Путешествие на Запад. ТОМ III - У Чэн-энь

Танскому монаху очень понравилась эта праведная обитель, и чувства радости и сердечного расположения раскрылись в нем. В состоянии полного восторга он не удержался и произнес:

Сердце того, кто отверг все мирское, схоже с луной:Чисто и светло оно: на нем – ни пылинки земной.Старец Цзин-цзе усмехнулся и сразу же сложил вторую строку:Дар же его стихотворный велик и непревзойден,Ибо черпает в небе свое вдохновение он.За ним сложил третью строку Гун Чжи-гун:Цветистой парче подобен слов его дивный узор:Радует слух, как ткань золотая радует взор.Четвертую строку сложил Лин Кун-цзы:Мудр стихотворец, а строки его, как звезды, ясны –Им украшенья излишни, ему хвалы не нужны.Пятую и шестую строки прочел Фу Юнь-соу:Шесть величайших династий стерты уж с лика земли,С ними веселье, и роскошь, и наслажденья ушли,На лучшие главы Сышу наложен запрет,Ищешь напрасно ты оды Шицзина – их уже нет.

– У меня случайно вырвалась одна строка нескладного стиха, – сказал Танский монах, – и обо мне поистине можно сказать, что я машу топором у дверей дома Лу Баня. Ваши же стихи, которые я только что услышал, свежи и изящны. Судя по ним, вы настоящие мастера поэзии.

– А ты, пожалуйста, не отвлекайся, – сказал старец Цзин-цзе. – Помни, что монахи начатое дело доводят до конца. Ты сложил первую строку, почему же не заканчиваешь стих? Прошу тебя, продолжай.

– Это мне не под силу, – стал отнекиваться Танский монах. – Очень прошу тебя, уважаемый гун, сделай это вместо меня.

– Ну и хорош, нечего сказать, – шутливо воскликнул гун, – ты ведь сам начал слагать стих, почему же отказываешься закончить его? У тебя нет никаких оснований скупиться на свои рифмы, они дороги нам, как жемчужины…

И пришлось Танскому монаху завершить начатое им стихотворение следующими двумя строчками:

Чай поспевает, тихо на ложе я полулежу,Взором за легкою птицей, слухом за ветром слежу.Сами приходят стихи – лишь стоит уста разомкнуть…Чувством сладчайшим весны моя преисполнена грудь.

– Какая великолепная строфа! – воскликнул гун восемнадцатый. – До чего хорошо звучит: «Чувством сладчайшим весны моя преисполнена грудь».

– Цзин-цзе! – обратился Гун Чжи-гун к правителю горного хребта, – ты прекрасно разбираешься в поэзии, потому и смакуешь последнюю строку. А почему бы тебе самому не начать следующее стихотворение?

Правитель горного хребта гун восемнадцатый был в ударе и не заставил себя упрашивать. Он сам предложил разыграть стихотворную игру:

– Я начну первую строку с последнего слова предыдущего стиха, а вы по очереди слагайте последующие строки таким же образом.

С этими словами он начал:

Грудь моя дышит привольно, а сам я зелен и щедр,Не страшен мне зной палящий, не страшен и зимний ветр.– Ну что ж, – сказал Лин Кун-цзы, – я продолжу с последнего слова твоего двустишия:Ветры утихли, но пляшет тень моих легких ветвей,Любуется путник красою неугасимой моей.Вслед за Лин Кун-цзы выступил Фу Юнь-соу:Моей седине достойной, стройному стану к тому жМожет завидовать каждый в преклонном возрасте муж.Последним выступил Гун Чжи-гун:Муж, здесь стоящий пред вами, собою поддержит трон,Также и дом укрепит он со всех четырех сторон,И рукоятью секиры также окажется он.

Танский монах слушал, беспрестанно восторгался, а под конец сказал:

– Какие блестящие стихи! Они сверкают, словно снег под яркими лучами весеннего солнца! Их утонченность возносится за облака. Вдохновленный вашими стихами, я осмелюсь предложить еще одно двустишие для начала, хоть и не обладаю никаким талантом.

Гун Чжи-гун перебил его:

– О премудрый монах! Ты такой добродетельный муж, так много положил трудов на воспитание в себе высоких качеств. Тебе не подобает играть с нами в эту игру. Прошу тебя, сложи нам лучше целое стихотворение. Может, кто-нибудь из нас в ответ тоже сложит стихи, созвучные твоим!

Танскому монаху пришлось согласиться. С улыбкой он прочел следующие стихи:

Дорога на Запад должна меня увести,Книги священные там я смогу обрести,Чтобы благое ученье дальше по свету нести.Счастье великое встретил я в трудном Пути,Видя, как дар ваш до неба сумел возрасти,Благоуханнейшим древом сумел расцвести.Быть вам в почете, друзья, и в великой честиНыне и вечно, и всюду, во всех десятиСвета частях, коль сумеет зло отвести,Сетью его не дадите себя оплести,Благо и Истину будете в сердце блюсти,Дабы в обитель блаженства свой дух вознести!

Четверо старцев выслушали это стихотворение с нескрываемым восторгом. Гун восемнадцатый воскликнул:

– Хоть я и стар и глуп и с моей стороны было бы дерзостью слагать стихи после вас, я все же попытаюсь:

Высокомерен я и горд, зовут меня Цзин-цзе,Сам славный Чунь и дивный Цзы уступят мне в красе,И по сравнению со мной юнцы – деревья все.В ущельях горных на сто чжан ложится тень моя,Она струится, как ручей, и вьется, как змея,Питает мощь моих корней бессмертная земля.Дружу я с небом и с землей. Сегодня, как и встарь,Пошлет мне солнце жаркий луч, луна зажжет фонарь,Как прежде, светел и пахуч смолы моей янтарьМеня печалью не гнетет веков прошедших ряд,И дождь люблю я, и росу, и непогоде рад,Мне ветер мил, он мне всегда, в любой невзгоде – брат.Но красоты не сохранить, когда начнешь стареть:Когда угаснет блеск листвы, коры угаснет медь,Кто скажет надо мной «увы» – на это мне ответь.

– Начало у этого стиха очень бодрое и мужественное, – сказал Гун Чжи-гун, – каждая строка связана с другой, но в последних двух строках ты чересчур себя принизил. А в общем недурно, очень даже недурно! Я тоже хочу попробовать сложить стих под стать твоему, хоть и стар и несмышлен.

С этими словами он начал:

Тебя я выслушал – теперь внемли моим речамЯвляю я прекрасный вид внимательным очам,Когда свет лунный серебрит мой купол по ночам…Когда, бессонный, в тишине несу я свой дозор,Средь преисполненных красы величественных гор,Когда алмазами росы блистает мой убор,Благоухание мое разносится вокруг,Бесшумно пашет облака великий звездный плуг,И на меня издалека глядит луна – мой друг.Сам царь пернатых свой полет стремит под сень мою,Я каллиграфам четырем всегда приют даю,Я охраняю дивный храм – ему стихи поюПод эту песнь священный храм благие видит сны,Я этой песней славлю всех, что в мир сей рождены,И пору радостных утех – пришествие весны.

Лин Кун-цзы рассмеялся и стал расхваливать его: