Легенда об Иных Мирах - Наталья Баранова

Многие смотрели на Лиит, оглядывая жадно. Даже одетая в платье из грубой ткани, похожей на дерюгу, скрывавшее контуры тела, и платок, надвинутый на самые брови, она казалась прекрасной королевой, так прекрасна и лучезарно была красота ее лица с тонкими чертами. Многие после этого бросали недоуменный взгляд на него, пытаясь понять, что ж такого эта женщина нашла в невысоком, нищем оборванце, путешествующем, не имея гроша за душой. У которого всех достоинств – только темные, блестящие глаза, бешеные глаза, выдающие дикий норов и гордость, не присущую оборванцам.

Он, рассекая мрак, подошел к ней, присел рядом. Лиит одарила его взглядом, от которого словно огнем опалило сердце, положила голову на его плечо, посмотрела вверх, на звезды. Он сжал тонкую ладонь своей, на мгновение, задержав ее пальцы в своих, погладил ее, тихо, незаметно, и вздохнул.

Ему не нравился караван, не нравились взгляды, которыми их кололи, не нравились речи, слова. Она же этого всего, словно и не замечала. Но он знал, что ей тяжелее. Он знал, как уже столкнулся с тем, что вольно или невольно, но она не может не читать чужие мысли и чувства, не облаченные в слова настроения и подозрения. Так получилось, что на некоторое время их дороги были едины. И лучшим решением вначале казалось примкнуть к каравану. Он сам настоял на том.

Дороги были полны разбойного люда, а караван сопровождала стража, нанятая купцами. Он надеялся, что будет безопасней и спокойнее хоть часть пути пройти, пусть под относительной, но защитой. Лиит молча согласилась с его решением. И только здесь он понял, насколько путешествие в ее обществе может быть опасным.

Она привлекала взгляды, на нее глазели, как на диковину, дивились на лучезарную эту красоту. Но не видели души. А он припомнил, что в этом диком мире, женщинам отказывали не только в разуме, но и в наличии души.

Оголтелый, дикий народ видел в них лишь игрушку, утеху страстям, мать, кухарку, рабыню, но не человека. Возможно, Алашавар мог бы стерпеть это отношение к их женщинам. Но не к ней. Для него она была полна света. Внутреннего света. Того огня, которого были лишены все они.

Он смотрел на лица, что уместнее было сравнить с мордами животных, и понимал, что долго, целую бесконечность еще им не постичь того, что знает она. Не постичь и принять лишь за откровенную женскую глупость ее нежелание, неумение причинить зло. Нежелание отплатить высокомерием за страх, насилием на насилие.

Она казалась тихой, скромной и робкой. И безумно прекрасной, облаченная даже в дерюгу. Она была королевой, сказочной королевой. Таких королев как она никто из этих людей не встречал в этой жизни. Лишь менестрели иногда слагали легенды и песни о них. Но кто же верит в песни?

Лиит тихонечко произнесла пару слов, он не разобрал, так тихо они были сказаны, но почувствовал ее настроение. Она успокаивала его, усмиряла бурю, что готова была разразиться в душе. А потом, неожиданно, и для него, и для окружающих, подняв голову к небу, запела. Это был дикий варварский напев, дикий и прекрасный. В нем была тоска, но была и страсть. И голос ее чистый, как хрусталь, словно раздвинул тьму, разорвал ночь, спаяв землю и небо.

В морозном, холодном воздухе звук ее голоса был особенно чист, и, постепенно набирая силу, он становился громче, явственнее, звонче, взлетая до невиданных высот. И казалось, что неведомое, чистое колдовство заставляет вибрировать воздух. Часто – часто дрожать, как дрожит он, нагретый жаром костра.

Она пела о мечте, о том, что забытое, дремлет в душе, как огонь под толстым слоем пепла. О любви. О дороге. О доброте, что одетая скромностью, кажется незаметной. Пела о вечном движении моря и неба, о ветрах, что несут перемены. Ее голос, нежный, свежий, завораживал. И мужчина с удивлением отмечал, что все разговоры прекращались. Ее слушали, смотря уже совсем иначе, нежели всего лишь пять минут назад.

Она пела, а в глубине тела, около сердца, в маленькой точке вдруг зажигался жар, и волна тепла летела по всему телу, согревая кровь... мечтой? Надеждой? Она пела, и на глаза невольно наворачивались слезы. И когда она пела, ей вторило только людское молчание, шелест ветра, шорох ручья по мшистым камням. И эхо.

Ступая осторожно, словно боясь спугнуть эту песню, широкими шагами к ним подошел человек, одетый тепло и добротно, присел невдалеке на чурбак, смахнул прутиком с сапог налипшую грязь. Темные глаза смотрели из-под нависших бровей с любопытством. Все остальные отражения эмоций тонули в огромной, окладистой бороде.

