Банда 2 - Виктор Пронин

— Я могу забрать его в поликлинику управления внутренних дел, — сказал Пафнутьев. — Ты как? — спросил он у Зомби.

— Даже не знаю... Когда?

— Сегодня. Если хочешь, прямо сейчас. Я на машине, могу сразу тебя забросить. А? Решайте, ребята. Там, может быть, не так удобно, не будет отдельной палаты и березы в окне, но зато безопаснее, это уж точно.

— Собраться надо, — неопределенно ответил Зомби, повернувшись к Овсову, словно предлагая тому принять решение. — Я уж привык здесь. Можно сказать, дом родной.

— Дом родной там, где тебе ничто не угрожает.

А этот дом уже горит синим пламенем. Я бы не тянул, — сказал Пафнутьев. — Эти хмыри... Которые были у вас сегодня... Очень уж крутые. Я таких и не помню.

— Давай, Паша, к вечеру, — сказал Овсов. — Нужно документы оформить, выписку, составить схему лекарств... Ведь он нуждается в ежедневном осмотре... Это все не так просто. В крайнем случае пришли своего человека, поселим его в ту же палату, а?

— Неплохое решение, — улыбнулся Зомби.

— Смотрите, ребята, — Пафнутьев поднялся. — Я предложил неплохое решение.

— Вы узнали, откуда сквозняком потянуло? — спросил Зомби у Пафнутьева, — Как они узнали кто я, где я, что я это я...

— Да, я все узнал. Тебе известна такая фамилия — Цыбизова? Изольда Цыбизова?

— Я ведь был у нее... Это страховой агент. Мне кажется, она плохой человек... Это враг.

— Правильно. Враг. Отъявленный и давний.

— У меня такое чувство, что я с ней встречался и раньше, — неопределенно протянул Зомби. — Может быть, ошибаюсь, но вот что-то подсказывает мне...

— Ты с ней встречался и довольно часто.

— Она не узнала меня, когда я приходил к ней?

— Думаю, нет. Иначе ваши сегодняшние гости нагрянули бы сюда гораздо раньше.

— Значит, это она устроила охоту за мной в больничных коридорах?

— Во всяком случае, по ее наводке, — подтвердил Пафнутьев.

— Может быть, это пригодится, — Зомби вынул из кармана больничной пижамы и протянул Пафнутьеву черный блокнотик. — Когда я был в гостях у этой дамы... Не удержался и прихватил. Вдруг, думаю, пригодится.

Пафнутьев взял блокнотик, ощутив пальцами настоящую кожу, перелистнул несколько страничек — его интересовала буква "Б". На этой странице было несколько телефонов, но ни под одним не стояла фамилия, все номера была безымянными. Но эта неопределенность его только порадовала — если человек не указывает, кому принадлежит номер, значит, у него есть для этого основания.

— Почему же раньше не отдал? — спросил Пафнутьев у Зомби.

— Не знал, как вы отнесетесь к моей самодеятельности. Но после сегодняшних событий хранить его у себя уже нет смысла. Вот и в том, что я был у нее, признался, — Зомби улыбнулся.

— Да знали мы о твоем визите к этой даме, знали. Сфотографировали тебя наши ребята и при входе, и при выходе...

— Надо же, — удивился Зомби.

— Но больше ходить к ней не следует, — сказал Пафнутьев, подняв указательный пален. — Не просто нежелательно, не просто опасно, но и вредно для всей нашей работы. Я внятно выразился?

— А как она узнала, что я здесь? Как узнала, кто я?

— Узнала, — уклонился Пафнутьев от ответа. С некоторых пор он убедился, что чем меньше он будет говорить о своих знаниях, тем лучше. Люди выбалтывают самое заветное, даже когда знают, что этим вредят себе. Даже когда ставят себя в смертельную опасность, продолжают трепаться, и нет никаких сил их остановить. Что движет ими, какой черт дергает за язык — никому неведомо. Какая-то невытравляемая страсть похвастаться, покрасоваться своими знаниями. Дурь собачья и больше ничего, — решил про себя Пафнутьев, покидая ординаторскую.

Оставшиеся некоторое время молчали, осмысливая случившееся. Заглянул какой-то больной на костылях, позвал сестру. Валя вышла. Овсов закрыл за ней дверь на ключ. Вернувшись, сел напротив Зомби.

— А теперь послушай меня, — сказал Овсов и, протянув руку, вынул из-за шкафа выкрашенный коричневой краской костыль с черной пластмассовой ручкой. — Эту вещь мне подарил один умелец. Что-то он там испытывал и повредил руку. Небольшой взрыв получился у него на столе... Просил отметить в истории болезни, что это была механическая травма. Если просит, значит, это ему нужно. Я отметил как он просил. А он в знак благодарности подарил мне этот костыль.

— Подарок с намеком? — улыбнулся Зомби.

