Иван Калита - Николай Борисов

Братья Ивановичи были, конечно, очень разными людьми. Им случалось ссориться, а потом торжественно мириться «у отня гроба». Помня о своих собственных интересах, младшие, однако, никогда не доходили до измены старшему брату – великому князю Семену Ивановичу. И в этом тоже был сохранен завет Калиты, 20 лет верой и правдой служившего старшему брату Юрию.

Источники не позволяют увидеть характер младшего, Андрея. Основатель династии серпуховских князей, всегда отличавшихся мужеством и верностью московскому престолу, князь Андрей умер в возрасте 26 лет в 1353 году от чумы, свирепствовавшей тогда на Руси.

Средний брат, Иван, был щедро наделен отцовским смирением и благочестием. Митрополит Киприан советовал сыну Ивана Дмитрию Донскому помнить «отца твоего кротость же и милость и безлобие многое, и богобоязньство» (114, 203).

Доброта Ивана Ивановича порою вступала в противоречие с его обязанностями как правителя. «Ослабив вожжи», он позволил московским боярам затеять какую-то свирепую распрю, завершившуюся убийствами и бегством некоторых вельмож из Москвы в Рязань. Рано умерший (в возрасте 33 лет), Иван Красный оставил по себе добрую память, хотя и не без некоторой горечи по причине его «мягкотелости».

Старший Иванович, Семен, отличался дерзостью и каким-то оскорбительным для окружающих высокомерием. За него-то он и получил прозвище – Гордый. В ту пору слово это звучало зловеще, ибо каждый знал слова апостола: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (1 Пет. 5, 5). Согласно уникальному известию Татищева князь Семен, устрашив новгородцев в войне 1341 года, потребовал, чтобы их предводители в знак смирения явились к нему в стан босыми и просили о прощении на коленях.

Но при этом князь Семен был мудрым и дальновидным правителем. Чего стоит одна только его речь о единстве на княжеском съезде осенью 1340 года! В сущности, это его первая тронная речь: Семен только что вернулся из Орды великим князем Владимирским. Вот ее полный текст в изложении Татищева.

«Братия драгая и любезныя, весте, яко доколе великие князи сильнии бываху, а другая князи слушаху и за един хождаху, тогда Руская земля множися в людех и богатстве, и не смеяше на мя никто дерзнут, но всии покоряхуся и дани даяху, яко Ярослав, Владимир Мономах и Мстислав. А коли поделилися и друг друга начаху воевати, а князь великий их не слушаху, тогда наидоша татары, князя убиша, грады разо-риша, всею Рускою землею обладайте и дань тяшку возложи-ша. И ныне князей убивают, люди, всегда пленясче, ведут и в бусурманство обращают, и вся наша имения тасчат. А мы толико силы можем имети, что землю Рускую обороните и толико нами ругатися не дата нечестивым, коли токмо меня послушаете. А первее требе сих новгородцев смирите, и покорити, и послушными великим князем учинити, и всем заедин противо враг стати. А буде кому в князях будет о вотчине или о чем ином котора распря, ино не воеватися, а судитися пред князи. А начнет кто войну и позовет татаря или тамо суда поисчет, и на того всем нам быти заедин».

Речь Семена произвела на князей сильное впечатление. Кажется, в ту пору никто не позволял себе говорить так прямо и открыто об общей беде. «И любо бысть всем речь сия, и всии князи на том крест целоваху, и поидоша ратью к Торжку» (38, 94).

Мог ли Татищев придумать эту речь для украшения своей «Истории» или для утверждения своих «монархических взглядов»? Едва ли. Подтвержденная многими современными исследователями его трудов, «субъективная добросовестность историка уже не может вызывать сомнений» (88, 339). К тому же если бы он и захотел вставить в текст «Истории» свое собственное суждение, он, конечно, приписал бы его более знаменитому, чем князь Семен, историческому лицу.

Примечательно само построение рассказа Татищева о московско-новгородском конфликте 1340 – 1341 годов. В целом он следует за Никоновской летописью. Однако легко узнаваемый текст Никоновской несколько раз прерывается вставками из какого-то другого уникального источника. Одной из таких вставок является и речь Семена на княжеском съезде в Москве. Разумеется, нельзя ручаться за протокольную точность княжеской речи. Более того, эту речь скорее всего написал какой-то древнерусский книжник, из труда которого она вместе с другими уникальными подробностями была извлечена Татищевым. Однако само содержание этих выдержек говорит о многом. Такая, например, деталь, как коленопреклоненные и босые новгородцы, могла быть известна только современнику и скорее всего – очевидцу события. Им же могла быть воссоздана по памяти и речь Семена перед князьями. Судя по всему, этот повествователь принадлежал к ближнему окружению князя или митрополита Феогноста, также находившегося тогда в Торжке.

В итоге можно утверждать, что так или примерно так, как это изложено у Татищева, и говорил своим собратьям по ремеслу 23-летний великий князь Семен Иванович. Нетрудно догадаться, от кого почерпнул молодой великий князь свою государственную мудрость. Устами Семена к современникам и потомкам обращался его великий отец, «собиратель Руси» Иван Данилович Добрый, прозванный за щедрость Калитой...

Судьба жестоко посмеялась над Семеном Ивановичем, словно наказав его за «гордость». После двух неудачных, бездетных браков он, перешагнув через церковные каноны и выдержав тяжелую ссору с митрополитом, женился в 1347 году на Марии Тверской – дочери казненного в Орде в 1339 году Александра Тверского. В этом браке, возродившем старые идеи Даниловичей о династическом «освоении» тверских земель, князь Семен был счастлив и многодетен. Казалось, его сыновьям суждено было стать главной ветвью московского дома. Но в 1353 году тяжелая рука «черной смерти» смахнула с лица земли сначала всех сыновей князя Семена, а потом и его самого. Из трех сыновей Калиты Всевышний сохранил тогда лишь одного – богобоязненного и кроткого Ивана Красного...

Полузадушенный смертельной болезнью, Семен Гордый диктовал свое завещание. В нем он умолял наследников мирно жить друг с другом и исполнять его последнюю волю – «чтобы не престала память родителей наших и наша, и свеча бы не угасла»...

Это неожиданное «лирическое отступление» в суховатых росписях княжеского имущества и по сей день остается загадкой. Какое значение вкладывал Семен в эту таинственную «свечу»? Говорил ли он о продолжении московского дела «собирания Руси»? Беспокоился об исполнении родительских заветов? Или же вспомнил вдруг последние часы своего отца князя Ивана, его последний Акафист: «Светоприемную свещу, сущым по тме явльшуюся, зрим святую Деву»?..

В бесконечных тревогах пролетали годы. Люди с плачем приходили в этот мир и с плачем покидали его. Все казалось зыбко и ненадежно. Но между тем дела шли своим неспешным чередом, подчиняясь неведомым законам. Под снисходительным надзором хана Джанибека Московское княжество неприметно росло и крепло. Но в 1357 году «добрый царь» Джанибек был убит своим сыном Бердибеком, уставшим дожидаться заветного золотого престола. Заодно Бердибек прикончил и 12 своих братьев, избавив себя от лишних хлопот. Однако такой поворот дел в Орде понравился не всем. Среди татар началась длительная усобица (по выражению летописца – «замятия великая в Орде» (22, 229). За период с 1357 по 1381 год на ордынском престоле сменилось более 25 ханов (71, 50).