Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930–1940-е годы - Георгий Андреевский

Как бывает в жизни? Живут люди. Двое, трое, их связывают родственные узы, они знают друг друга всю жизнь, ссорятся, ругаются, потом мирятся, и жалеют друг друга, и прощают друг другу все. А потом появляется среди них новый, чужой человек. Кто он, что за жизнь прожил, какие обиды и горести испытал, какие мысли бродят в его голове? Никто из них этого не знает и знать не может. В Регатуне Мария Александровна прежде всего увидела мужчину. Потом мужчину в нем увидела и Елена. К этому времени она уже была женщиной, да и сколько можно оставаться девушкой, если в квартире, рядом с тобой, живут посторонние мужики. С кем-то из них Елена познала земную радость, от которой уже не в силах была отказаться. Снизошла она и до Александра Ивановича, хотя тот и не был героем ее романа. Примитивный, малограмотный, он был еще и на руку нечист, за что Лена презирала его и называла жуликом. Не зря же, по ее мнению, его так часто выгоняли с работы. Местечки же он себе выбирал хлебные: столовые, буфеты, вагоны-рестораны и т. д. Таким уж он уродился. В школе учиться он не хотел, пас колхозных свиней. Когда вырос – забрали в армию, а тут война. В авиаполку устроился на хозяйственную должность. Воровал у летчиков борт-пайки. Попал под трибунал. Срок, штрафная рота, ранение в ногу, контузия, госпиталь. С Регатуна сняли судимость и освободили от наказания. После войны он стал искать место под солнцем. Решил устроиться в Москве. Нашел женщину, гражданку Парамонову, женился на ней. Жилплощадь у нее была, к сожалению, маловата. Регатун стал искать что-нибудь получше. А когда нашел Грабовских, понял, что это то, что ему нужно. Недолго думая, забрал из дома свои вещи, кое-что из вещей жены и переехал к Марии Александровне. Сошелся с нею. Клялся в любви. Мария Александровна упала в его объятия, как подпиленная березка. Вскоре и брак зарегистрировали. О своей первой жене Регатун ничего ни ей, ни государству, конечно, не сообщил. Ничего не сказали «молодые» о заключенном браке Лене. На этом настаивал Регатун. Когда же новобрачным понадобилось скрыть поездку Марии Александровны на Украину к новой свекрови, они попытались выпроводить Лену из родного дома в дом отдыха. Регатун ради такого дела даже пообещал достать для нее путевку. Путевку он, конечно, не достал, а Лена обо всем узнала, и не от кого-нибудь, а от своей собственной матери. Та во время очередного скандала не вытерпела и все ей выложила. Тяжело стало у девушки на душе. Ее любовником оказался муж ее же собственной матери, ее отчим. Грязь какая! Регатун, конечно, успокаивал ее, клялся, что любит, а Марию Александровну просто уважает, что он хочет быть для них родным человеком, а не жильцом, хочет быть всегда рядом с ней и любить только ее. После этих слов Лена немного успокоилась, хотя в глубине души не верила Регатуну и называла его ренегатуном. Мария Александровна на радостях сразу объявила всем о своем замужестве. Событие это вселяло в ее душу гордость, а разница в возрасте с новым мужем не только не пугала ее, а наоборот, придавала задора и упоения. Дочь же ее все больше мрачнела, задумываясь об истинной причине, заставившей Александра Ивановича зарегистрировать брак с ее матерью. Как ни любила она свою мать, но подумать о том, что Регатун питает к ней искренние чувства, не могла. «Она стара для него, – думала Лена, – неужели ему с ней приятнее, чем со мной?» К тому же вставные зубы, которые она кладет на ночь в стакан с водой, чтобы они не натирали ей десны, этот неаккуратный, растрепанный вид, эти истерики. «Зачем она ему? Он же клялся в любви мне, меня уговаривал выйти за него замуж?» – спрашивала она себя и не находила ответа. Но постепенно, все больше и больше Лена стала думать о том, что отчим, получив от нее отказ на заключение брака, пошел на брак с ее матерью, преследуя ту же, что и с ней, одну-единственную цель – завладеть жилплощадью. Она и раньше чувствовала, что он затевает что-то недоброе, поэтому и не хотела ехать в дом отдыха.

