Разведка и шпионаж. Вехи тайной войны - Андрей Юрьевич Ведяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двигаясь к базе, напряженно вслушивались в окружавшую тишину, внимательно всматривались в каждый куст, в каждую ложбинку. Джо мог появиться в любую секунду, а ещё вернее, мог полоснуть очередью из автомата. Томительны долгие минуты ожидания. И вот наконец из обвалившегося песчаного окопчика Габа разглядел в бинокль человека, появившегося между деревьями: с автоматом в руках, в одних носках, чтобы легко и бесшумно передвигаться по лесу. Джо!
В лесу раздалось громкое кряканье утки. Это, как рассказал Фин, позывные, условный знак, что “свой”. Каждый был снабжен такой “манкой”. Но непростительная оплошность: не захватили “манки” с собой.
А всё решали секунды. Нужно было действовать!
— Джо! — приглушенным голосом крикнул чуть высунувшийся из-за укрытия Иван Васильевич и помахал рукой: — Давай сюда!
Шпион, видимо, и шёл на встречу со своими соучастниками. Он медленно сделал несколько шагов в направлении оперативной группы, держа автомат на изготовку. Ближе, ближе… Иван Васильевич считает шаги, он тоже готовится к встрече. И вдруг, видимо, что-то заподозрив, Джо делает неожиданный бросок в сторону и огромными прыжками бежит назад к лесной чаще.
Выскочив из сыпучего окопа, Иван Васильевич крикнул вслед убегавшему: “Стой!” В ответ ударила автоматная очередь. Иван Васильевич на бегу дал ответную короткую очередь по ногам убегающего. Джо отстреливался и продолжал бежать, ещё немного — и скроется в чаще леса. Иван Васильевич увидел, как рука Джо потянулась в карман, где, по словам Фина, он носил гранату. Пришлось дать из автомата длинную очередь. Когда подоспевшие с Иваном Васильевичем товарищи перевернули Джо на спину, он уже не дышал, а в руке была граната, которую не успел бросить.
Так и этой группе вражеских разведчиков наступил конец. Выполнить порученные им задания они не успели.
Восемнадцатилетним парнем начал Иван Васильевич Габа свой путь в отряде прославленного партизанского генерала В.З. Коржа, а теперь ему за пятьдесят. Не раз за эти годы чекист проводил опасные операции против коварного врага. Уже после войны он принимал участие в ликвидации бандитской группы. Дело оставалось за тем, чтобы арестовать засевших в доме бандитов. Но это всегда весьма рискованное и трудное дело. На предложение сдаться бандиты ответили усиленной беспорядочной стрельбой. Они рассчитывали продержаться в хате дотемна.
Когда завязалась перестрелка, вдруг раскрылось окно, и в нем появилась девочка, дочь хозяйки — пособницы бандитов. Бандиты продолжали стрелять, но отвечать им тем же — значило подвергать жизнь ребёнка опасности.
Чекисты решили спасти девочку, и самое трудное взял на себя Иван Васильевич. Окольным путём ползком он добрался до открытого окна, дотянулся до подоконника, и, когда девочка снова появилась в окне, он схватил её и вместе с ней выбежал за угол глухой стены хаты, а затем под прикрытием огня товарищей переправил девочку в безопасное место.
Бандиты на время прекратили стрельбу. Им вновь было предложено сдаться, в ответ опять стрельба. Тогда в хату полетела граната. Оставшиеся в живых бандиты попробовали прорваться, но эта попытка им не удалась. Бандиты были ликвидированы. А девочка? Она уже несколько лет, как замужем, воспитывает своих детей и знает, что она обязана своей жизнью чекисту Ивану Васильевичу Габе…»
Как рассказал Валерий Иванович, в последний период его работы в розыскном отделении Иван Васильевич Габа был назначен заместителем начальника 2‑го управления (контрразведка) КГБ при СМ БССР: «Он забрал меня из розыскного отделения и перевёл в отделение по борьбе со шпионажем противника. И вот там были ЗУБРЫ контршпионажа. Просто ЗУБРЫ — иного слова не подберёшь. Я когда вошёл первый раз в кабинет — за столом сидит старший оперуполномоченный и молча так смотрит на меня исподлобья. Так что даже мурашки по коже. Хотя надо сказать, я был не из пугливых и уже имел немалый опыт работы в органах. Первые два-три дня он со мной не разговаривал. Потом я потихоньку начал задавать Алексею Ивановичу вопросы, и мы нашли точки соприкосновения, хотя направления работы у нас были разные и никак не пересекались. Скоро он уже даже на обед без меня не ходил: “Валерий, ну ты ж не опаздывай, надо же вовремя питаться!” После этого я вечером приношу бутылку и закуску со словами: “Давайте будем знакомиться поближе”. Глаза у него загорелись, и он говорит: “Давай!” Выпили мы с ним эту бутылку, и на следующий день появился другой человек: заботливый, обаятельный, интересный рассказчик. Он был намного старше меня, фронтовик, и я просто таял от его внимания ко мне.
Я в какой-то момент вообще влюбился в этих фронтовиков. И особенно розыскников, ветеранов контрразведки “Смерш”. Ведь я к тому времени уже почувствовал, что такое розыск. Там все живут одной семьёй. Но это совершенно специфическая атмосфера. Приходит, скажем, Витя и просит: “Мужики, налейте-ка чайку!” А ему: “Вот же ты б… какая, су-у-ка, чайку ему!” Матом ругаются по-чёрному. Ведь все они побывали в “боёвках”. Все до единого — кто полгода, кто два месяца, кто три. Но побывали все. Что им можно рассказать про “боёвку”? Это просто смешно. И когда приходит какой-нибудь новый начальник и начинает разговаривать с этими “зубрами”, он просто позорится. Потому что первое, что нужно сделать — это поднять руки и сказать: “Ребята, я с вами, я к вам никаких претензий не имею, давайте дружить”.
В отделении я был самым молодым. Следующий по возрасту после меня был лет на пятнадцать старше. А остальные вообще старше лет на двадцать — в то время их не увольняли по достижении предельного возраста службы, как сейчас. Ему, например, 65 или 70, он целый день сидит и молчит. Вызывает меня к себе Габа и спрашивает: “Ну как там Алексей Иванович?” — “Алексей Иванович сидит, курит целый день, ничего не делает”. Тогда Габа говорит: “Понимаешь в чём дело, по большому счёту он заслужил себе право так сидеть”. И начинает перечислять: дело в Гродно — это его дело, в Бресте — его дело, в Витебске по его разработке накрыли целую банду. “Поэтому он просто сидит на своих делах, которые он реализовал. И ему претензии предъявлять никто не будет. И я не буду — он не поймёт”.
Алексей Иванович молча сидит день, два, три, покуривает. Ничего не делает. А я всё думаю: “Что же он дальше-то делать будет?” И вдруг этот “Дед Мороз” вскакивает — откуда что берётся.
