Боевой разворот. И-16 для «попаданца» - Александр Самохвалов

Тишина. Живой – неужто? Про такой прием рассказывали… Не верил. Оказывается, правда, можно и так. Если больше никак. Это когда парашют в кабине раскрывать начинаешь… И он выдергивает. Из.

Вишу, однако. На стропах. Под сосной. Посветлело. Часы – ух ты… Без десяти семь. Уже. Эт что ж я – спать, что ль, надумал? До земли метра полтора, пожалуй. Всего-то и делов… Голоса вдали. Не по-русски. Перелаиваются. В утренней тишине хорошо слышно. Фрицы. Меня ищут. Кого еще. Сматываться надо. М-да… Как говорится, и тут на помощь ему пришла солдатская смекалка[317]… Ног – не чувствую.

Приходилось наблюдать. Бывалых, между прочим, парней. В подобные моменты. Истины. Сначала обычно удивление – неужели уже? Сейчас? Потом обида – неужто меня? Почему? И за что? Ну, а дальше – у кого как… У меня же… равнодушие, что ли, какое-то. Будто так и надо. Всегда старался жить по принципу: все равно когда-нибудь помирать, так почему не сейчас? Помогает. Сохранить присутствие духа. В особо сложные моменты жизни. Вот и теперь…

В гранату – запал, и в рукав ее. Комбеза. Левый. Обойму запасную – в зубы. До поры. Тем более что более они мне не пригодятся. Зубы, в смысле. Хорошо хоть не как тогда. Руки – работают. А боли – нет. Из правой штанины что-то капает. Запашок. Давно уже. Известное дело… Сфинктеры. Смерть красивой не бывает. «Тэтэшку» взводим, руки на живот. Последняя гастроль!

– Помогите, я ранен! Да помогите же! Врача, врача! Я сдаюсь! Сдаюсь я!

И все это со стонами да жалобными воплями. Кто сильнее – спортсмен или спецназовец? На соревнованиях, конечно, спортсмен. В бою же – спецназ. Именно таким вот образом. Правил нет. Приличий тоже. Жалости, чести, совести…

Фрицы ломанулись гурьбой сквозь лес. Тыловики, однако. Подбежали, встали метрах в пяти. Вчетвером. Однако – немцы. Ordnung. Сразу не лезут. Контролирую взглядом исподлобья и сквозь ресницы, периферийным. Офицерик молоденький, белобрысый… Команду какую-то пролаял. Сухопарый парнишка с пустыми погонами ко мне… У офицера… не то унтера, черт их не разберет, никогда всем этим не увлекался… «вальтер» в правой. Но стволом вниз. У одного цырика и вовсе карабин на ремне. А еще один, постарше, ствол лишь чуток опустил. Смотрит настороженно. Его и будем. Первым.

Подняв голову, смотрю вправо. И вроде как за спины фрицам.

– Эй! – возмущенно. – Куда, бля?!

Купились. Не волки, чай. Наподобие тех же егерей… Те бы наоборот. А эти дружно изобразили равнение налево. Что и требовалось доказать. Как говаривала математичка в школе. Четыре выстрела – почти как очередь. Автоматная. С пяти метров можно и в голову. Не промахнуться. Тем более что в шлеме только самый опытный. Был. Впрочем, из ТТ в упор – и шлем… Не спасает. Теперь по-быстрому тех, что справа. Одного свалил, еще одного, кажется, задел, остальные попадали. Слева высунулся – оп! Мимо… Меняем обойму. Восемь выстрелов жизни. Осталось. Плюс «эфка».

Кажется, сзади заходят. Судя по звукам. Шустро разобрались. Может, не тыловики? Впрочем, какая разница… Хлоп – не высовывайся! Вражина… Тоненький, заячий какой-то вскрик – затих. Кажись, удачно. Не фиг башку высовывать. А вон задница. Выглядывает. Сам спрятался, а афедрон высветился. Макдоналдсом. Из-за кочки. Нет, не фронтовики, точно. Бах! Чпок! Взмыл ракетой и ну крутиться. Понимаю, больно. Но нельзя же так – не добить. Дернулся, затих. Справа! Хлоп – мимо. Но винторез убрал. Это ошибка. Моя. Не надо было добивать. Сразу, в смысле. Точно к подранку поползли бы. Помогать. Ну да ладно. Не хлопайте себя ушами по щекам, Киса.

Бах – до чего ж больно, черт! Из винтаря. Какая-то сволочь. Достала. Пистоль выпал. Там, впрочем, и оставалось-то всего ничего. Правая рука – плетью. Хорошо хоть «эфка» в левом. Рукаве. Кольцо зубами. «Эфку» подбородком и кистью обратно в рукав, но чтоб скоба фиксировалась. Вот так. Теперь – зажались. Ждем. Стонем. Не чтоб фрицев размагнитить – второй раз не купятся, – а просто теперь можно. И – легче так. Больно потому что. Очень. И спина теперь болит. Тоже. Чем это по ней, интересно? Килем, надо думать… когда вытягивало. Либо при приземлении. Без сознания о ветку. Или сук. Впрочем, неважно. Финита, кажись, ля комедия. Что же это все-таки было? Не то и правда в прошлое закинуло. Не то в альтернативный вариант. Истории. Приходилось. Про такое читать. Типа фантастику, блин. Зачем, для чего, с какой стати… Черт его знает… Или бог? Впрочем, неважно. Скоро узнаю. Или наоборот.