– Значит, лучшую долю ищете? – проговорил он, ничего не спрашивая, словно что-то надумав, сам, лишь только она закончила петь, – не спорьте, вижу. Зачарованный град в горах, в который хода нет никому, кроме избранных и званных, где улицы золотом мощены, а дома, стало быть, из горного хрусталя? И куда ж вас несет, остолопов? Многие град искали. Дураков-охотников много. Только есть ли тот град? Года два назад князь Ангерт решил тоже, как вы, найти этот град. Золотые улицы ему покоя не давали, видишь. Все войско свое потерял, сам вернулся полоумным. Только и твердит, что город заколдован, что нечисть его сторожит, драконы да призраки огненные. Все остальное, что до было, что потом, начисто у него из памяти отрезало. Только и знает, что по углам от нечисти этой прячется. Официально княжит за него малолетка – сын. Неофициально жена, которая не дура, но стерва, каких поискать. И мотовка. Бархат любит, шелка любит, драгоценности там, холуйчиков, на лицо приятных. Нам, купцам то на руку, но холопов своих она зорит, по миру пускает. Так, скажите мне, на кой ляд, нужно искать этот город. Кому от этого польза?

Алашавар тихонечко вздохнул, посмотрел на купца, отметив, что интерес в глазах того неподделен. Как и то, что он хочет отговорить от безрассудства авантюры их обоих. Тревожась? Только вот отчего?

– Это мое дело, – тихо ответил он.

– Так-то так, – крякнул купец, – но я б на твоем месте еще раз подумал. Ладно, если сам пропадешь. Жену-то куда тянешь? По что?

Он не ответил, заметив как зябко, передернув плечами, с явной неохотой и страхом, потянулся к опушке леса, видно, за хворостом, мальчишка сопровождавший караван. Погнал кто-то из старших.

Поднявшись на ноги сам, представив как жутко и страшно в этом, ночном лесу, где могут таиться неведомые опасности, подстерегать на каждом шагу, он пошел вслед мальчишке, и заметил как за ним следом, тихо, и так же, не отвечая купцу, поднялась и последовала она, Лиит.

Мальчишка, заметив подкрепление, робко улыбнулся, глаза просветлели благодарностью. Он сам подмигнул ему на ходу. Там, позади, у костра, кто-то озадаченно хмыкнул, не понимая, что их-то погнало в темный, неприветливый лес, способный нагнать страха и на храбреца. Ведь их никто не гнал.

Мальчишка собирал хворост, Алашавар помогал ему. Лиит, зайдя в спасительную тьму, скинула с головы платок, укрывавший серебряные косы, распустив волосы, прижалась к темному стволу, словно желая слиться с деревом, высоким и могучим, распустившим крону далеко в выси.

Оглядываясь на нее, угадывая ее силуэт зорким зрением эрмийца, он улыбался. Если б мог знать купец, что не он, а она ведет его в зачарованный город. И что вовсе не золото улиц манит его, а желание быть рядом с ней. Единственной. Неповторимой. Его Лиит.

Он первым услышал чужака. Нет, не первым, раньше его, несомненно, почувствовала она. А раз промолчала, значит, и им было за лучшее затаиться. Потому он только осторожно прикрыл мальчишке ладонью рот, оттащил туда, где тень была гуще, и замер.

Только шум дыхания мог выдать его. Мальчишка, все поняв без слов, застыл, как полено, и тоже, жадно всматривался в темноту. Звук тихих шагов теперь слышал и он, тем более, где-то там, в темноте под ногой чужака хрупнула ветка, хрустнула сухо.

Алашавар разглядел силуэт. Мужчина, в теплом кафтане, в плаще с подбоем остановился невдалеке, застыл, глядя на костер сквозь паутину веток. А потом он вновь услышал шаги, пробирался кто-то легкий, невысокий и неуклюжий. И шума создавал куда более чем первый нежданный гость.

– Опаздываешь, – не таясь, проговорил незнакомец. Голос был властен и сочен, надменен и нагл.

Голос, что ответил, он знал, и принадлежал он сгорбленному, сонному тихоне, что сопровождал караван в роли то ли счетовода, то ли писаря. Невысокий, сгорбленный старичок, с манерами святоши наводил на всех тоску своим занудством и гнусавым, слабым, неприятным, хихикающим смехом.

– Прощения просим, ваше благородие, никак не мог. Внимания много было. Очень. Апэйлан, страж, внимателен, докука, не хотел попадаться ему на глаза. А как узнает? Не хотелось бы.

– Пусть. Каким перевалом пойдет караван? И стоит ли связываться?

– Что везем? Бархат везем, шелк везем, – затараторил старикашка, – меха кабрские, мед, вина. Золота нет. Но вот оборванец к каравану пристал. С ним краля. За эту много золота получить можно. Если распорядиться с умом.