— Понимай, как хочешь, но это не костыль в полном смысле слова. Это страшное оружие. Смотри... Это не просто труба, это ствол ружья. Возле рукоятки вмонтирован затвор... Видишь? Заряжается ружейными патронами. Ствол снизу закрывается резиновым наконечником. Видишь?,. Вот эта кнопка — предохранитель. Поворот рукоятки — и затвор взведен. Ружье однозарядное... В ствол входит один патрон. Второй патрон помещается в рукоятке. При должной сноровке перезарядить можно секунд за пятнадцать, двадцать...

— Забавная штучка, — сказал Зомби, беря костыль в руки. — Тяжеловат немного.

— Он тяжеловат, как костыль. Но как оружие... В самый раз.

— Забавная штучка, — повторил Зомби, но уже с другим выражением. Если раньше в его словах звучало снисходительное удивление, то теперь Овсов уловил мысль. — Вы хотите мне эту штуковину подарить?

— Возьми на всякий случай. Сегодня утром я убедился, что она тебе не помешает.

— Ну что ж... Подарите. Не откажусь.

— Этот костыль требует осторожного обращения, — Овсов испытующе посмотрел Зомби в глаза.

— Я думаю, что он требует целеустремленного отношения.

— То есть?

— С таким костылем перестаешь чувствовать себя калекой...

— Я надеюсь... — Овсов запнулся, подыскивая нужное слово.

— Что это останется между нами? — спросил Зомби, сразу поняв заминку хирурга. — Разумеется, само собой. Все опасения можете выбросить из головы. Сейчас он в боевом состоянии?

— Да... Один патрон в стволе, второй в рукоятке. Запомнил? Это предохранитель... Чтобы не выстрелить случайно. Кнопка под самой ручкой. Ты сдвигаешь предохранитель и никто этого неприметного движения пальцем не заметит. И ручку повернуть, можно незаметно. Видишь? Тебе нельзя расставаться с этим костылем. Ведь он и как костыль неплох, а?

Зомби некоторое время рассматривал подарок. Костыль все больше нравился ему — в нем не было ни единого явного признака оружия. Краска на стволе во многих местах была содрана, ствол выглядел облезшим, исцарапанным. Свинчивающийся кончик ручки, в которой было высверлено отверстие для запасного патрона, тоже не обращал на себя внимания.

— Зачем вы мне его даете? — спросил Зомби.

— Мне будет жаль, если мои многомесячные усилия окажутся уничтоженными какими-то ублюдками. Как это чуть было не случилось сегодня утром.

— Да, — кивнул Зомби, поднимаясь, — грохоту было много. — Опираясь на костыль, он сделал несколько шагов по ординаторской, подошел к двери, обернулся — Спасибо, Петр Степанович... Остался последний вопрос... Что в патронах?

— Картечь, кабанья картечь.

— Это хорошо, — пробормотал Зомби уже в коридоре. И чуть прихрамывая, направился к своей палате, у которой возился больничный столяр — прилаживал новую дверь. Не доходя нескольких метров до палаты. Зомби остановился и некоторое время рассматривал развороченный линолеум пола. Удовлетворенно кивнув каким-то своим мыслям, вошел в па-лагу. Зомби устал за это утро и ему смертельно хотелось прилечь.

Невродов относился к людям, с которыми надо было уметь молчать, не тяготясь, не раздражаясь, а просто воспринимать молчание, как продолжение разговора. И молчание самого Невродова было наполнено смыслом, настроением, ощущением того, что в эти самые секунды что-то происходит, принимаются решения, меняется чья-то судьба. И Пафнутьев, сидя у приставного столика, не торопил прокурора. Он тоже умел молчать и ценил эти неторопливые минуты. Молчание более многозначно, а каждое произнесенное слово как бы сужает мир, ограничивает его и сводит в конце концов к жестким «да» или «нет». Наверно, нот так же нетерпеливые любовники, доведя себя до последней грани какого-то чувственного искупления, продолжают оттягивать главный момент, короткий и бурный, чтобы когда уже не будет никаких сил совладать с собой, впиться друг в друга, проникнуть друг в друга и замереть, содрогаясь не то от боли, не то еще от чего-то более сильного и мучительного. Впрочем, это тоже разновидность боли.

— Ну? — наконец просипел Невродов, — уставившись на Пафнутьева маленькими настороженными глазками. — Ну? Ты этого хотел?

— Похоже, удалось, Валерий Александрович.

— Только похоже... А что получилось на самом деле... Я затрудняюсь сказать.

— А нам и не надо стремиться к тому, чтобы все назвать по именам, разложить по полочкам и наслаждаться наведенным порядком. Поток бурлит и играет на солнце... Пусть бурлит, пусть играет, — произнес Пафнутьев слова, которых Невродов никак не ожидал. Он склонил голову, внимательно вслушиваясь, поражаясь, потом молчал, удивляясь все больше.