Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

Чекист ударил бессильными кулаками в стену, прижался к ним лбом. Белые, ведь это белые! Обманули, выручили своего адмирала, а он не сумел его сохранить для справедливого революционного суда! Уж лучше бы действительно расстреляли тогда на берегу Ангары, как и собирались…

Накричался Васильев, наплакался бессильными слезами, потом наконец — ведь жить-то все равно надо — подошел к грубо струганному деревянному столу, налил себе воды в стакан из глиняного кувшина, жадно выпил. Пока не догадываясь, что через несколько минут ему станет легко и просто. Шульгин, уходя, в последний момент передумал и, не желая рисковать даже на долю процента, бросил в этот кувшин свою гомеопатическую таблетку для коррекции памяти.

Глава 6

Короткой дорогой выехали к разъезду Тельма, куда Шульгин по радио вызвал паровоз с единственным прицепленным к нему бронированным вагоном. Основной поезд должен был выйти следом через три часа, а бронепоезд по специальной команде — через шесть. Опасаться было в принципе нечего, ни один человек в Иркутске не знал и не мог знать о проведенной операции, однако Сашка предпочел подстраховаться по максимуму. И если бы даже вдруг, вопреки всем предположениям (таблетка бы вдруг не подействовала, чекист сумел из монастыря выбраться и добежать пешком сорок верст до города), кто-нибудь из иркутских властей захотел организовать преследование, шансов у них все равно не было. Путь одноколейный, автомобильных дорог, по которым можно былобы обогнать идущий «зеленой улицей» поезд, не существовало в природе, а телеграфом приказать транспортным чекистам задержать спецпоезд Троцкого — невозможно по определению.

Что по-настоящему удивило Шульгина, так это, что адмирал, оказавшись во вполне соответствующем его привычкам и рангу вагоне, хорошо натопленном, выдраенном, с застеленной свежайшими простынями постелью в отдельном купе первого класса, с накрытым в салоне по всем правилам ресторанного искусства столом, отнюдь не пришел в состояние эйфории, а, напротив того, как бы впал в меланхолию.

Сашка все-таки обладал великолепно сбалансированной нервной системой, отчего всегда удивлялся, если реакция других людей не совпадала с той, какую сам он считал естественной в предлагаемых обстоятельствах.

Тем более, как уже неоднократно упоминалось, его любимой книгой был «Граф Монте-Кристо».

Адмирал же, поднявшись по ступенькам салона, сбросив с плеч надоевшую шубу, под которой оказался заношенный и пропотевший английский китель со следами сорванных иркутскими ревкомовцами в порыве пролетарского гнева погон, синие бриджи и растоптанные валенки, совсем ему не идущие, сел на диванчик, откинулся на спинку и устало прикрыл веки.

Коротким жестом Шульгин отправил за дверь сопровождающих офицеров, а Кетлинскому указал рукой на кресло в углу. Сейчас, пожалуй, придется не врангелевского представителя изображать, а вспомнить свою основную специальность.

Однако первым делом он заскочил в купе, набросил, не застегивая пуговиц, форменный китель российской армии с настоящими, дореволюционными погонами, а также и генерал-адъютантскими аксельбантами и успел сесть за стол напротив Колчака за секунду до того, как адмирал открыл глаза.

— Я вас не знаю, генерал, — сказал Колчак. Взгляд у него был острый и внимательный. Он повернулся к каперангу: — Капитан Кетлинский, вы можете сказать, что происходит?

Сашка малозаметным жестом предложил капитану промолчать и сам ответил на вопрос:

— Тогда давайте познакомимся. Я генерал-майор Шульгин, Александр Иванович, специальный представитель нынешнего Верховного правителя свободной России генерала Врангеля Петра Николаевича. После того как стало известно, что большевики лишь имитировали ваш расстрел, оповестив об этом мир, я получил приказ освободить вас из плена, который, как теперь уже очевидно, и исполнил. В данный момент мы движемся в моем поезде по Сибирской магистрали в сторону Харькова, который сегодня является столицей независимой республики Югороссия… — Говоря это, он налил адмиралу полный стакан любимого им французского коньяка «Ласточка», протянул, привстав, с полупоклоном.

Колчак машинально взял стакан и медленно выпил, будто там было ситро, а не крепкий ароматный напиток.

— Так. За спасение благодарю. Но, очевидно, я чего-то не понимаю. Если генерал Врангель, которого я, признаться, плохо помню, является Верховным правителем, то где, простите, в таком случае генерал Деникин, принявший от меня титул Верховного? И каков вообще государственный строй в России? Что такое Югороссия? Следует ли понимать, что с большевиками заключен мир и лозунг единой и неделимой России потерял свое значение? Либо я несколько повредился в уме, либо происходит нечто мне непонятное.

