Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова - Венедикт Ерофеев

<…>

Лаврецкий прожил всю зиму в Москве, а весною следующего года дошла до него весть, что Лиза постриглась в Б……м монастыре, в одном из отдаленнейших краев России. <…> Говорят, Лаврецкий посетил тот отдаленный монастырь, куда скрылась Лиза, – увидел ее. Перебираясь с клироса на клирос, она прошла близко мимо него, прошла ровной, торопливо-смиренной походкой монахини – и не взглянула на него; только ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо – и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу. Что подумали, что почувствовали оба? Кто узнает? Кто скажет? Есть такие мгновения в жизни, такие чувства… На них можно только указать – и пройти мимо» («Дворянское гнездо», эпилог).

Возможна также реминисценция слов Хромоножки из Достоевского: «Ну, я так и предчувствовала, что они опять монастырь предложат! Эка невидаль мне ваш монастырь! Да и зачем я в него пойду, с чем теперь войду? Теперь уж одна-одинешенька! Поздно мне третью жизнь начинать» («Бесы», ч. 2, гл. 2); а также других неистовых и «блядующих» героинь Достоевского – Настасью Филипповну Барашкову: «Иль разгуляться с Рогожиным, иль завтра же в прачки пойти» («Идиот», ч. 1, гл. 15) и Грушеньку («Братья Карамазовы»). Логично вспомнить и шекспировскую Офелию, которую превратности любви и жестокая действительность также заставляют смотреть в сторону монастыря: «[Гамлет: ] Уйди в монастырь; к чему тебе плодить грешников?» («Гамлет», акт 3, сц. 1).

Ситуация «мать-одиночка бросается под поезд» встречается не только в русской прозе, но и в поэзии, например у Блока:

Встала в сияньи. Крестила детей.И дети увидели радостный сон.Положила, до полу клонясь головой,Последний земной поклон.<…>Мамочке не больно, розовые детки.Мамочка сама на рельсы легла.<…>Мамочке хорошо. Мама умерла.

(«Из газет», 1903)

У Блока же есть и другой образ женщины-самоубийцы:

Под насыпью, во рву некошеном,Лежит и смотрит, как живая,В цветном платке, на косы брошенном,Красивая и молодая.<…>Не подходите к ней с вопросами,Вам все равно, а ей – довольно:Любовью, грязью иль колесамиОна раздавлена – все больно.

(«На железной дороге», 1910)

29.10 C. 69. «Ты хоть душу-то любишь во мне? Душу – любишь?» <…> «Сердцем… люблю твою душу, но душою – нет, не люблю!!» —

Хотя перед нами очередной образчик словоблудия, однако в нем есть определенная логика, восходящая, например, к такому тексту: «При умножении скорбей моих в сердце моем, утешения Твои услаждают душу мою» (Пс. 93: 18–19).

29.11 Владимир-на-Клязьме —

областной центр в 150 км к востоку от Москвы, расположен на реке Клязьме. Официально называется просто Владимир; Дарьей обозначен как «Владимир-на-Клязьме» по аналогии с Ростовом-на-Дону (см. 29.13). В местном педагогическом институте в 1961–1962 гг. учился Венедикт Ерофеев, по случаю чего на здании института в 1995 г. была вывешена мемориальная доска.

29.12 …бабушка моя, глухонемая, с печки мне говорит: «Вот видишь, как далеко зашла ты, Дашенька, в поисках своего „я“!» —

У Достоевского Варвара Петровна Ставрогина уговаривает свою воспитанницу Дарью, сестру Шатова, выйти замуж по расчету:

«– Дарья <…> ничего у тебя нет особенного, о чем бы хотела бы ты сообщить? <…> На душе, на сердце, на совести?

– Ничего, – тихо, но с какою-то угрюмою твердостию повторила Даша.

– Так я и знала! Знай, Дарья, что я никогда не усомнюсь в тебе. <…> Слушай, – хочешь замуж? <…> Ты не думай, что я по глупости сейчас сбрендила; я понимаю, что говорю. Я эгоистка, будь и ты эгоисткой. Я ведь не неволю, как скажешь, так и будет. <…>

– Мне ведь все равно, Варвара Петровна, если уж непременно надобно замуж выйти, – твердо проговорила Даша.

– Непременно? Ты на что намекаешь? – строго и пристально посмотрела на нее Варвара Петровна. <…> – Ты хоть и умна, но ты сбрендила. <…> Дура ты! – накинулась она на нее, как ястреб, – дура неблагодарная! Что у тебя на уме? <…> Дура, дура, все вы дуры неблагодарные!» («Бесы», ч. 1, гл. 2).

29.13 Ростов-на-Дону —

крупный областной центр в юго-восточной части европейской территории России. Река, на которой он расположен, включается в название, чтобы избежать путаницы с Ростовом Великим, расположенным к северу от Москвы.

