Прозрение. Том 2 (СИ) - Бэд Кристиан

Югу, куда лучше не летать, а тихо строчить отчёты, сидя в уютном кресле, обитом кожей псиорга. Бархатистой, пружинящей, неуловимо пахнущей всем настоящим, мужским — порохом, дорогим табаком и кро…

К горлу подкатило.

Коритидес забыл о самосохранении, вмешался в игру с алайцами, но не сумел удовлетворить ею контр-адмирала Херрига и был разжалован. Таков риск каждой высокой должности.

Но почему же тошнит? И так хочется расстегнуть удушающий воротник рубашки и распахнуть окно?

Колин Макловски с трудом поборол раздражение, готовое выплеснуться и смыть в небытие очередного идиота, обившего кресло кожей не менее разумной твари, чем он сам.

Псиорги охранялись в Содружестве, как условно разумная раса. Иначе — но разумная.

Лендслер прикрыл ядовитые чёрные глаза. Ещё не время было оставлять по ходу движения трупы.

Хайлик Абрамович вызвал секретаря, принял от него чашечку кофе, но не удержал, и ароматная жидкость плеснула на стол.

Секретарь кинулся за салфеткой.

— Извини, друг мой, я что-то подустал сегодня, — выдавил чиновник и встал, давая понять, что визит окончен. — Придётся тебе познакомить меня с твоим новым замом в следующий раз.

Лендслер поднялся. К своему кофе он не прикоснулся, но этого никто не заметил.

Чашка простояла на краю стола четыре дня, пока на неё случайно не натолкнулась рука уборщицы, проверявшей за автоматами тщательность сделанной работы.

В помпезной приёмной Хайлика Абрамовича Колина ждал худощавый блондин, с узким интеллигентным лицом и лёгким, словно бы невесомым телом: добавь ему ещё чуть-чуть порывистости в движениях — улетит.

Этот сразу заметил едва приподнятую бровь командующего.

«Мерялись у кого больше?» — усмешка скользнула по тонким губам блондина.

«Много чести», — так же беззвучно нахмурился Колин, скользнул по министерскому коридору и исчез за поворотом так быстро, что секретарь заозирался в недоумении.

Секретарю повезло. У него было примерно полторы извилины на всё про всё, и произошедшее отметилось в них лишь лёгкой головной болью.

Едва заметная скука на точёном лице спутника лендслера свидетельствовала о том, что новый заместитель военного министра ни угрозы, ни интереса для Юга Галактики не представляет.

Хайлик Абрамович был, скорее всего, расходной фигурой и зиц-председателем. Рулил не он, а Колину требовался сейчас именно рулевой.

Часть руководства он уже прощупал. Оставалось подержать за вымя самого военного министра, контр-адмирала Норвея Херрига.

Ради игры с ним и был якобы уволен Мерис, а рядом с лендслером шагал теперь фальшивый замполич с говорящим именем Ликам Брегенхайнер.

Впрочем, те, кто мог бы порассуждать о его генеалогии, скончались примерно два тысячелетия назад. Некоторые — скоропостижно.

И лендслер, и его замполич проигнорировали лифт.

Походку Брегенхайнера можно было бы назвать летящей, но двигался он с той же скоростью, что и неуклюжий с виду Дьюп.

В холл первого этажа (в Империи первым традиционно называется самый верхний этаж, с выходом на крышу), они поднялись одновременно.

На мгновение встретились глазами, после чего Колин вызвал аэрокэб — претенциозный, неманевренный и изумительно дорогой транспорт.

Плюс у него тоже был — гулкость гигантского салона давала возможность перекинуться парой фраз, не опасаясь прослушки.

Кэб был рассчитан на среднего размера делегацию, и для двоих он оказался именно тем местом, где гости вроде бы на виду у спецслужб, но особенности распространения звука заставляют шпионов кусать локти.

— Осмотрелся? — спросил Колин, глядя сквозь прозрачный пол кэба. Губы его почти не двигались.

Аэрокэб с шумом набирал высоту, а внизу раскинулся стандартизированный и потому не самый красивый город. Любоваться городами нужно летать на Экзотику.

