Путешествие на Запад. ТОМ III - У Чэн-энь

– Наш правитель, восемнадцатый гун, привел сюда премудрого монаха!

Наставник Сюань-цзан поднял голову и увидел трех старцев. Первый из них, тот, что шел впереди, был статный, благообразный и совершенно седой; казалось, голова его покрыта инеем. У второго волосы были черные с зеленоватым оттенком и непрерывно колыхались; третий, темнолицый, выглядел очень робким и скромным. Все трое были совершенно различными по наружности и по одеянию. Приблизившись к Танскому монаху, они совершили перед ним вежливый поклон. Сюань-цзан ответил на приветствие, а затем спросил их:

– За какие же мои добродетели вы, достопочтенные праведники-отшельники, соизволили проявить ко мне столь высокие чувства любви и почтения?

На это правитель горного хребта, гун восемнадцатый, смеясь, отвечал:

– О премудрый монах! Мы давно слышали о твоих высоких моральных совершенствах и с нетерпением ждали случая увидеть тебя. Наконец пришел долгожданный день и мы обрели это счастье. Если ты в самом деле не поскупишься одарить нас своими поучениями, каждое слово из которых нам дороже жемчуга, и поговоришь с нами по душам, то мы вполне убедимся в силе твоей созерцательности и уверимся в том, что ты принадлежишь к подлинной школе правоверных.

Танский монах низко поклонился и произнес:

– Разрешите узнать, уважаемые праведники, как вас величать.

– Вот этого мужа, – сказал гун восемнадцатый, – с головой седой, словно иней, мы зовем Гун Чжи-гун, что значит беспристрастный, прямой гун; того, у кого волосы черные с зеленоватым отливом, мы зовем Лин Кун-цзы, что значит мудрец, витающий в небесах, а скромного и робкого – Фу Юнь-соу, что значит старец, обметающий пыль с облаков. Меня же зовут просто Цзин-цзе, что значит крепкий, как сучок.

– А как велик возраст у почтенных мужей? – поинтересовался Танский монах.

Первым отвечал Гун Чжи-гун:

Мой возраст – тысячелетний,Но строен, как в юности, стан,Всегда я в одежде летней,Чей запах душист и прян;Как кружевное плетеньеИзгибы моих ветвей,Бегут от них легкие тени,Как сотни проворных змей…Меня посещают птицы,Чьих крыльев размах широк,К Познанью мой дух стремится,Подходит мудрости срокРожден я прямым и твердымИ старости не боюсь –Она не помеха гордым,И ей я не поддаюсь.Пусть я не простого рода,Приют мой – в чаще густой,Минуют меня невзгодыИ мир с его суетой.

Когда Гун Чжи-гун закончил, заговорил с усмешкой Лин Кун-цзы:

Мне тоже немало лет –Их с тысячу наберется.По возрасту я – дед,Но ствол мой к земле не гнется.Не страшен мне вихрь и град,Крепка моих сучьев сила,Свой изумрудный нарядПоныне не износил яВ тиши заповедных рощ,Как юноше, мне не спится,И шелест мой, словно дождь,В прохладе ночной струится.С помощью цепких своихКорней сумел овладеть яЩедротами недр земныхИ тайнами долголетья.Я птицам приют даю,Владеющим дивной силой,Мне дружбу дарит своюСам аист сереброкрылый.Мудрей всех пернатых он,Умеет менять обличье –То с виду он, как дракон,То снова повадка птичья…Я знатного рода сам,В лесу – не последний житель:Мой вид украшает храмИ праведника обитель.

После него стал говорить Фу Юнь-соу. Он тоже засмеялся и прочел стихи о себе:

Срок в тысячу лет, что прожит,Оставил на мне свой след:Ничто меня не тревожит,В очах моих меркнет свет.В дремотном, благом покое,Бездумная жизнь течет,И мир с его суетоюНе манит и не влечет.А был я молод когда-тоИ к радостям не суров…Любили меня, как брата,Шесть добрых весельчаков,И семь мудрецов известныхСпешили ко мне прийти,Чтоб правду искать совместноИ к ней обретать пути.Давно уже отзвучалиЗнакомые голоса.И никнет в немой печалиБылая моя краса.

Наконец заговорил гун восемнадцатый, по прозванию Цзин-цзе:

Одиннадцатый векЖиву я на этом свете,Но времени рьяный бегНичем меня не отметил.По-прежнему зелен я,Могуч и хорош собою,И праведные друзьяДосуг свой делят со мною.Собравшись в моей тени,Ведут мудрецы беседу –Все тайны знают они,Им путь к совершенству ведом.Питает меня земляСвоим благотворным соком,Не ведаю жажды яНи в зной, ни в мороз жестокий.Цвету я в долине той,Где мрут дерева другие,Не властвуют надо мнойРазгневанные стихии.

Танский монах поблагодарил их всех и спросил:

– Не являетесь ли вы, уважаемые праведники, теми четырьмя старцами, которые появились во времена династии Хань, поскольку каждый из вас достиг столь высокого возраста, а почтенному Цзин-цзе даже минуло свыше тысячи лет? Я сужу по вашим годам и благообразному виду.

– Что ты, что ты! – почтительно отвечали старцы. – Ты слишком высоко нас ставишь. Мы вовсе не те знаменитые отшельники, за которых ты нас принимаешь, а всего лишь четыре хранителя, обитающие в глубинах гор. Позволь же теперь узнать, каков твой возраст?

Танский монах почтительно сложил руки ладонями вместе и с поклоном отвечал:

Покинув материнскую утробуДавно, тому назад уж сорок лет,Изведал я слепого рока злобуИ много им определенных бед.Спасая жизнь свою, упал я в воду,И тут бы, верно, свой окончил век,Когда б шальные волны в непогодуНе вынесли меня на тихий брег!Так на горе Цзиньшань я оказался,Где мудрость древних книг в себя впитал,Где истины великие познал,Где Будде всеблагому поклонялся.На Запад государь меня послалНе раз со злом в дороге я сражался,Но никогда ему не поддавался;Сколь счастлив я, что здесь вас увидал!

Все четверо старцев пришли в умиление и начали превозносить Танского монаха.