Жестокий век - Исай Калистратович Калашников

– Мы были с ним дружны.

– А что, князь Юнь-цзы, это может нам пригодиться. Возьмите его с собой в поход.

Даже в самом сладостном сне Хо не снилось такое. Он разыщет Хоахчин, он увидит Оэлун-фуджин и рыжего строптивца! Не шел, а плыл по улицам Чжунду счастливый человек Хо.

От городских ворот, вжимая прохожих в стену, двигались конные стражники. Тяжелая поступь коней, бряцание оружия заполнили щель улицы. За стражниками, голые по пояс, со связанными за спиной руками, шли бунтовщики или разбойники. Замыкали шествие снова конные стражники с короткими копьями, нацеленными в голые спины.

Хо стало зябко, словно острие копья уперлось в его поясницу. Он вспомнил, что его поджидает Елюй Люгэ, и прибавил шагу. Потомок императоров Ляо по-прежнему хотел знать все, что делается на севере. Платил за сведения щедро, без его денег пришлось бы худо, но каждый раз серебро и медь обжигали Хо руки, и обретенное счастье начинало казаться хрупким, ненадежным, как первый ледок на зеркале пруда.

Елюй Люгэ сидел за столиком. Встретил Хо приветливо, велел сесть, налил чаю. От прозрачно-коричневого напитка поднимался пахучий пар, на дне чисто-белой фарфоровой чашки мерцали искорки света. Вкус чая был терпкий, вяжущий во рту.

– Ну что твои кэрэиты?

– Они пойдут на татар. И хан Тэмуджин тоже.

Елюй Люгэ с досадой опустил кулак на хрупкий столик.

– Безумцы!

– Татары – их старые враги.

– Что ты понимаешь! И у татар, и у кэрэитов один враг – божественный хуанди!

– Не говорите так, нижайше прошу вас!

– Боишься за свою жизнь? Рушатся царства, гибнут племена и народы – что жизнь человека!

– Если я умру на деревянном осле, что будет с моей женой, сыном и старым Ли Цзяном? Отпустите меня, великий господин, снимите кангу с души!

– Не бойся. Когда-нибудь ты возблагодаришь Небо, что оно свело тебя со мной. Золотая империя долго не проживет. Она похожа на тигра, проглотившего ежа. Рычит, корчится, безумея от злобы, кидается то туда, то сюда, а смерть – в собственном брюхе.

– Зачем мне все это, великий господин? Маленькому человеку надо довольствоваться малым.

– Думай так, садясь за стол…

Елюй Люгэ поднялся, приоткрыл дверь во внутренние покои, кого-то позвал. К ним вышел рослый юноша. Широкие рукава его халата, отделанного по плечам и воротнику мехом, суживаясь от локтей, свисали ниже колен…

– Это Елюй Чу-цай. Мой молодой родич, очень способный к наукам. Ты будешь рассказывать все, что знаешь о степных народах. Приходи ежедневно.

– Не могу я сюда приходить ежедневно! – с отчаянием сказал Хо. – Это опасно!

– Напротив. Ты сможешь бывать здесь открыто. Императору нужны слуги, знающие язык, обычаи и нравы врагов. Таким слугой и хочет стать Елюй Чу-цай. Ты будешь его учителем.

Домой Хо шел так, будто за ним гнались. Он бы пустился бежать, если бы не опасался, что его примут за вора или преступника. Всякий раз, когда уходил от Елюй Люгэ, ему не терпелось поскорее попасть домой, сбросить с себя гнет душевной тяжести.

У ворот (недавно покрыл их свежей краской) перевел дыхание, отодвинул заложку. Солнце село, по улицам текли уже не тени, а сумерки, но во дворе было светло от цветущих персиков, вишен, абрикосов и слив. Ветви без единого листочка были облеплены розовато-белыми цветами, лепестки осыпались на землю, и она казалась припорошенной снегом. Много времени, сил отдал Хо старому саду, и буйное цветение деревьев вознаградило его труд. Из распахнутых дверей дома выглянула Цуй. Вытерев руки о передник, побежала ему навстречу. Так было всегда. Ли Цзян не раз ворчливо выговаривал ей, что женщине, ставшей матерью, не подобает вести себя так. Она обещала быть степенной, но тут же забывала об этом. Наверное, иначе она и не могла. За день накапливалось столько такого, о чем надо было поговорить с ним, – до степенности ли тут!

– У нас гости, Монгол!

– Кто?

– Конечно Бао Си. А наш мальчик сегодня сказал: «Муцинь»![49] Что-то бубнил-бубнил, потом слышу: «Муцинь». – Лицо Цуй словно бы подсвечивал изнутри волшебный фонарик.

Он снисходительно улыбнулся:

– Ты ошиблась. Он должен был сказать: «Фуцинь»[50].

– Ну что ты, Хо, как я могла ошибиться! Я его укладывала спать. Он ухватился за мои волосы ручонками и так ясно, будто взрослый, сказал: «Муцинь».

– И все?

– А что еще?

– Он должен был тебе сказать: «Муцинь, ты все время меня толкаешь в постель, а я спать не хочу. Мне играть хочется». Так он мне вчера на тебя жаловался. – Хо засмеялся, легонько стукнул ее по плечу.

Они стояли посередь дорожки, болтали, пока в дверном проеме не показался Бао Си.

– Какие у меня родственники! Вы не рады гостям?

Ужинали в беседке. На ветви деревьев Цуй повесила бумажные фонарики. Свет струился по белой кипени цветов, падая на резные, с красноватыми черенками листья пионов, на сочную зелень астр. Старый Ли Цзян, выпив чашечку рисового вина, самодовольно поглаживал впалый живот, рассказывал гостям, какой у него хороший внук – крепкий, смышленый. Малыш, не догадываясь, что разговор о нем, пробовал достать фонарик, но слабые ручонки соскользнули со столбика беседки. Мальчик упал и громко заплакал.

– Видите, не к сладостям тянется, а к огню, – глубокомысленно заметил Ли Цзян. – Умный хочет познать, глупый – пожевать.

В саду становилось все прохладнее. От чаши водоема тянуло сыростью. Цуй унесла сына в дом. Вскоре ушел и Ли Цзян. Бао Си сказал:

– Хо, ты должен мне помочь. Я хотел бы встретиться с князем Юнь-цзы.

– С князем? Зачем?

– Наше селение разграбили стражники. Пять человек бросили в яму.

Хо вспомнил, как вели по улице бунтовщиков, внутренне сжался.

– За что?

– Податями, поборами нас разорили вконец. Немного пошумели…

– Князь, мне кажется, этими делами не ведает.

– Он – наследник императора. Пожелает – может все. Но пожелает ли? – Бао Си был задумчив, говорил с неохотой, словно бы через силу. – Не хотел я идти сюда. Не верю, что тут не знают о бедствиях земледельцев. Чиновников становится все больше. И каждый хочет есть, каждый хочет жить в большом доме и ходить в дорогих одеждах. Где что возьмут они, если не у нас?

– Я часто вижу бунтовщиков. Их гонят сюда, потом казнят. – Хо снизил голос до шепота.

– Вот и нас обвиняют в бунте. А что мы сделали? Сборщикам нет дела, что зерна во многих домах осталось только на семена. Пристают с ножом к горлу – отдай… Помоги, Хо, увидеть князя. Я передам ему бумагу, где перечислены все наши беды.

– Я проведу туда, где он бывает…

Хо надеялся на силу своей железной пластинки. Но Бао Си с ним не пустили. Он остался поджидать князя у ворот.

В этот день Бао Си не вернулся. Пришел через три дня. Но что с ним сделали! Лицо почернело, глаза ввалились. Бао Си скрежетал зубами, ругался:

– Чужеземная собака! Жирная чжурчжэньская лягушка!

– Что произошло, Бао Си?

– Угостили лапшой из бамбуковых палок.

Х

– Едут! – закричал Боорчу, сорвал с головы шапку, хлопнул ею по колену. – Едут, хан Тэмуджин!

Тэмуджин и сам видел: перевалив через голую сопку, к куреню шагом спускались всадники – воины племен уруд и мангут. Оставив у ущелья Дзеренов Аучу-багатура и Джамуху, они возвратились в свои кочевья, забрали жен, детей, скот. До сегодняшнего дня никто не знал, куда они пойдут. Могли пойти к хану Тогорилу, к найманам, пристать к другим племенам. Но они остановились близ его кочевий и вот – едут.

– Хан Тэмуджин, садись в юрте на свое высокое место, а то подумают – выскочил встречать, – торопливо проговорил Боорчу. – Караульные! Замрите на месте, как сухостойные деревья! Вы охраняете не повозку с кумысом – ханскую юрту!

Тэмуджин сел на войлок против входа в юрту, подумал, что Боорчу радуется, наверное, рано. Еще неизвестно, захотят ли они кочевать вместе с ними. А если захотят, то признают ли его своим ханом? Уруды и мангуты, слышно, люди