Страсти по Марии - Жюльетта Бенцони

– Это зависит…

– Он болен?

– Нет.

– Куда же вы меня повезете? Конечно, я немедленно поеду!

– В Лондон. В Остенде ждет корабль. Оденьтесь как можно проще, если можно, в черное. Обычаи наши стали иными. Больше я ничего не могу вам сказать.

– Подождите, я должна предупредить дочь, переодеться и тогда буду готова отправиться за вами.

Сменив свой наряд на черное, без всяких украшений, кроме белой шемизетки, платье, сохранившееся у нее со Страстной недели, Мария сказала Шарлотте о своем срочном отъезде, не уточняя детали, сообщив лишь, что едет в Лондон. Шарлотте хватило такта не пытаться узнать большего. К тому времени она достаточно хорошо знала свою мать, чтобы угадать многое по выражению ее лица. Она помогла матери обуться в мягкие сапожки, подала плотный плащ с подбитым мехом капюшоном: стоял январь, снега хотя и не было, но холод был нешуточный. Только в самый последний миг Шарлотта вдруг обняла герцогиню со смутившей Марию горячностью.

– Берегите себя, и да хранит вас Господь, матушка!

Мария молча сжала дочь в объятиях, ничего не ответив. Во дворе она увидела Хиггинса, который беседовал с Пераном. Тот тоже был одет во все дорожное, рядом перебирали ногами три лошади. Мария только хотела отчитать Перана, но бретонец не дал сказать ей и слова:

– Я не позволю вам ехать без меня. По ту сторону моря очень опасно.

Хиггинс все подготовил добросовестно, в Остенде их поджидало небольшое, но крепкое судно с тремя моряками на борту. Невзирая на непогоду, добрались удивительно быстро: море было спокойным, и ветер дул в нужную сторону. Несколько часов спустя Мария вновь ступила на английскую землю неподалеку от Рочестера, откуда она бежала от приехавшего за ней мужа. Приходилось заботиться об осторожности: кругом было полно круглоголовых, прозванных так из-за короткой стрижки, следивших по заданию новых хозяев за окрестностями. Но Хиггинс, похоже, имел здесь своих людей, так что по пути в Лондон их преследовал один лишь холод.

В столицу добрались с наступлением ночи, и Мария с трудом узнавала город. Набережные порта еще хранили некоторое оживление, но здесь же можно было увидеть и солдат в касках, с мушкетами на плечах. Улицы, еще недавно шумные и оживленные, были тихи и пустынны, таверны закрыты.

– И не только таверны, – ответил Хиггинс на ее вопросительный взгляд, – но и публичные и игровые дома, все театры. Бои петухов и скачки под запретом, а по воскресеньям положено оставаться дома и распевать псалмы…

– Возможно ли это? – шептала потрясенная Мария. – И торговые дома тоже закрыты? – поинтересовалась она, показывая на запертые ставни суконной лавки.

– Нет, но я узнал, что вчера на эшафоте прямо под окнами Уайт-холла был обезглавлен король. Народу, который, возможно, и желал этого, еще предстоит осознать содеянное.

– Боже мой! – простонала Мария, закрыв глаза и заламывая трясущиеся руки. – Король казнен? Это невозможно, кошмар какой-то!

– Увы, и этот кошмар продолжается, так что постарайтесь не выказывать эмоций. Мы прибыли.

У нее безвольно опустились руки, и она увидела, что они оказались возле гостиницы «Золотой лев», одной из лучших в Лондоне, расположенной на оживленном перекрестке Черинг-Кросс. Было людно, но у Марии, уже собравшейся войти, перехватило дыхание: все эти люди разглядывали возвышающийся посреди площади эшафот. Она так побледнела, что Хиггинс испугался, как бы с ней не случился обморок, и помог Перану проводить ее в гостиницу. Диксон, хозяин гостиницы, которому герцогиня была хорошо знакома, устремился навстречу, но сделал вид, что не знает вновь прибывших гостей. Похоже, он умирал со страха.

– Отведите меня в комнату, я хотела бы прилечь, – слабым голосом попросила герцогиня.

И, повернувшись к Хиггинсу, спросила:

– Он здесь?

– Еще нет, но должен скоро прибыть.

Мария молча кивнула и направилась к своей комнате. Она нуждалась в отдыхе после утомительного путешествия и понимала, что выглядит ужасно. Генрих не должен видеть ее такой…

Хозяин гостиницы открыл перед ней дверь без поклона, как он это делал раньше. Теперь она на территории равных: в глазах Господа все братья и сестры. Войдя, Мария увидела у окна силуэт в черном. То была женщина, но лица ее рассмотреть было невозможно из-за темноты.

– Вы ошиблись, – нервно заметила Мария, обращаясь к хозяину. – Эта комната занята.

– Нет! Она для вас. Эта женщина ждала вас, – ответил он.

Женщина при этом обернулась и оказалась лицом к лицу с Марией. Та не смогла сдержать крик перед этим призраком прошлого длиною в четверть века. Подумав, что у нее от усталости начались видения, Мария потерла глаза. Женщина вышла в круг света от горевшего канделябра, и Мария услышала смех. Сухой смех леденил сердце.

– Ну же, мадам герцогиня, узнавайте меня! Не поверю, что я так уж сильно изменилась!

– Элен! – пробормотала Мария. – Элен дю Латц… Вы здесь?

– Да, здесь! Это я послала за вами.

Язвительный тон бывшей наперсницы и служанки вернул Марию к действительности. Она достала из-за корсажа записку Генриха:

– А это? Может, это написали вы?

– Вы догадливы! Я хорошо знакома с его почерком! Вам ведь, я думаю, известно, что я долго жила с ним!

– Так ли это? В последний раз я видела вас входящей в Урсулин де Нант, чтобы найти там успокоение пред Господом и отречение от мирской жизни. Что же это тогда было?

– О, я туда вошла лишь затем, чтобы уйти в отставку. Потом перебралась в Лондон. Я не могла даже мысленно допустить, что буду жить вдалеке от него, это он потом и понял. Настолько, что предоставил мне дом на краю парка Чизвик, в котором мы любили друг друга в первый раз. Он приходил туда, когда хотел, когда ему требовалось утешение истинной любовью, мы провели в нем много счастливых часов. Он мой бог, мой хозяин, моя жизнь!

Мария разглядывала Элен, оцепенев от гнева. Тонкое лицо и полыхающие фанатичным пламенем глаза делали ее похожей на тех исступленных безумиц, чей удел – монастырь.

– Я не спрашиваю вас о его жене, но как вам удавалось делить Генриха с его любовницами?

– Они мало что значили! С ними он никогда не оставался надолго и всегда возвращался ко мне. Мы часто вместе с ним смеялись над ними.

– А я? – воскликнула Мария. – Я вас тоже забавляла? Вы знали, что он приезжал ко мне в Дампьер и уговаривал ехать с ним в Америку? Что бы вы сделали, согласись я тогда?

– Я бы вас убила! Но я никогда не боялась вашего соперничества. Разве вы были способны оставить блестящую жизнь, титул, положение, амбиции, роскошь ради одной лишь любви? Нет! Вы слишком эгоистичны, чересчур расчетливы! Вы интриганка по крови! Чем бы вы занимались среди дикарей? Какие уж там интриги!