Мыс альбатросов (СИ) - "-Edelweiss-"

Тед работал, Дора росла. С друзьями-магглами у дочери не заладилось — хоть в чём-то непоседа пошла в мать. Андромеда возлагала большие надежды на Хогвартс, и, к счастью, Дора попала на Хаффлпафф, славящийся сплочённостью своих студентов.

С отъездом Нимфадоры дом заунывно заскрипел ставнями и петлями. Ничего не ломалось, не разбивалось и не проливалось. Окружённая идеальным порядком, к которому всегда стремилась, Андромеда ощутила тоску.

К тому времени её давно перестали приглашать на выставки рукоделия и зазывать на предрождественские вечера. Другая бы рыдала в подушку от обиды, но только не Андромеда. Она всё равно туда не ходила. Ей претило расточать похвалу на пустом месте, она скучала, когда все кому не лень принимались обсуждать последнюю серию телевизионной мелодрамы. Она не умела быть деликатной, обаятельной и доброжелательной в своей почти ледяной отстранённости. У неё всегда было больше общего с прямолинейной Беллой, чем с утончённой Нарциссой. Вторую можно было с лёгкостью представить раздающей награды перед восхищённой толпой за самую большую картофелину в графстве.

Были дни, когда Андромеда бездумно крутила палочку в пальцах, выискивая малейшую трещинку в кафеле или пылинку на книжных полках. Магия требовала выхода, она кипела в её крови. Энди не жалела о шёлковых платьях, семейных драгоценностях и услужливых эльфах, она оплакивала саму магию, будто та была живительным источником, отделённым от Андромеды высокой плотиной.

Во время очередной уборки, в которой не было большой необходимости в отсутствие главного нарушителя спокойствия в доме, Энди нашла призовую туфельку. Дора по два раза перебила все вазы и чашки в доме, но до этой несчастной стекляшки как назло так и не добралась. Энди задумчиво повертела трофей в руках и взглянула на сад: на заросшие терновником фиалки и побитую дождём клубнику, на неуклюжие сучья карагача, торчащие во все стороны.

Статуэтка отправилась на почётное место в серванте, а Андромеда ревностно взялась за работу.

Она нашла отдушину в уходе за садом, украшая его цветочными гротами и мостиками, подсознательно пытаясь воссоздать красоту парка родного поместья, и сокрушалась из-за недостатка пространства, где мог бы развернуться проснувшийся в ней гений ландшафтного дизайна.

Она детально вспоминала бельведеры, в которых Цисси устраивала чаепитие с цветочными феями, зелёные павильоны и пруд с парчовыми карпами. Волшебство лилось с её рук, исходило из самого сердца, покалывало кончики пальцев. И ей всё было мало-мало-мало…

Местные кумушки завистливо дивились звёздной белизне асфоделей, розам «Папа Мейланд» — вершине садовничьего искусства — и ядовитым чёрным лотосам в пруду, где, увы, упрямо отказывались приживаться декоративные рыбки.

— Эти цветы не укореняются в нашей полосе. Как вам удалось их вырастить?

— Каким удобрением вы пользуетесь?

— Сколько раз вы поливаете розы, миссис Тонкс?

— Чёрные лотосы! Разве такие бывают?

Вопросы, вопросы, вопросы…

— Это магия, — с загадочной улыбкой на губах отвечала Андромеда всем любопытствующим.

Неудивительно, что она прослыла надменной и нелюдимой. Завистников везде полно, просто здесь они маскировались под поверхностью внешней идиллии пригорода.

Сейчас в саду Тонксов всё заросло, вытянулось. Гномы, почуяв безнаказанность, наверняка сгубили корни абрикоса, изрыли ходами да норами. Андромеда могла ясно представить, как её соседки не без удовольствия поглядывают на запущенный участок. Завяли её розы, сгинули лотосы…

Чужая везде. И для тех, и для других.

По крайней мере, она была благодарна высшим силам за то, что они вернули ей кузена. Андромеда с беспокойством посмотрела на Регулуса. После возвращения из Мунго он переменился: что-то его мучило.

Люпин тем временем выдохся, исчерпав аргументы внушения. Он сел и ослабил воротник, спросив:

— Ну так вам удалось что-нибудь узнать о Гарри?

— Ни словечка, — тут же откликнулась Дора. Она только и ждала, чтобы во всех подробностях описать битву с Пожирателями смерти. Слова опережали друг друга. —…их было трое, все натасканы в атакующих чарах. К счастью, к нам подоспела Джонс. Вместе мы справились. Один из Пожирателей был мёртв, когда мы уходили.

— Да, — тихо произнёс Регулус. — Рабастан Лестрейндж.

Энди вздрогнула, в груди потяжелело, словно её сердце обратилось в камень.

Ей как-то попался его портрет — лицо Рабастана напечатали на первой полосе вместе с изображениями других сбежавших узников, и Андромеда долго гипнотизировала снимок «незнакомца», отказываясь узнавать в нём некогда блестящего молодого мужчину.

Это сделали с ним дементоры.

Нет.

Это сделал с собой он сам.

Регулус повертел в пальцах палочку и внезапно со злостью воскликнул:

— Дурак! Басти, Басти… Какой же дурак!

Энди впервые столкнулась со смертью, увидев распростёртое под кованой люстрой тельце Пачули. Тётя Элладора сказала, что голова домивихи слишком повреждена, чтобы украсить ею барельеф в фамильном гнезде, а потом потребовала у Ориона отдать ей домового эльфа, потому что на Гриммо их два, то есть, по её мнению, в избытке. Регулус топал ногами, вопил и плакал, обозвал тётку чокнутой ведьмой, Цисси заикалась до конца недели, но Энди, Сириус и Белла восприняли событие спокойно. Было в этом нечто пугающее.

Блэки рано начинали видеть фестралов. Традиция отрубать головы домовым эльфам исковеркала понятие жизни и смерти в головах юных представителей благороднейших и древнейших — для них это казалось чем-то совершенно естественным.

Однажды Андромеда рассказала Теду о происшествии в кабинете деда. Он утешающе похлопал её по плечу со словами: «Мне жаль, хотя, по твоим словам, эта Пачуля была не подарок, но никто не заслуживает такой смерти. Ты, наверное, сильно испугалась?»

Испугалась ли она? Нет.

Ему было жаль? Да.

Он ведь даже не знал эту сморщенную, как урюк, домовиху, а Энди знала, но не испытывала ничего, кроме досады, ведь теперь тётя Элладора будет вести себя ещё надменнее, словно ей все обязаны. Эгоистка — впрочем, как и все Блэки.

В глубине души Андромеда понимала, что тоже способна на убийство. Для этого должны быть действительно стоящие причины, но она способна.

Да, она могла бы. Ради любимых людей.

Отчасти поэтому её когда-то потянуло к Теду — наивному, доброму, далёкому от дрязг и интриг чистокровок; к мальчику, который собирал колоски на свежескошенном поле, катал её на велосипеде и ловил погнутым зеркальцем солнечные блики.

Что он нашёл в ней? Она понятия не имела, а на прямой вопрос, заданный однажды ночью, он развернул её руку тыльной стороной и поцеловал запястье, после чего простодушно ответил:

— Боже, ты так прекрасна, что тебя нельзя не любить.

Нельзя.

Андромеда обхватила руками плечи.

Вот бы знать, отчего так тревожно. Скорее бы Тед вернулся.

— Времени совсем нет. План с Батильдой провалился. Кроме того Тёмный Лорд вот-вот перепрячет крестражи ещё надёжнее после пропажи меча из школы, — с досадой сказал Регулус. — А мы топчемся в исходной точке.

— Не совсем так, — возразил Ремус. Будучи сердитым, он не торопился удовлетворять любопытство собравшихся. Он выдержал паузу и заговорил: — Я навёл справки о воспитанниках лондонских приютов в тридцатых годах. После войны большая часть бумаг была утеряна, но я попросил помощи у Кингсли. Он достал список учеников Хогвартса, которым Попечительский совет оказывал финансовую поддержку. Том Риддл был в их числе.

Андромеда живо представила холодное мрачное здание, окружённое высокой решёткой, где живут полуголодные дети, подчинённые страху перед наказанием со стороны надзирателей — эдакие Оливеры Твисты из маггловской книжки, попавшей однажды в её руки. Такова участь многих сирот.

— Приют Вула, в котором содержался Риддл, снесён, — продолжал Ремус. — На этом ниточка обрывается, но есть кое-что крайне интересное насчёт дома Риддлов. За последние годы дом поменял нескольких владельцев, но никто из них там не задержался. Сейчас особняк в Литтл-Хэнглтоне пустует. Никаких официальных данных о хозяевах нет, дом словно исчез из всех бумаг графства. Без магии не обошлось.