— Не скажу, что в восторге, — парировал Ликам Брегенхайнер, так же не глядя на собеседника, чтобы не давать шпионам возможность прочитать разговор по губам. — Я ожидал, что северные имперцы слегка одичали, но полагал, что ты всё же преувеличиваешь, согласно склонностям людской природы.

— Ты полагал, что я склонен к иллюзиям?

— Я учитываю и такую проекцию в моих психических построениях.

— А верфи ты уже не считаешь иллюзией?

— Поздно строить предположения. То, чего ты опасался — свершилось. Лобби планет, чья промышленность заточена на выпуск оружия, слишком сильно. Мне сообщили: просчитанная тобой игра начата.

«Где?» — Колин отвернулся от собеседника, вглядываясь в смазанную армстеклом даль.

«Джанга».

Слово обожгло мозг. На Джанге оставался больной Анджей. Ленслер предвидел, что всё будет именно так, но сказанное всё же отозвалось болью.

— Теперь твои друзья должны суметь доказать, что это именно провокация, — продолжал Ликам уже вслух. — Иначе мы получим совсем иные переговоры, чем те, которые рассчитали.

— Сумеешь ли ты принять участие в министерском совещании? Там слишком много детекторов безопасности. Кто знает, какие разработки они могут использовать?

— Даже если меня увидят — то не заметят. Это давно известный феномен восприятия человека. Империя не изменилась. Пристрастие к генетической чистоте только испортило её.

«Ты?..»

— Да, корнями я вырос из центральных земель. Я помню здесь… — он обвёл рукой холодный мёртвый пейзаж столичного города. —…Всё!

Под прозрачным брюхом аэрокэба читались острые линии улиц, свечи университетов, купола правительственных залов, высокие кресты ортодоксальных закрытых церквей.

— Раньше этот мир называли Новая Артрия. Артрия — это одна из первых эффективных колоний Империи, если ты помнишь. Потерянная впоследствии в нашей с вами войне. Вот в честь неё. А потом… — Ликам помедлил. — Не знаю, поймёшь ли ты, но на смену смешанным колонистам пришла волна сановных имперцев. И планета стала Новой Англией. Ты понимаешь это как боль, да? — Он уловил в глазах Колина блеск.

Вопрос не был собственно вопросом — лишь констатацией эмоций, которые Ликам испытывал иначе, чем это бывает у людей.

Дьюп чуть прикрыл глаза. Собеседнику следовало избегать названий, известных имперцам по голофильмам времён войны с хаттами.

Ликам кивнул:

— Я занёс твоё замечание в базу.

— Я не говорю тебе: будь осторожнее, вряд ли что-то может тебя испугать. Но я говорю — не провали миссию.

Ликам кивнул ещё раз. Он смотрел вниз, на город, и озорная мальчишеская улыбка… играла на его губах. В мяч?

Локьё. Совет Домов. «Леденящий»

Великих домов было когда-то девять на землях Содружества.

Они символизировали девять энергий этого мира, девять его цветов. Семь цветов радуги, а ещё — свет и тьму.

Два дома погибли — дом Инья (Обсидиана), остатки крови которого растворились на Гране, и дом Разбитого камня, проклятой Кешлы, тот, чьи эрцоги пошли против себе подобных.

Дом Инья символизировал тьму, дом Кешлы — свет. Было ли странным то, что первыми пали именно эти?

Теперь в окрестностях Джанги так или иначе присутствовали представители всех семи уцелевших Великих домов.

Вопрос о хаттской провокации не был сугубо военным вопросом. Он был ещё и вопросом равновесия. А Содружество уже бурлило, требуя призвать к ответу хаттов, землян или вообще кого угодно.

Главное — чтобы призвать обязательно и неотвратимо.

Инспектор Джастин наотрез отказался общаться с населением в любой из возможных ролей. Вряд ли его оскорбил арест, но он с удовольствием воспользовался своим положением, чтобы устраниться от политики.

Если бы Локьё мог — он бы тоже устранился.

Сейчас не следовало торопиться с действиями. Реальность плыла, нужно было дать событиям сместиться так, чтобы нити связей натянулись сами. Обозначились, проявили себя.

Но возможности тянуть время у эрцога Сиби не было. Выбора его лишала должность, обязывающая дать Югу Содружества военную защиту.