Радио Мартын - Филипп Викторович Дзядко

Мимо нас пролетел в прыжке рыжий циклоп. Перед тем как пробить одноглазой своей башкой дыру в пятом этаже «Лукойла», он успел прокричать приятелю: «Луг, снимай меня! Смотри, я – Капитан Америка!»

Небоскребы-новостройки превращались в руины, в бутафорию из военных фильмов, а еще через минуту становились облаками пыли. Я едва уворачивался от пролетавших мимо ларьков и киосков, ими перебрасывались низкорослые великаны-подростки с прыщами и пушком на подбородке. «Братики мои, малыши тупорылые», – смущенно, но с любовью бормотал мой великан.

Вот, следуя указаниям сидящих на их плечах бесконечно молодых людей, великаны весело сносят башню МИДа. Вот, сев на «порше», «мазерати» и другие автомобили лубянской элитной парковки, они соревнуются по плевкам: кто первым попадет в Дзержинского. Попадает юная великанша с двумя косичками: статуя падает, от нее отваливается голова и катится к Кремлю. Вот, спустив вельветовые брюки и семейные трусы, в которых мог бы поместиться целый взвод росгвардейцев, пятеро циклопов писают на здание Администрации президента. Мощная перекрестная струя вымывает через окна людей в костюмах и в военной форме, их несет к реке. Еще немного, и перекрытия здания не выдержат. «Ну а что делать, энурез, наверное», – снова смущенно говорит мой великан.

Мы на минутку останавливаемся у того, что только что было алкогольным магазином. На коленях смеющихся великанов сидят совсем молодые люди. Таких молодых город не видел уже несколько лет. Они играют на гитаре «Light My Fire», иногда кто-нибудь из них по сигналу высокого, как жердь, мужчины ныряет с колен великанов в море алкоголя. И выныривает абсолютно счастливым. «Сам. Секс!» – довольно кричит мужчина-жердь.

Я наклонился и взял из его рук бутылку водки.

На каждом углу поджидала необыкновенная сцена. Я не смогу тебе все рассказать, да ты и так видела не меньше моего. А видела, например, что они сделали с президентским поваром? Надеюсь, нет, это трудно забыть. А забыть надо, если хочешь когда-нибудь думать без содрогания о сосисках.

«Ой, гляди, наши резвятся», – великан вытянул свой огромный указательный палец. «Где? Кто?» – «Да вот же, вот они». Только когда он опустил меня на землю перед книжным магазином, где мы с Баобабом вкладывали в сталинские биографии имена расстрелянных, я разглядел: самые маленькие создания, неумолимо маленького размера, живущие между ресниц праздничных великанов, устроили пир на развалинах книжных полок – тля в исступлении поедала портреты Сталина и Путина.

– Это не тля, – обиженно сказал великан, услышавший мои мысли. – Это пыльца, наша праздничная пыльца.

Прямо у уха, из радиоточек того, что еще недавно было книжным «Библио-Глобус», рванула «The Weeping Song». И мы двинулись дальше.

– Погоди, давай на секунду заглянем, – остановил я великана, увидев родное здание «России всегда».

Какая-то неведомая тварь с обаятельной мордой и десятком щупальцев оплела гигантское строение информационного холдинга и увлеченно поедала мерцающие буквы названия. От «Россия всегда» осталось только «сс». Я присмотрелся – под нами волной ходила толпа людей, на вытянутых руках передавая друг другу извивающуюся фигуру. Я сразу узнал: да, это она, в алом платье, в бобровом своем воротнике. Кристина Вазгеновна Спутник, брыкаясь, пыталась выбраться из мерцающих рук.

Великан наклонился и приблизил меня к ней.

– Мартын, какой ты красивый Мартын, я сразу узнала тебя, Мартын, не дай им уничтожить меня, куда они тянут меня! Я всегда помогала тебе, Мартын, прости меня!

Я не успел ничего сделать, честно. Я даже хотел что-то сделать. Я простил. Но едва я подумал об этом, как толпа расступилась и Кристина Вазгеновна рухнула вниз. А затем толпа сомкнулась снова, и сверху все это было похоже на то, что женщину в красном платье сожрало чудовище.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – сказал великан.

Эти, внизу, были не великаны, а люди – подростки, юноши, девушки младше меня на двадцать лет, те, кого так долго прятали в армейских частях и в центрах православной культуры. И теперь уже я виновато посмотрел на своего великана:

– Братики мои, малыши еще, выбрались наконец.

Он понимающе кивнул.

Да, в город вышли все. Веселые, как боги, люди, родившиеся в нулевые и десятые, пьяные вдрабадан циклопы, великаны всех мастей, обнаженные сирены, размахивающие лотосами… И орлы. Пока мы шли и бежали, я встретил десятки – нет, сотни диковинных существ.

На повороте мой великан чуть не стукнулся лбом со своим собратом.

– Осторожней, папаша, – закричал недовольный голос, и я узнал карлика Серафима. Он, как я, сидел на плече у своего великана в обнимку с Кувшинниковой. – Ой, етить, почтальон! Здрасьте!

– Мальчик! Ослик! Ты молодец! Спасибо, что спас письма! Помнишь меня? Хороший совет дала? Всех нашел?

Это, перебивая Серафима, выкрикивала Кувшинникова, улыбающаяся, ожившая. Я не успел ответить, грохнула «Перемен», в нас врезалась стайка колибри, и наши великаны пошли каждый своей дорогой.

– Смотрите, а вот и лес! – сказал мне мой великан. И я увидел, как со стороны бывшего Волгоградского шоссе показались колышущиеся верхушки сосен.

– Постой, это кратовский Треугольный лес. Его же срубили?

– Я не местный, – отозвался великан. – Но я вижу, что он пошел на город. Деревья любят «Перемен», это факт.

Он еще не знал, что Бобэоби поставил «Перемен» в плейлист трижды, одну за другой, одну за другой, одну за другой. Значит, скоро здесь будет много деревьев.

Я увидел: я накрыл всех куполом общего звука.

3.124

В моих руках лежала последняя посылка: последние тридцать девять писем. Все без конвертов, они были связаны грубой бечевкой в один кулек. Разного размера, разной длины, разного почерка – все они упокоились одной упряжкой. И про них всех было совершенно неизвестно, по какому адресу их хотели отправить. Но еще немного, и я свободен.

Я слишком устал. Колено скрипело, как детские санки. Правая нога перестала быть моей. «Так ты не доберешься даже на великане», – сказал я самому себе, выпил в три глотка едва оттаявшие «Семь озер». Мы шли – нет, перепрыгивали – через город, который превратился в одну огромную пляшущую радиоточку. Цоя сменил Боуи, «Moonage Daydream» сменила Joy Division – «She’s Lost Control».

– Дальше – сам. А то еще раздавлю чего важное: здесь вот как оно, узко, – сказал великан и аккуратно опустил меня в сугроб, доходящий до самых моих плеч. – Гляди, через один дом будет твой – там, где хвостатый.

На одной из крыш я наконец увидел в блеске салюта огромный распушенный хвост, черный клюв, колышущиеся перья.

– Да, там. Ну всё, бывай. Только не рвись, а валиком, помаленьку. Ну, счастливо, значит.

Великан кивнул мне и потихоньку, переваливаясь, неловко наступая