Красный сфинкс - Александр Дюма

У графа де Море вырвался непроизвольный жест.

— … вы понимаете, это лишь предположение, ибо вы никогда друг друга не видели и совсем друг друга не знаете. Так вот, если это произойдет, я не смогу ничего сделать для вас, монсеньер, — вы сын короля, — но я могу многое сделать для мадемуазель де Лотрек и для ее отца.

— Вы можете сделать меня счастливейшим из людей, монсеньер. Я люблю мадемуазель де Лотрек.

— Ах, в самом деле? Видите, как все сходится. А не она ли, случайно, в тот вечер, когда вы были в Лувре, приняла вас на лестнице из рук госпожи де Шеврез, переодетого пажом, и провела темным коридором в спальню королевы? Признайтесь, что если так, то этот случай похож на чудо!

— Монсеньер, — сказал граф де Море, изумленно глядя на кардинала, — я знаю одно: мое восхищение вам равняется моей признательности; но…

В голосе графа слышалось беспокойство.

— Но что? — спросил кардинал.

— У меня остается одно сомнение.

— Какое?

— Я люблю мадемуазель де Лотрек, но не знаю, любит ли мадемуазель де Лотрек меня и, несмотря на мою преданность, примет ли она мое покровительство.

— То, о чем вы говорите, господин граф, меня уже не касается, это целиком ваше дело. Вы должны получить у нее желаемое вами согласие.

— Но где? Как я ее увижу? У меня нет никакой возможности ее встретить, а если, как говорит ваше высокопреосвященство, отъезд должен состояться сегодня вечером или, в крайнем случае, завтра, не знаю, как я смогу ее увидеть.

— Вы правы, господин граф, ваша встреча настоятельно необходима. Подумайте над этим, я тоже подумаю. Подождите немного в этом кабинете, мне надо кое о чем распорядиться.

Граф де Море поклонился, с восхищенным удивлением следя глазами за этим человеком, настолько превосходящим других, из своего кабинета управляющим Европой и находящим время среди окружающих его интриг и грозящих ему опасностей заниматься личными интересами людей и входить в мельчайшие подробности их жизни.

Дверь, через которую вышел кардинал, была закрыта; граф де Море машинально устремил на нее взгляд и не успел еще его отвести, как дверь отворилась, и в нее проеме он увидел не кардинала, а мадемуазель де Лотрек.

Влюбленные, словно пораженные одновременно электрическим разрядом, удивленно вскрикнули. Затем граф де Море с быстротой мысли устремился к Изабелле, упал к ее ногам и поцеловал ей руку с пылкостью, доказавшей девушке, что она обрела, может быть, опасного покровителя, но преданного защитника.

Тем временем кардинал, достигший своей цели — удалить сына Генриха IV от двора и сделать его своим сторонником, — радовался тому, что нашел развязку героической комедии без участия своих обычных литературных сотрудников — господ Демаре, Ротру, л’Этуаля и Мере.

Корнель, как мы помним, не имел еще чести быть представленным кардиналу.

VII

СОВЕТ

Большим событием, с тревогой ожидаемого всеми, исключая Ришелье (он был уверен в короле, насколько можно было быть уверенным в Людовике XIII), был совет, который должен был заседать у королевы-матери в Люксембургском дворце, построенном ею в годы регентства по образцу флорентийских дворцов; для его картинной галереи Рубенс десять лет назад выполнил великолепные полотна, изображающие наиболее значительные события жизни Марии Медичи и составляющие сегодня одно из главных украшений галереи Лувра.

Совет заседал вечером.

Он представлял собой собственное правительство Марии Медичи, состоящее из лиц, целиком ей преданных; председательствовал в нем кардинал де Берюль, членами были Вотье, маршал де Марийяк (его сделали маршалом, хотя он ни разу не побывал под огнем; кардинал в своих мемуарах неизменно называет его Марийяк Шпага за то, что, поссорившись во время игры в мяч с неким Кабошем и встретив его затем на дороге, он убил его, не дав времени защититься) и, наконец, его старший брат Марийяк, хранитель печатей, один из любовников г-жи де Фаржи. К этому совету в особо важных случаях добавляли своего рода почетных советников из числа наиболее известных военачальников и наиболее знатных сеньоров того времени; так случилось, что на совет, куда мы собираемся ввести наших читателей, были приглашены герцог Ангулемский, герцог де Гиз, герцог де Бельгард и маршал де Бассомпьер.

Месье некоторое время назад вернулся в совет, откуда он вышел в связи с процессом Шале. Король появлялся на заседаниях, когда считал, что вопрос достаточно важен и требует его присутствия.

Принятые советом решения, как мы говорили, докладывались королю; он одобрял, не одобрял или даже полностью изменял то, что было принято.

Кардинал де Ришелье (он фактически уже стал первым министром по силе своего гения, но получил это звание и абсолютную власть только через год после событий, о которых мы рассказываем) располагал в совете лишь своим голосом, но почти всегда склонял короля к своему мнению; его поддерживали обычно оба Марийяка, герцог де Гиз, герцог Ангулемский и иногда маршал де Бассомпьер; против неизменно были королева-мать, Вотье, кардинал де Берюль и два-три участника заседания, пассивно повиновавшиеся знакам Марии Медичи — отрицания или одобрения.

В этот вечер Месье под предлогом ссоры с королевой-матерью заявил, что он не будет присутствовать на совете; но это обстоятельство, благодаря тому, что интересы принца взялась представлять Мария Медичи, лишь усилило его позиции.

Совет был назначен на восемь часов вечера.

В четверть девятого все участники заседания были на месте и стояли перед сидящей Марией Медичи.

В половине девятого король поклонился матери, вставшей при его появлении, поцеловал ей руку, уселся рядом с нею в кресло, стоящее немного выше, надел шляпу и произнес сакраментальные слова:

— Садитесь, господа.

Члены правительства и почетные советники уселись вокруг стола на табуретах, приготовленных по числу участников.

Король обвел взглядом стол, поочередно разглядывая присутствующих, затем меланхоличным, лишенным звучности голосом, каким разговаривал обычно, спросил:

— Я не вижу моего брата Месье; где он?

— Он проявил неповиновение вашей воле и, без сомнения, не осмелится появиться перед нами. Угодно вам, чтобы заседание проходило без него?

Король молча сделал утвердительный знак.

Затем он обратился не только к членам совета, но и к дворянам, приглашенным сообщить свое мнение по обсуждаемому вопросу.

— Господа, — сказал он, — вы знаете, о чем идет сегодня речь. Следует выяснить, должны ли мы заставить снять осаду Казаля, прийти на помощь Мантуе, чтобы подкрепить поддерживаемые нами требования герцога Неверского и прекратить посягательства герцога Савойского на Монферрат. Хотя объявление мира и войны — королевское право, мы, прежде чем принять решение, желаем прибегнуть к вашему просвещенному мнению, нисколько не опасаясь, что наше право потерпит ущерб от советов, которых мы у вас просим. Слово нашему министру господину кардиналу де Ришелье, он изложит нам состояние дел.