Мушкетерка - Лили Лэйнофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты отрезал ему бороду. — Мое сердце колотилось как сумасшедшее, я прижала острие шпаги к его груди. — Ты отрезал ему волосы. До неузнаваемости изуродовал лицо.
— Таня, послушай меня! Быть лидером — значит не бояться запачкать руки. Как еще я мог быть уверен, что смерть де Батца послужит предостережением для любого, кто захочет нам помешать?
— Не смей произносить его имя! Я убью тебя быстрее, чем ты успеешь моргнуть. — С каждой секундой моя злость росла. Я знала, что я должна сделать. Рада папы. Ради моих сестер.
Таня. Таня. Таня.
На этот раз, увидев отражение лица в плоскости клинка, я не приняла его за отца. Это была я. Только я. С дрожью в руках, ногах, во всем теле я медленно опустила шпагу.
— Я не ты. Я не убийца. — Этьен с облегчением выдохнул. — Но не думай, что это твоя победа, что ты сумел использовать мои чувства против меня. — Слова давались мне тяжело, вместе с ними выходили все горе, вся боль, вся ярость, которые я носила в себе месяцами. — Ты не имеешь надо мной никакой власти. Ты ничего не знаешь обо мне. И не тебе решать, какой мне быть.
Оторвав от него взгляд, я посмотрела на другой конец моста. И на этот раз была моя очередь выдохнуть с облечением.
Две пары рук схватили Вердона. К мушкетерам, которые неслышно приблизились к нам сзади, присоединились лейб-гвардейцы. Они не скрывались в тени на той стороне моста, как обещала мадам де Тревиль, но теперь они рассыпались широким веером, отрезая последние пути к отступлению. Звездный свет плясал на их сверкающих клинках, расшитых плащах, начищенных до блеска кожаных сапогах.
— Таня, постой. — Этьен забился в удерживавших его руках. — Ты же знаешь, смерть предателя — страшная смерть! Ты не позволишь им поступить так со мной! — Когда я не ответила, его лицо разгладилось, он заговорил успокаивающим тоном, который был мне так хорошо знаком: — Если ты хоть что-то чувствовала ко мне, убей меня сейчас. Пощади меня. Прошу, куколка моя. — Его глаза ярко горели в морозной ночи.
— Я тебе не куколка.
Лицо Этьена потемнело, он закричал и попытался вырваться. Один из мушкетеров закрыл ему рот рукой в перчатке, и его увели. Лишь несколько секунд спустя, когда он кивнул мне, оглянувшись через плечо, я поняла, что это был месье Брандо.
Вот и наступил момент, которого я так ждала. Ждала много месяцев. Но я просто не могла пошевелиться.
Когда появились Портия, Арья и Теа, я словно приросла к мосту. Слова, мысли, молитвы словно замерзли у меня во рту, пока я смотрела на что-то очень далекое. Я слышала, как они медленно, осторожно приближаются ко мне. Я знала их шаги как свои собственные.
Они не попытались увести меня. Не попытались ко мне прикоснуться. Не сказали мне, что мы победили, что все в порядке, что все наконец-то позади.
Они просто стояли рядом со мной, достаточно близко, чтобы я могла почувствовать исходившее от них тепло. Достаточно близко, чтобы я знала, что они рядом. Даже когда облака над нами расступились, и с неба начал падать первый снег, легкий и сверкающий, как паутинка.
Так нас и нашли мадам де Тревиль и Анри: мы стояли вчетвером бок о бок в своих растерзанных платьях. Головы высоко подняты. Плечи расправлены. Руки легонько соприкасаются. И над мостом свистит ветер.
Глава тридцать четвертая
— Таня? — позвала Теа из коридора через открытую дверь кабинета, но я пока что не могла ей ответить.
Мадам де Тревиль сказала, что, если я правда хочу написать матери письмо, если я хочу перестать мучиться в поисках слов и портить понапрасну страницу за страницей, мне нужен нормальный рабочий стол, так что я устроилась здесь, в ее кабинете.
Вероятно, она была права. Вероятно, причина, по которой мне никак не удавалось написать маме раньше, заключалась как раз в том, что мне требовалось сменить обстановку и угол зрения. Но еще я знала, что в предложении мадам есть какой-то подтекст, он звучал во всех ее словах в последние две недели. С той самой ночи, когда все изменилось.
Наша наставница укутала нас в теплую одежду и влила в нас столько чашек горячего чая, что каждая выпила не меньше ведра.
— Какая глупость, — повторяла она. — Стоять там на холоде. Удивительно, как вы ничего себе не отморозили.
Но она не переставала поглядывать на нас, когда думала, что мы не видим, — словно хотела убедиться, что мы никуда не исчезнем.
Арья повредила лодыжку в «Грифоне», сражаясь одновременно с двумя заговорщиками. Она твердила, что это не моя вина. Что я должна была пойти за Этьеном, что она в любом случае могла получить ранение, — и продолжала повторять это, когда Теа, целая и невредимая, оборачивала тугой повязкой ее распухшую и покрасневшую, словно переспелый плод, ногу. Когда же Теа начала промывать и зашивать рану Портии, стало еще хуже. Портия крикнула мне, чтобы я бежала за Вердоном, и я не поняла, насколько глубокой и серьезной оказалась рана на ее руке. Стиснув зубы, Портия проворчала, что в этом-то и был смысл. Если бы я поняла, я ни за что бы ее не оставила.
В ту ночь месье Брандо навестил мадам де Тревиль в ее кабинете. Когда она вернулась, лицо у нее осунулось от усталости. Оставшихся в живых четверых заговорщиков из «Грифона» взяли под стражу. Стоило им увидеть тюремные камеры и поджидавших там надсмотрщиков, как мрачные тайны полились из них рекой. В течение часа после этого мушкетеры провели рейд на королевской кухне. Мешки с солью, закупленной для Зимнего фестиваля, содержали достаточно яда, чтобы отправить на тот свет весь королевский двор.
— Вполне логично, — произнесла Арья, с гримасой боли устраивая забинтованную лодыжку на подушках. — Он действует не моментально. Так что даже королевский дегустатор не помог бы. Никто ничего не понял бы, пока не стало бы слишком поздно. А остатки еды раздали бы простым парижанам. В качестве жеста доброй воли.
— Будет нетрудно установить точный список участников заговора, учитывая, что они могут допросить… — Голос мадам де Тревиль смолк.
Я почувствовала затылком, что все взгляды устремились на меня. Но
