Танец Пепла - Айрин Луна

«Человеческий век, такой короткий и быстротечный, не оставлял им времени даже на свои страдания, так что уж и говорить о чужих…» — так она думала в начале, так думали и эльфы о младших детях Илуватара. Но совсем скоро она поняла, что люди переживают так же, как и они, возможно даже сильнее и острее. Смертные хранят всё глубоко в сердце, открываясь только избранным, кто может понять и прочувствовать боль вместе с ними. Это осознание словно заново открыло её глаза и позволило увидеть человеческую натуру в совершенно другом свете. Печаль, горе, тоска не обходили людей стороной, как думали многие обитатели лесного королевства, но скоротечность жизни заставляла всё переживать ярче. Радоваться — так здесь и сейчас, наслаждаясь каждой секундой счастья, разделяя это чувство с окружающими, чтобы, словно солнечными лучами, осветить всё вокруг. Любить — так сразу и всем сердцем, не думая о последствиях, теряя разум от огня страсти и сладостного безумия в объятиях избранника. А горевать — так только с теми, кто этого достоин, кто понимает, кому доверяешь всем сердцем. Она поняла, что если человек делит с тобой свою печаль, то он тебе действительно верит, а это многого стоит среди смертных.

Поэтому Сельвен не настаивала на всей правде, когда Ирина приоткрыла ей завесу тайны, скрывающей её жизнь до той ночи в лесу. Темноволосая намеренно не называла имён, но эльфийка догадалась, что среди тех, от кого убежала смертная, был один, кто ранил её глубже и больнее остальных. Из обрывочных фраз, неуместных молчаний и задумчивых взглядов Сельвен поняла, что тот был дорог ведьме, в то время как он её только использовал. Неважно кем он был: соратником, другом или любовником — Ирина ему доверяла, а он её предал. Возможно, именно это предательство дорогими и близкими людьми и было тем самым, что так сближало эльфийку и смертную? Сельвен не знала, но была уверена, что Лихолесье они покинут вместе.

Первые несколько дней я жила как на иголках в ожидании того, как вот-вот распахнётся дверь и меня под белы рученьки с позором поведут на допрос. Но прошёл один день, за ним второй, и тишину дома главного королевского лекаря нарушало лишь лёгкое шуршание бумаг в библиотеке, да наши с Сельвен негромкие голоса. Поэтому постепенно я успокоилась и перестала вздрагивать от каждого шороха.

После той ночи изменилось и наше с эльфийкой отношение друг к другу, стало более доверительным. Теперь мы больше общались, не томясь в гнетущей тишине, и поэтому не удивительно, что дела в библиотеке пошли быстрее. Я осторожно делилась с моей светловолосой компаньонкой историями из моего пребывания в Средиземье, и её особенно заинтересовало моё путешествие с Миртой и бродячими музыкантами. Как оказалось, о многих городах, в которых мы тогда выступали, Сельвен даже и не слышала. Я даже поведала ей что-то из своего прошлого, тщательно подбирая слова, дабы не сболтнуть чего лишнего. Только одна тема так и оставалась табу — мои скитания с гномами и волшебником, а эльфийка, словно чувствуя это, не настаивала.

Да и сама лесная дева тоже оказалась полна сюрпризов, хотя и рассказывала она о себе очень осторожно и неуверенно, будто с непривычки. Так, вечером, на следующий день после моего приступа ночного вуайеризма, она поведала, что покинула Лихолесье больше трёх столетий назад. На мой вопрос «Почему?», Сельвен сначала долго ничего не отвечала, уставившись в огонь, а потом, чуть вздрогнув, прошептала: «У нас с тобой очень много общего, Ирина». Тогда её уклончивый ответ меня озадачил, но чем больше мы общались, чем больше она рассказывала о себе и своей жизни вне королевства, тем яснее части головоломки складывались в единую картину.

Сельвен сначала отправилась в Лориэн, но там она не задержалась и вскоре покинула владения Галадриэль. Потом она долго странствовала по Средиземью, собирая знания и навыки в лечении как эльфов, так и людей, и в какой-то момент извилистая тропа судьбы привела её в Минас-Тирит, где дева и осталась на правах лекаря. Только раз в десять, иногда и в двадцать лет она возвращалась в лесное царство навестить отца и брата, но неизменно покидала некогда родной дом с приходом весны. На мой вопрос «Почему?» ответом было молчание, отрешённый взгляд и туманная фраза.

— Здесь, во время праздника Йестаре, когда мы приветствуем Новый год, я потеряла что-то очень дорогое. С тех пор, вид весеннего Лихолесья не приносит ничего, кроме боли разочарования. — Проговорила она тихим голосом.

Мы сидели в полумраке библиотеки. С моей нечаянной встречи в лесу прошло три дня. От научного беспорядка, так поразившего меня когда-то, не осталось и следа, и сегодня мы «отмечали» окончание нашей работы по сортировке бумаг. Удобно устроившись в массивных креслах, я и моя собеседница тихо переговаривались, блаженно потягивая сладковато-терпкое вино из серебряных кубков. Возможно из-за тягучего дурмана крепкого напитка или же из-за того, что вот уже больше недели мы проводили по двенадцать, а то и более часов наедине друг с другом, разговор становился всё более откровенным. Сельвен впервые почти напрямую ответила почему покинула родной дом, а после она замолчала, мыслями уносясь куда-то очень далеко. Отблески пламени освещали её прекрасное лицо золотистым светом, отчего она казалась ещё красивее, но отчего-то старше. Сейчас в её облике не было той обманчивой юности, и казалось, та привычная маска молодой беспечности, которую моя компаньонка носила день изо дня, исчезла, обнажив истинную душу и переживания. И в этот момент, я вдруг поняла, и почему ей с трудом давалось говорить о себе, и почему она покинула родных ей людей, и почему у нас было много общего.

— Ты любила его? — Слова сорвались с языка прежде, чем я успела себя остановить. Я ожидала, что эльфийка начнёт всё отрицать, но она лишь медленно повернулась ко мне, встречаясь взглядом.

— Это так заметно? — Её губы тронула печальная улыбка.

— Нет. Тебе отлично удаётся это скрывать.

— Это хорошо. — Проговорила она уже твёрже, залпом осушив бокал, и тут же наполнила его снова. — Тебе тоже.

— Что ты имеешь в виду? — Не поняла я.

— Ты ведь любила того, кто залечил тебя и потом ранил… — Она смотрела на меня этими бездонными мудрыми зелёными глазами, а я неожиданно для себя на мгновение растерялась. «Неужели она говорит о волшебнике?» — удивилась я, но тут же встряхнула головой, будто отгоняя мысли, как назойливых насекомых.

— Нет. Того, о ком ты говоришь, я считала близким другом. Но тот, кого я любила, остался в далёком прошлом, в другом времени и в другой жизни. — Теперь была моя очередь залпом выпить остатки вина, и эльфийка повторно наполнила бокал. Она ничего не сказала, только задумчиво покачала головой.