Хм… А может, это бонус такой был? За безупречно прожитую жизнь… Хотя уж что-что, а это вряд ли. Или за бесчисленные выигранные бои? Виртуальные? Ладно, проехали.

Подходят. Аккуратно, по сторонам и чуть сзади. Винтари… Не опускают теперь. Какой-то фашист по рукам постучал. Веткой. Ну, одна вообще висит, вторая – нате вот вам. Пустая. И разжатая. Ну, почти. Так, судорогой чуток свело. Раненый же я – неужель непонятно?

Один садится другому на плечи, под шуточки – узнаю людей бывалых, никаких сантиментов по поводу погибших, сегодня умрешь ты, я завтра, так что какой смысл печалиться? – срезает лямки. Не все. Хорошо. А то мог бы и сознание потерять. Больно потому как. Просто жуть как. Впрочем, до той боли куда как далеко еще. О, скользнул на землю! Намана. Ноги как диванные валики. Чужие совсем. Фрицы вокруг – больше их вряд ли соберется. Собрав все силы, вытряхиваю из рукава «эфку» – и вверх! Хлоп!

На долю секунды застыла в верхней точке. Теперь вниз. В растянувшиеся, кажется, бесконечно три долгие секунды горения замедлителя вспоминаю… То, о чем вряд ли стоит вспоминать. Сейчас.

Как после долгих-долгих лет бесчувствия снова ощутил вдруг свое тело. Без радости – потому как чувством тем оказалась одна лишь боль. Более ничего. Страшная… Как собирались врачи. Ничего не говорили, потом-таки сказали – месяц. Как пытался бороться и работать, а боль росла. Трудно даже представить себе, какой бывает такая вот боль у нормальных людей… ну, не парализованных, в смысле. Я же обходился. Без наркотиков. Оставался месяц, потом две недели, потом неделя… Потом еще неделя, и еще, и еще. Врачи ошибаются… часто. Особенно насчет конкретного срока. Дня, часа…

Потом настал тот день. 22 июня 2041 года. Совпадение? Когда, проснувшись, вдруг понял, что боли нет. И вообще – все просто замечательно! Некоторые покупаются на такой вот нередкий подарок. Предсмертный. Эйфория. Я же – какой-никакой, а без малого медик. Пусть и в далеком студенческом прошлом. В общем, посражался под это дело еще денек. На симуляторах. Напоследок. С «мессерами», «фокке-вульфами». На разных. Когда веки отяжелели свинцом последней усталости, открыл глаза. Вышел из системы. Ощутил, как смертный холод подбирается от ног вверх. По шее. К голове. Закрыл глаза.

А потом мне приснился странный сон.

Вместо эпилога

«…и теперь, в годовщину той Великой Победы, и одновременно Великой Октябрьской Социалистической Революции, не могу не вспомнить всех тех, кто отдал свои жизни не только ради свободы и независимости нашей прекрасной Родины, но и ради самой жизни на земле. Среди них был и мой прадед, лейтенант Малышев Константин Иванович, летчик-истребитель. Сведений о нем почти не сохранилось, было лишь семейное предание, будто бы он мало того что был ведомым самого Георгия Жидова, тогда еще старшего лейтенанта, но еще и прикрывал его в том всемирно известном и знаменитом воздушном бою, съемки которого недавно так замечательно отреставрировали на компьютерах, вернув даже и цвет. Однако в прошлом году, на 70-летие начала той войны, вдруг выяснилось, что это чистая правда. Прадеда наградили орденом Великой Отечественной войны сразу 1-й степени, посмертно, и мы всей семьей ездили в Албанию, где на авиабазе Ринас, что неподалеку от Тираны, дислоцирован бывший его 123-й, а ныне 7-й гвардейский истребительный полк, и теперь орден прадеда висит в Музее славы полка, рядом с той самой первой Золотой Звездой его командира. Так решил отец. Впервые увидел там фотографию прадеда, поскольку у нас в семье его фотографий почему-то не сохранилось. Оказалось, я очень похож на него. Еще бабушка рассказывала, как в этот же самый день, двадцать второго июня, долгие годы приходили к нам его боевые друзья. От одного из них стало даже известно, что прадед мой был довольно близко знаком с самим Маршалом Победы Георгием Константиновичем Жуковым. Эх, если бы он только смог предотвратить ту нелепую рану, что помешала величайшему из стратегов самостоятельно претворить в жизнь свой гениальный план того заблаговременно продуманного и тщательно подготовленного им Первого Контрудара! Кто знает, может быть, тогда та страшная война закончилась бы не 7 ноября 1944 года, а, допустим, на год раньше? И погибло бы не восемь миллионов советских людей, а значительно меньше? И Франция была бы вся советской! Но увы… Шальной осколок во время бомбежки и вопиющая некомпетентность в альянсе с прямым предательством за считаные дни превратили блистательную победу в тяжелейшее поражение.