Всем нехорошим предчувствиям Елены Эдуардовны Грабовской вскоре нашлось подтверждение. Как-то в квартиру постучали. Она открыла дверь. На пороге стояли две женщины: молодая и пожилая. Они спросили: «Здесь живет Регатун?» Она ответила: «Здесь, а что вам от него надо?» Тогда молодая женщина спокойно сказала: «Я Парамонова, жена Регатуна» – и показала паспорт. Лена впустила их в квартиру. Женщины забрали свои вещи и ушли. Тяжело стало на душе Лены. В дневнике, которому она только и доверяла свои мысли и чувства, появилась в те дни такая запись: «Я не замечаю вокруг себя хороших людей, которые относились бы ко мне чистосердечно». Вскоре у нее состоялся откровенный разговор с отчимом. Она обвинила его в предательстве, измене, в том, что он не любит ее мать, а женился на ней лишь для того, чтобы завладеть их квартирой, что он и ей делал предложение с той же целью. Под конец Лена бросила Регатуну такую фразу: «Ты двоеженец. Брак твой с моей матерью недействителен. Я сообщу про тебя куда следует, и тебя посадят за двоеженство, а квартиры тебе не видать, как своих ушей». Регатун тогда смолчал. Продолжать ссору было не в его интересах. Он затих, пропал куда-то, сказав, что уезжает по делам. Потом вернулся тихий, скромный, жаловался на тяжелую жизнь и трудную судьбу. Лене стало его жалко. В воскресенье, 11 июля 1948 года, Александр Иванович пригласил ее за город погулять. Она согласилась. Поехали в Черкизово. Шли по лесу. Был прекрасный летний день. Лена говорила о французских художниках, о завтраке на траве с обнаженными натурщицами. Она шла не оглядываясь, полная впечатлений, забывая о своем спутнике. Только неожиданный выстрел и ожог шеи заставили ее остановиться и обернуться назад. Она увидела силуэт в белой рубашке, потом что-то ударило ее в грудь, и она упала. Не стало Лены Грабовской, милой девушки и студентки. Мать ее в это время ругалась с кем-то в очереди, доказывая свою правоту. Вечером Регатун вернулся домой, на Арбат. Сказал, что Лена осталась у друзей. Когда Лена не пришла домой и на следующий день, Мария Александровна начала волноваться. «Материнское сердце вещун, – сказала она, – с ней что-то случилось» – и, обращаясь к Регатуну, нервным, срывающимся голосом спросила: «Где моя дочь? Куда ты ее дел?» Она собралась идти в милицию, но тут Регатун, мямливший до этого что-то непонятное, вдруг четко и ясно произнес: «Ну чего панику поднимать? В Челюскинской она, по Северной дороге. Поедем, покажу». На следующее утро поехали. Вышли на станции, пошли через лес. Не доходя до кирпичного завода, Регатун захромал и сказал: «Присядем, мне ботинок поправить надо, что-то попало». Мария Александровна тоже хотела присесть, но в это время Регатун вынул пистолет и выстрелил ей два раза в грудь.

Трупы матери и дочери скоро нашли местные жители, но поскольку при них не было документов, они, никому не нужные, долго лежали в местных моргах. Регатун же продолжал жить на Арбате. Продавал потихоньку хозяйские вещи и никуда о пропаже жены и падчерицы не сообщал. Соседи и знакомые спрашивали его при встрече, где Мария Александровна и Лена, на что он отвечал, что они в доме отдыха. Когда же все сроки отдыха прошли, стал говорить, что женщины на полуторке уехали с каким-то Петром Ивановичем под Харьков, где у этого Петра Ивановича имеется дом с садом. Люди этому не поверили: не могли же уехать Грабовские из Москвы, ни с кем из них не попрощавшись, к тому же как они могли бросить квартиру, работу и институт, и заявили в милицию. Регатуна обыскали, арестовали, прижали, и он признался в убийстве обеих женщин. Поначалу он вел себя нагло и развязно. Напевал и насвистывал, говорил, что у него не было иного выхода, кроме убийства, что он хотел отдохнуть и что вообще все, сотворенное им, не заслуживает стольких разговоров. Потом, посидев в камере, Регатун сник, раскис, стал заикаться и жалеть себя. Признав свою вину, он показал те места, где совершил убийства и куда спрятал оружие. Не рассказал он только о том, что, уговорив Марию Александровну поехать на Украину, намеревался убить ее там, а потом, вернувшись в Москву, жениться на Лене, прописаться в квартире и стать ее хозяином. Если бы не Мария Александровна со своей несдержанностью и не Парамонова, может быть, так все бы и случилось.

Московский городской суд под председательством Климова, с участием прокурора Блюмкиной, 20 мая 1949 года признал его виновным в убийстве Грабовских и приговорил к двадцати пяти годам лишения свободы с запрещением после отбытия наказания в течение пяти лет проживать в центральных городах Советского Союза. Сейчас бы Регатуну было восемьдесят три, а Лене Грабовской семьдесят один год.

Ежедневно мимо дома на Смоленской площади проходят тысячи людей, занятых своими мыслями и заботами, и никто из них не знает о том, что когда-то случилось с двумя женщинами, жившими в нем. Кто-то скажет: «А зачем нам все это знать?» – и будет, наверное, прав – знать это совсем не обязательно. Мало ли в Москве где кто жил и где кого убили. Только что плохого в том, если кто-нибудь, проходя мимо того дома, помянет эти две загубленные души добрым словом и пожалеет их?