вот они и надувают друг дружку, сэр. Знаю я их, господь с ними! Попомните мои слова, вот что!

— Вы становитесь что-то уж очень дальновидны! — смеясь, сказал Мартин.

«Уж не оттого ли это, что я еще на один день пути ближе к Эдему, — подумал Марк, — и перед смертью у меня начинается просветление. Может, к тому времени, как доберемся туда, я и пророком стану».

Он не высказывал этих мыслей вслух, но Мартину довольно бывало той бодрости и оживления, которыми всегда сияло его лицо. Хотя Мартин иногда подсмеивался над неистощимой жизнерадостностью своего компаньона, а иногда и выговаривал ему за неуместные шутки, как в случае с Зефанией Скэддером, на него все же действовал пример Марка, пробуждая в нем мужество и надежду. И даже если он бывал не в духе и не желал поддаваться веселому настроению, это ничего не значило. Веселье Марка было так заразительно, что оно невольно сообщалось и Мартину.

В начале пути пароход раза два в день высаживал на берег кучку пассажиров и на их место брал других. Но мало-помалу города стали попадаться реже, и в течение долгих часов они не видели другого жилья, кроме шалашей дровосеков, у которых пароход набирал дрова. Небо, лес и вода весь долгий день, и такая жара, что все покрывалось от нее пузырями.

Они плыли все дальше и дальше по реке, глухими, безлюдными местами, между берегов, поросших густым и частым лесом, где затонувшие стволы деревьев воздевали из речных глубин свои корявые руки или, рухнув в воду и цепляясь корнями за берег, зеленели и гнили в мутной воде. Они плыли томительным днем и тоскливой ночью, плыли сквозь вечерние туманы и мглу, все дальше и дальше, пока обратный путь не стал казаться невозможным, а возврат на родину — несбыточной мечтой.

Теперь на борту оставалось очень немного народа, да и эти немногие были так же скучны, вялы и тусклы, как утомляющая глаз растительность по берегам реки. От них нельзя было услышать веселого живого слова; они не коротали времени в интересных беседах, не боролись с угнетающей скукой пейзажа. Если бы в известные часы они не кормились сообща из одного корыта, можно было бы подумать, что это челн старика Харона[75], переправляющего унылые тени в загробный мир.

Наконец они прибыли в Новые Фермопилы, где миссис Хомини должна была сойти на берег. Когда она сказала это Мартину, луч утешения закрался в его сердце. Марк не нуждался в утешении, но и он был доволен.

Было почти совсем темно, когда они подошли к пристани — крутой берег, над обрывом гостиница, похожая на амбар, одна-две бревенчатых лавчонки, несколько разбросанных бараков.

— Вы, я думаю, переночуете здесь, а утром поедете дальше, сударыня? — спросил Мартин.

— Куда это дальше? — воскликнула мать Современных Гракхов.

— В Новые Фермопилы.

— А разве я не в Новых Фермопилах? — сказала миссис Хомини.