«Хороший симптом, — подумал Шульгин, — «пациент» сохраняет критический стиль мышления. Понятно, что все им пережитое — катастрофа на фронте, предательство союзников, допросы в Чека, почти целый год в одиночке с еженощным ожиданием смерти, — отнюдь не способствует душевному равновесию, но все же радость от чудесного спасения должна бы перевесить…»

— Александр Васильевич, — сказал он, — может быть, не будем именно сейчас вдаваться в скучные подробности жизни? Разве мало вам того, что есть в данную секунду? Могли ли вы вообразить подобное еще шесть часов назад? Эрго — бибамус — (Прим. автора — следовательно — выпьем).

Адмирал послушно выпил еще. Кетлинский, до этого не участвовавший в застолье, по сигналу Шульгина подвинул свой стул к торцу стола и тоже взял протянутый стакан.

— Папиросу, сигару, ваше высокопревосходительство?

Колчак взял сигару. Прикурил от поданной Шульгиным зажигалки. Жадно и глубоко, словно это была не сигара, а легкая папироса, затянулся. Не смог замаскировать естественного для соскучившегося по настоящему табаку курильщика дрожания руки.

— Генерал, — спросил он после соответствующей моменту паузы, — вы серьезно считаете, что я потерял над собой контроль? Напрасно. Момент переживания, конечно, был сильный, но тем не менее… Я действительно не понимаю смысла происходящего, но и всего лишь. Казимир Филиппович, здесь присутствующий, является для меня достаточным доказательством, что случившееся не бред и не провокация. Иначе это было бы слишком сложно. Ни мое больное воображение такого не придумало бы, ни тем более красные… Да и в чем смысл подобной мистификации?

«Слава Богу, пронесло, — подумал Сашка. — Противошоковое дано вовремя, и реактивный психоз не успел развиться… А главный мой преферанс, что я именно Кетлинского с собой взял. Знакомое лицо человека, которому он доверяет абсолютно, и в самый критический момент. Сам я ему и за два часа ничего не сумел бы доказать…»

— Александр Васильевич, я восхищен вашей выдержкой и силой духа. Именно поэтому предлагаю вам сегодня не задавать никаких вопросов. Ешьте, пейте, курите, вспоминайте с капитаном минувшие битвы, да, господи, просто в окно посмотрите…

Шульгин отдернул занавеску. За окном летела параллельно вагону огромная желтая луна, мелькали покрытые оползающими снеговыми шапками сосны, черное на первый взгляд небо отливало ружейной сталью. И пусто было вокруг, пусто и тихо. Будто ни войны в мире, ни смуты, ничего…

Занесло тебя снегом, Россия,

Запуржило седою пургой,

Лишь печальные ветры степные

Панихиду поют над тобой…

Не совсем к месту продекламировал Кетлинский. Адмирал от двух стаканов после годичного воздержания стремительно хмелел. Чего и требовалось добиться Шульгину. Это гораздо лучше, чем накачивать человека транквилизаторами.

— Кофе, чаю, Александр Васильевич?

— Спасибо, ничего. Если вы позволите мне прилечь, будет достаточно… Только один вопрос я вам все-таки задам: вы что-нибудь знаете о судьбе госпожи Тимиревой?

— Она жива, это совершенно достоверно. После вашего «расстрела» отправлена в ссылку. Куда — пока неизвестно. Но мы ее обязательно найдем, даю вам слово офицера.

— Спасибо, генерал. Пока мне достаточно и этого.

На весь следующий день Шульгин устранился от происходящего, предоставив Кетлинскому знакомить адмирала с последними газетами, советскими и белогвардейскими, с картой фронтов и всеми вообще событиями, протекшими за год после случившейся с Колчаком катастрофы. Гораздо более личной, чем исторической. А когда на станции Черемхово их догнал специальный поезд и Шульгин с представителем Агранова просмотрели в здешнем отделении трансчека копии всех прошедших за истекшие сутки телеграмм, стало ясно, что первый этап операции удался стопроцентно.

Адмирал, переодевшийся в темный штатский костюм, в новом романовском полушубке и надвинутой на глаза шапке прогуливался в это время по перрону, никем не узнаваемый. Да если бы даже кто-то и заподозрил нечто знакомое в бледном лице этого пассажира литерного поезда, похожего на высокопоставленного столичного «спеца», то уж ни в коем случае не соотнес бы его с расстрелянным год назад Верховным правителем.