Воспоминания - Вилли Брандт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поступающие деньги должны были перечисляться новому институту, опирающемуся на универсальное членство, — «World Development Fund» (Международный фонд развития (МФР). — Прим. ред.) — и оттуда направляться по различным каналам. Это предложение не преследовало цели добиться замены учреждений, созданных на конференции в Бреттон-Вудсе, то есть МВФ и МБРР. МФР должен был их дополнить, направить предоставление кредитов на определенные программы — policy lending, — ни в коем случае не сокращая приток кредитов из коммерческих банков и других частных источников. Мы придерживались мнения, что для исследования источников энергии и полезных ископаемых в развивающихся странах необходимо разнообразное финансирование. Предложенное «Энергетическое агентство», примыкающее к Международному банку, было единственной новой организацией, которую, как мы считали, следовало создать немедленно.
Высокоразвитые страны всегда были заинтересованы в надежном снабжении нефтью. В свою очередь, развивающиеся страны с давних пор обеспокоила нестабильность сырьевых рынков. Комиссия также считала, что развивающиеся страны должны принимать большее участие в вопросах переработки, сбыта и распределения сырья. А как обстояло дело со стабилизацией цен на него? С 1973 года ЮНКТАД, организация ООН по торговле и развитию, разрабатывала «интегрированную» программу, которая должна была финансироваться через совместный фонд. Мы поддерживали усилия, направленные на достижение международных соглашений, и аргументировали это следующим образом: кто заинтересован в предсказуемом и гарантированном снабжении сырьем, не может возражать против стабильных цен, хотя бы из-за инвестиций, необходимых для освоения запасов полезных ископаемых. Какую же выгоду имеют люди от того, что они должны расплачиваться за импортный трактор или «твердый» доллар все большим количеством кофе и меди? Мы понимали, что соглашения по сырью и стабилизация прибыли — это не панацея, а всего лишь шаг на пути превращения развивающихся стран в полноценных торговых партнеров. Поэтому мы выступали против склонности Севера к протекционизму и настаивали на открытии рынков высокоразвитых стран для Юга. Только в этом случае развивающиеся страны в свою очередь смогли бы брать и оплачивать кредиты.
А транснациональные концерны, играющие в мировой торговле и в отношениях между Севером и Югом в общем-то центральную роль? Мы хотели воспрепятствовать коммерческой практике «мультис» (транснациональных корпораций. — Прим. ред.), затрудняющей здоровую конкуренцию, путем принятия действенных законов и международных принципов поведения, но в то же время оказывать влияние на передачу технологий по разумным ценам. На этом фоне мы подтвердили право каждой страны распоряжаться своими природными ресурсами, считая, однако, что в случае национализации необходима соразмерная и эффективная компенсация. Соответствующие положения необходимо было включить в национальное законодательство, отметив возрастающую роль международных арбитражных механизмов.
Были ли наши рекомендации пустыми словами? Просчитались ли мы в том, что касается шансов на их реализацию? Или мы недоучли действие некоторых факторов, например демографического взрыва? Во всяком случае, отношения между Севером и Югом не улучшились, а в восьмидесятые годы они даже ухудшились. А тезис о возрастающей взаимозависимости не подтвердился. С точки зрения статистики экономическое переплетение между высокоразвитыми и развивающимися странами отнюдь не усилилось. Наоборот, они еще больше отдалились друг от друга, и оказалось, что «развивающихся стран» становится все меньше.
В то время как в некоторых регионах мира — особенно в Юго-Восточной Азии — был достигнут значительный прогресс, другие страны испытывали острую нужду и резкий спад как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Срочные реформы в области здравоохранения и народного образования не дали результатов, так как узкие места в финансовой сфере становились все уже. Во многих странах — особенно в Африке — резко снизился жизненный уровень широких масс, хотя этим людям и до кризиса жилось нелегко.
Восьмидесятые годы характеризовались тем, что все попытки наладить конструктивный диалог между Севером и Югом сорвались или закончились ничем. Так называемые глобальные переговоры под эгидой ООН провалились. Упоминавшееся уже совещание на высшем уровне 1981 года в Канкуне так и осталось эпизодом, не имевшим последствий. Лишь немногие страны, играющие заметную роль в «третьем мире», сумели в ходе двусторонних переговоров добиться уступок от тех или иных развитых государств. Подавляющему же большинству развивающихся стран пришлось смириться с тем, что они оказались не в состоянии влиять на международные правила игры, которые ужесточились и стали наносить им все больший ущерб. На рынках высокоразвитых стран были воздвигнуты новые барьеры для импорта из развивающихся стран. Протекционизм возрос, доходы от продажи сырья уменьшились, так как были найдены заменители некоторых его видов и получена экономия при его потреблении. Только ушедшие далеко вперед страны смогли удовлетворить требования стандартов качества для промышленных изделий.
В конце восьмидесятых годов как минимум 800 миллионов человек жили в условиях абсолютной нищеты. В большинстве стран Африки реальный доход был не выше, чем два десятилетия тому назад. Там, равно как и в других частях света, миллионы людей умирали от голода и недоедания.
Латинская Америка, которую когда-то превозносили как «континент грядущего», запуталась в оковах тяжелого долгового кризиса. Мрачные перспективы для Африки, значительной части Латинской Америки, а также Карибских островов не становились светлее от того, что им предлагались яркие проспекты с азиатскими «рецептами успеха». Грандиозный подъем некоторых азиатских государств невозможно переоценить, однако он охватил даже не весь гигантский континент, и на его фоне бедственное положение Латинской Америки было еще более мрачным.
«Без хлеба нет демократии» — эта прописная истина дает о себе знать не только в Латинской Америке. Но в Буэнос-Айресе президент Альфонсин откровенно мне заявил: «Сегодня вы приезжаете с цветами. Будем надеяться, что вам не придется вскоре вернуться, чтобы возложить венки на могилу аргентинской демократии». Несколько дней спустя в Картахене президент Колумбии сказал: «Голод, безработица, неграмотность — реальные агенты подрывных сил». А глава перуанского государства говорил о проблеме задолженности: «Нас оперируют без наркоза; хотят, чтобы мы почувствовали боль». Спустя два года, когда я снова оказался там, на улицах Лимы началась вооруженная борьба. Спустя еще тридцать месяцев, в начале 1989 года, вскоре после вступления в должность Карлоса Андреса Переса, по истечении установленного законом срока вновь ставшего президентом, сборы в пользу кредиторов, приведшие к росту цен, вызвали в Венесуэле кровавые беспорядки.
Горький урок восьмидесятых годов: кто упускает шанс для делового сотрудничества, кто не пытается предотвратить конфронтацию Восток против Запада, Север против Юга — тот не идет в ногу со временем. Обособленные дискуссии по отдельным аспектам — долги или сырье, продовольствие или прирост населения, эрозия почвы или вырубленные леса — ни к чему не приводят. Следовательно, все дело во взаимозависимости переговоров и политических процессов.
Я старался (не только в комиссии) довести до сознания людей взаимосвязь между голодом и войной, вооружением и экономическим регрессом.
Уроки истории показали, как войны влекут за собой голод. Не столь хорошо мы осознали, что массовая бедность может кончиться хаосом. Где царит голод, мир не может быть прочным. Кто хочет поставить войну вне закона, должен также преодолеть нищету масс. Сытые люди не всегда свободны, голодающие народы — никогда.
В январе 1984 года комиссия Улофа Пальме по разоружению и моя комиссия «Север-Юг» провели в Риме совместное заседание. Они констатировали тесную взаимосвязь между безопасностью и развитием. Нам стало ясно, что экономическая стагнация и социальная напряженность в странах «третьего мира» способствуют росту политической нестабильности, которая могла втянуть в свою орбиту другие державы. Мы заявили потом, что с помощью только военной мощи больше нельзя обеспечить национальную безопасность. «Безопасность должна основываться на признании общих интересов и уважении совместных институтов».
Еще прежде, будучи министром иностранных дел, я говорил об очевидных общих интересах, выходящих за рамки европейской сферы, а позднее, став федеральным канцлером, призывал к равной безопасности — но не к политике устрашения. С тех пор в мире утвердилось мнение, что общих глобальных интересов становится все больше и что они действительно не имеют границ. В сферу этих интересов входят не только вопросы обеспечения мира во всем мире и борьбы с голодом, но и преодоление демографического взрыва, обеспечение энергией, а также сохранение естественной среды обитания. Если мы сегодня говорим о новом видении мира, это не выглядит больше как преувеличение. При этом, однако, надо быть осторожным с предположением, что объективно общий интерес неизбежно ведет к одинаковому видению и к одинаковым выводам.