29.14 …по путевке комсомола… —

Путевка комсомола – разговорное название официального документа, выдававшегося членам ВЛКСМ при направлении их на работу на крупнейшие стройки СССР: «Десятки тысяч юношей и девушек по призыву партии с путевками комсомола направлялись в необжитые места, на новостройки Урала, Кузбасса, Донбасса, Дальнего Востока и Средней Азии. <…> К концу 1956 года на эти новостройки по путевкам комсомола прибыло более 200 тысяч юношей и девушек» (История КПСС. М., 1973. С. 412–413, 582).

29.15 Если он приехал в Ростов и все еще живой, значит он где-нибудь в Средней Азии. —

Не такой уж и абсурд, если учесть, что выражение «выехать в Ростов» имеет в русском речевом обиходе с 1771 г. значение «умереть» (Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. М., 1996. С. 159).

29.16 C. 69. В Средней Азии не умрешь, в Средней Азии можно прожить. Сам я там не был… —

На начало 1970 г. писатель Венедикт Ерофеев действительно еще не был в Средней Азии: он будет работать в паразитологических экспедициях в Узбекистане и Таджикистане в 1974 г. (Ерофеев В. Оставьте мою душу в покое: Почти все. М., 1995. С. 31).

29.17 …мой друг Тихонов… —

Имеется в виду Вадим Тихонов (см. 3.1).

29.18 …кишлак… кизяками печку топят… —

Кишлак – деревня, небольшое селение в Средней Азии. Кизяк – здесь: прессованный в форме кирпичей сушеный навоз; используется в Средней Азии как топливо для домашних печей.

29.19 …выпить ничего нет… —

Во-первых, потому, что жарко и масса проблем с водой; во-вторых, потому, что, несмотря на советскую власть, в среднеазиатских республиках полуподпольно проповедовался ислам, известный своим запретом употребления алкоголя; в-третьих, проблемы с продовольственным снабжением, включая поставки спиртного, в советское время испытывали все без исключения территории СССР.

29.20 …акыны, саксаул… —

Акын – народный певец и автор песен в Средней Азии. Саксаул – род низкорослых древесных растений, произрастающих в пустыне.

29.21 Так он там и питался почти полгода: акынами и саксаулом. И ничего – приехал рыхлый и глаза навыкате… —

Помимо чисто бытовой реалии – нехватки продуктов в советских среднеазиатских республиках, – возможно также наслоение новозаветных деталей из истории об Иоанне Крестителе, проповедовавшем в пустыне Иудейской: «Сам же Иоанн имел одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих; а пищею его были акриды и дикий мед» (Мф. 3: 4; см. также Мк. 1: 6).

29.22 – А в Сибири – нет, в Сибири не проживешь. В Сибири вообще никто не живет… —

Сибирь как point of reference в дискурсе Венички полностью соответствует ее идеолого-культурологической функции в сознании советского человека 1960-х гг.:

«Сибирь была уже квинтэссенцией Севера. Она лежала не у пределов культурного мира, а вне его. <…> Тут пространство теряло определенность и превращалось в абстракцию. <…> Сибирь служила не столько источником реальной пользы, сколько родником поэтических метафор. Она привила российской душе страсть к гиперболе <…> никто толком не знал, что делать с этой громадой. Добывать лес, меха, золото? Ссылать каторжников? И это, конечно. Но главное заключалось в идее пространства. В России реальная нужда никогда не заменяла потребности в метафизике. Все в Сибири должно было соответствовать ее размерам – тайга, медведи, даже сибирская язва. И конечно, люди. <…> Старинный миф о России [к рубежу 1950–1960-х гг.] наполнился новым содержанием. Лозунг, родившийся в недрах разворошенного советского общества, теперь звучал так: „Правда живет в Сибири“. <…> Эпоха требовала, чтобы величие Сибири соответствовало великим порывам <…> туда отправились землепроходцы, энтузиасты, строители будущего. <…> Поезда шли в Сибирь, в страну подвигов и правды, в землю героев и славы. От московских вокзалов рельсы вели в светлое будущее» (Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. Анн-Арбор, 1988. С. 70, 72).

Нетрудно заметить, что в выступлении Венички данная официальная, «метафизическая» оценка Сибири как объекта приложения народного энтузиазма последовательно отрицается: энтузиасты и правда заменяются на негров, мифическим богатствам края противопоставляется отсутствие продуктов в магазинах, да и поезд Венички идет от московского вокзала хотя и на восток, но не в абстрактную Сибирь и не в «светлое будущее народа», а всего лишь в скромные, приватные Петушки, к отнюдь не радужному будущему героя. В истории же с превращением Сибири в коммунистический рай сама жизнь «посрамила» расчеты партийных бонз: