Луис Альберто - Бальтазар Хосе Антонио

Но мужчина, напротив, был очень даже не против поговорить. Он поёрзал на подоконнике, устраиваясь поудобнее, и начал быстро и громко говорить:

– А я приехал сюда рвать зуб. У меня, знаете ли, очень больные зубы, и я вынужден каждый год их лечить. Я уже второй раз в этой больнице и, знаете, здесь неплохо лечат зубы, как это ни странно. Раньше я предпочитал лечиться у нашего врача, у нас, знаете ли, есть свой семейный доктор. Но потом один раз, а это было в прошлом году, врача под рукой не оказалось, а у меня, как назло, разболелись зубы. Ну, мне и пришлось ехать сюда, в эту старую больницу, которую уже давно пора отправить на снос. Врачи здесь оказались, на удивление, квалифицированными. Вы не знаете такого доктора – Грифита?

Петер отрицательно покачал головой:

– Нет, не знаю…

– Так вот, этот доктор, – продолжал бестактный господин, – он мне сказал, что я должен…

Тут Петер не выдержал этого напора слов в такой неподходящий момент и сказал, перебив мужчину:

– Меня совсем не интересует, что сказал вам доктор Грифит или кто-нибудь там ещё. Я настоятельно прошу вас оставить свои стоматологические переживания при себе и не донимать меня досужими разговорами. Если вам нечем заняться, то я советую вам почитать что-нибудь.

Мужчина, который уже вот-вот готов был рассказать интереснейшую историю о том, как доктор Грифит посоветовал ему перед сном полоскать рот настойкой из зверобоя и ореховой скорлупы, и как у него после этого перестал болеть зуб, который, к сожалению, теперь всё равно придётся вырвать, вдруг понял, что его не хотят слушать. Он надулся, как сыч, и замолчал, поклявшись про себя никогда больше не помогать человечеству добрым советом.

А Петер продолжал сидеть молча и думать о Корасон и о том, кто сегодня должен появиться на свет. Про себя он решил назвать ребёнка Татавом, если это будет мальчик, и Марианной, если это будет девочка. Но однажды Корасон проговорилась, что ей очень нравится имя Анна и, если у неё будет дочь, она назовёт её именно так. Тогда Петер не стал спорить, но про себя решил, что сумеет отговорить Корасон, и они назовут ребёнка, как ему нравится.

Теперь для него это не имело никакого значения. Петер молил Бога только о том, чтобы ребёнок остался жив, чтобы с ним ничего не случилось во время родов. Корасон была сильная и крепкая женщина, и за её здоровье он совсем не опасался. Но ребёнок, тем более новорождённый, мог не вынести операции и погибнуть.

Петер обвёл мутным взглядом комнату и понял, что он просидел тут довольно долго. Татав уже вернулся и сидел рядом, внимательно разглядывая ногти на руках. Толстяка с зубными проблемами уже не было.

– Долго мы здесь сидим? – спросил он у Татава.

Старик, не поднимая глаз, ответил:

– Что-то около двух часов, а то и больше.

Петер слез с подоконника и сказал:

– Я пойду немного подышу воздухом, а то мне совсем невмоготу сидеть на одном месте.

– Конечно, иди, – согласился Татав. – Я давно тебе предлагал. Но ты был так погружён в свои мысли, что даже меня не заметил и не услышал.

Петер стал пробираться к выходу. Он то и дело наступал кому-то на ноги и всё время вынужден был извиняться.

У самого выхода он столкнулся с медсестрой, которая прошла мимо него и зашла в комнату. Петер не обратил на неё никакого внимания и собирался идти дальше, но услышал за своей спиной заметное оживление.

Медсестра читала имена и фамилии людей и говорила что-то. Петеру было неважно, что говорила она потом, он старался только не пропустить своё имя или имя жены.

Список был довольно длинный. Люди вставали, выходили из комнаты, толкая Петера, который стоял на пороге и не догадался отойти в сторону, а она всё читала и читала. Наконец она замолчала и сложила бумагу пополам. Петер понял, что список кончился и ждать больше нечего. Он постоял, пока медсестра прошла мимо него, и вышел на улицу.

Самое трудное в жизни – это бездейственное ожидание, когда нужно не так уж и много – ждать и ничего не предпринимать. Но это-то и самое нелёгкое. Терпеть и не иметь возможности повлиять на события бывает порой выше человеческих сил.

Поэтому Петер был на пределе. Здесь, на улице, он вдруг ощутил огромную потребность в действии. Он понимал, что ничего сделать не может, и от бессилия стал ходить взад-вперёд по ступеням лестницы перед входом в больницу. Он подошёл к какому-то человеку, который курил сигарету, и попросил:

– У вас не найдётся закурить?

Курильщики всех стран прекрасно понимают друг друга. Поэтому мужчина, не говоря ни слова, полез в карман и достал пачку сигарет. Петер взял из неё одну и прикурил.

– Благодарю, – сказал он и отошёл.

Где-то в глубине пронеслась мысль о том, что раньше он не курил, во всяком случае, с тех пор как попал на остров. Значит, он курил тогда, в прошлой жизни.

Но сейчас это было совсем не важно. Сейчас для него прошлая жизнь не существовала, была только эта, настоящая. Самая настоящая. И были в этой жизни страх за близкого ему человека и полнейшее бессилие помочь.

Докурив сигарету, Петер профессиональным жестом отправил окурок в урну и направился в здание.

Но на входе он столкнулся с Татавом. Мужчины налетели друг на друга так неожиданно, что хотели пробежать мимо, однако вовремя узнали друг друга.

Петер схватил Татава за плечи и дрожащим голосом спросил:

– Ребёнок жив?

– Жив… – ответил старик.

В коридоре, где происходил разговор, было темновато, и поэтому Петер не видел лица старика.

– Мальчик?… Девочка?… – спросил он.

– Девочка… – ответил старик всё так же тихо.

– Ур-р-ра! У меня дочь! – закричал Петер от радости и стал обнимать и целовать Татава, даже не обращая внимания на то, что старик почему-то не разделяет его радости. Но для Петера это было не так уж и важно.

Татав пытался что-то сказать ему, но Петер этого уже не слышал. В голове у него гремела музыка. И только когда старик сильно дёрнул его за рукав, он остановился и спросил:

– Что?… Что ты говоришь?

– Корасон умерла… – прошептал Татав.

Больше Петер ничего не помнил. События всплывали какими-то урывками, отдельными эпизодами. Он помнил, как они с Татавом на лодке везли домой тело Корасон. В тот день, когда это происходило, шёл дождь и дул порывистый ветер. Лодку сильно качало, и Татав волновался, как бы гроб с женщиной не упал за борт. А Петер сидел на корме и отрешённым взглядом смотрел на маленькое тёплое существо с большими карими глазами, которое он держал в руках.

Но он совсем не помнил, происходило это в тот же день, назавтра или через несколько дней. Это совсем не отпечаталось в его голове, сколько он потом ни пытался вспомнить об этом.

Он помнил только, как Татав вдруг посмотрел куда-то и воскликнул удивлённо:

– Что это такое?!

Петер безразлично проследил за взглядом старика и не увидел ничего интересного, кроме большого белого парохода, который пришвартовался в их бухте. Даже столь необычное появление в их бухте огромного океанического лайнера нисколько не волновало его, как будто это было в порядке вещей для их маленького острова.

Потом были похороны. Маленькое кладбище за деревней, наполовину пустое, размещалось на пригорке, возле самого леса. На похороны собралось совсем немного народу – Татав, он сам и ещё несколько старых подруг Корасон, которых Петер почти совсем не знал. Когда гроб опустили в могилу, Петер заметил неподалёку Намиса. Лавочник почему-то боялся подойти ближе и прятался за каким-то обветшалым надгробием. Петер заметил, что в глазах лавочника стояли слёзы.

Могилу закопали, и люди стали постепенно расходиться. Остались лишь Петер и Татав.

– Пойдём домой, – тихо сказал старик и тронул Петера за руку, в которой тот держал маленький букетик цветов и не расставался с ним, будто надеялся, что Корасон ещё может вернуться.

От прикосновения по телу Петера пробежала мелкая дрожь. Он посмотрел на друга и сказал:

– Ты иди, а я хочу ещё немного побыть с ней.