Убийца, мой приятель (сборник) - Артур Дойл

И он тоже удалился. Как ни легкомысленны были слова Хью, они вызвали у миссис Пагонель глубокий вздох. Я отчасти догадывалась о причине её грусти. Будучи посвящённой во многие тайны Эрнсклифа, я хорошо знала, что его владельцы испытывали денежные затруднения, которые весьма омрачали им жизнь. Старого сквайра, милейшего, на редкость доброго, но, увы, далеко не самого мудрого человека, вовлекли в нелепые денежные аферы, в результате чего он понёс чувствительные убытки. Он принуждён был заложить поместье, потеря дохода от которого не могла не повлечь горькие последствия для такой гостеприимной и хлебосольной семьи, какой была семья Пагонель. Они занимали в обществе значительное положение – его надо было как-то поддерживать, к тому же огромное поместье требовало бесконечных расходов, а Пагонели имели давние традиции гостеприимства и благотворительности: разрыв хотя бы с одной из них оказался бы для сквайра слишком болезненным. Я знала, что миссис Пагонель очень не хотела приглашать на Новый год соседей, как было исстари заведено в Эрнсклифе, но её муж не мог допустить, чтобы нарушилась добрая традиция, тем более что Хью, чей день рождения приходился на тридцать первое декабря, в этом году отмечал своё совершеннолетие, и сквайр давно решил, что такое событие надлежит отпраздновать балом.

– Давайте экономить на чём-нибудь другом, – говорил он, по обыкновению.

Его жена знала, что то же самое он сказал бы, стань она вдруг отговаривать его от поездки в Лондон или в Шотландию, словом, предложи она отказаться от любого другого времяпрепровождения, сопряжённого с денежными расходами. Итак, с тихим вздохом она уступила мужу – лишь предпринимала слабые попытки внести в приготовления небольшие хозяйственные поправки, что, разумеется, встречало стойкое противодействие со стороны старых слуг; её планы никогда бы не осуществились, если бы не Беатрис с её замечательным даром управляться со всем и вся. Обычно планы рождались в голове у Беатрис, а я была исполнительницей, девочкой на побегушках, ибо, как я уже говорила, Пагонели принимали меня как родную, точно я была их второй дочерью; хотя наше родство – нас с Беатрис называли кузинами – было на редкость туманным и отдалённым. Мой отец, генерал Ситон, и мистер Пагонель учились некогда в одной школе, а затем служили в одном полку; их дружба ещё больше окрепла после того, как они в течение двух лет женились один за другим на двух благородных девицах, которые состояли между собой в отдалённом родстве, росли и воспитывались вместе.

Мои родители последние десять лет жили в Индии, а я оставалась на попечении милейшей дамы, державшей небольшой частный пансион. Под кровом моей наставницы я вела здоровую и вполне обеспеченную жизнь, но Эрнсклиф, где я всегда проводила каникулы, был моим истинным домом. Мне было грустно при мысли о том, что в следующий раз я вернусь сюда, вероятно, спустя многие годы, так как через несколько месяцев мне предстояла поездка в Индию, где я должна была остаться с родителями.

Эрнсклиф привлёк бы любого ребёнка, в особенности наделённого богатым воображением, подобно мне, привыкшей к узкому, ограниченному пространству лондонских площадей. В парке, необычайно обширном, с буйной растительностью, были и лес, и холмы, и вересковые пустоши. Замок, чрезвычайно массивный, с толстыми тёмно-красными стенами, стоял на самом краю крутого спуска, у подножия которого приютилась деревня стародавних времён. Она располагалась до того близко, что если бы из какого-нибудь окна замка бросили камень, он угодил бы прямо на рыночную площадь деревни. Эрнсклиф представлял собой причудливое разбросанное строение, со множеством узких коридоров и больших сводчатых залов. В самом неожиданном месте, за углом, за которым чудился кто-то страшный, возникала лестница, ведущая на чердак, где, казалось, живут привидения, или в погреба, больше похожие на казематы. Как чудесно было играть там в прятки, и мы – Хью, Беатрис и я – заглядывали во все уголки. Холл был обшит тёмным дубом, пол каменный; по бокам две тяжёлые двери вели одна в парадную гостиную и библиотеку, другая – открывали её редко – как раз в ту комнату, о которой я уже говорила, – голубую опочивальню, где, как сказывали, обитал призрак кузена Джеффри.

Что и говорить, это была и впрямь мрачная, страшная комната, отчасти оттого, что на протяжении нескольких поколений оставалась нежилой и постепенно превратилась в приют для мебели, отслужившей свой век, и в склад всякой рухляди. И хотя раз в три месяца здесь, как и везде в замке, подметали и мыли пол, – не думаю, чтобы в другое время сюда наведывались горничные. Несмотря на то что я ни разу не слышала сколько-нибудь достоверного рассказа о привидении, не знала, как оно выглядит, изрекает ли какие-нибудь слова, место это было овеяно страхом, и этот страх, как, впрочем, и необычное название места, передавался из поколения в поколение, подобно другим традициям Эрнсклифа.

Когда Хью отправился на охоту, миссис Пагонель принялась писать записку соседям, а я стала вспоминать, что я слышала про страшную комнату, и, к удивлению своему, обнаружила, как, в сущности, мало мне о ней известно. В детской эта тема вряд ли когда-нибудь обсуждалась в нашем присутствии; я знала, что миссис Пагонель, искренне верившая, что у всех людей такие же слабые нервы, как у неё самой, не стала бы поощрять подобные разговоры; тем не менее я твёрдо решила при первой возможности расспросить Беатрис и Хью, что они знают о покойном кузене Джеффри, призрак которого обитал в комнате, названной его именем.

Вскоре мне представилась эта возможность. Обедали в те годы раньше, чем в наше время; священного обычая – чая в пять часов пополудни – тогда ещё не существовало, но Беатрис по этой части шла впереди века: она пристрастила и меня к чаепитиям в неурочные часы. Обыкновенно в сумрачные зимние дни, после полудня, мы с Беатрис уединялись в холле, где перед широким старомодным камином был разостлан большой меховой ковёр; там, сидя на корточках по разные стороны очага, подальше от пламени, мы наслаждались теплом, болтали и пили чай, который перехватывали у прислуги на пути из кухни в комнату экономки. Часто к нам присоединялся Хью. Он был рад случаю передохнуть перед тем, как идти переодеваться к обеду; его измазанные грязью гетры и мокрая охотничья куртка бросали вызов цивилизованным гостиным и прилегающим к ним залам. Чаепития у камина были самыми счастливыми часами за многие дни моего безмятежного пребывания в Эрнсклифе: так легко и свободно слетали слова с языка, так приятно было слушать рассказы других, когда красное пламя отбрасывало на стене причудливые призрачные тени под весёлый аккомпанемент потрескивающих дров и стук неугомонных спиц в руках Беатрис.

В тот вечер мы собрались у камина раньше обычного. Весь день мы украшали залы ветками остролиста по случаю приближающегося Рождества, руки у нас болели, пальцы были все в ссадинах.

Когда мы расселись у камина, Хью, любезно приехавший с охоты пораньше, чтобы помочь нам украшать замок, спросил у сестры, остаётся ли в силе её решение ночевать в сочельник в комнате кузена Джеффри.

– Да, – с улыбкой ответила она. – Мама боится, что там это привидение. Но думаю, мой план самый лучший. И я охотно готова пойти на риск.

– Хотелось бы знать, что же в действительности произошло в той комнате, – сказала я. – Говорить на эту тему в детской категорически запрещалось. Я слышала лишь какие-то несвязные отрывки. Расскажи мне, Би, что ты знаешь. Очень прошу тебя.

– Я бы с удовольствием, но, право, сама ничего толком не знаю, – скромно проговорила Беатрис. – Меня не интересуют рассказы о привидениях.

– Я так и не мог разобраться: а было ли в самом деле какое-то привидение? – произнёс Хью. – На днях мне пришлось просмотреть кучу старых, заплесневевших от времени бумаг; и я разузнал некоторые сведения о человеке, жившем в той комнате. Как вы, надеюсь, понимаете, начало его жизни не имеет никакого отношения к привидениям.

– В таком случае расскажи нам и постарайся, пожалуйста, чтобы это было интересно, – попросила я, прижавшись к стене и сладко поёживаясь в ожидании какой-нибудь восхитительной жуткой истории.

– Итак, было это во время правления королевы Елизаветы. Пагонели в ту пору – как вы догадываетесь, другая ветвь рода – имели несчастье быть католиками. В правление Марии Стюарт они были в фаворе, но по восшествии на трон её сестры оказались в весьма неловком положении. Семья состояла из двух братьев – Ральфа, владельца Эрнсклифа, и Джеффри. Полагаю, Джеффри был не вполне доволен своею участью – он безвыездно жил в замке, занимаясь тем, чем не стал бы заниматься никто другой, как, впрочем, жили многие младшие братья в те времена. Но вот между ними произошла ссора. Оба влюбились в красавицу-кузину Беатрикс Пагонель, которая росла и воспитывалась вместе с ними.