Русская фантастика 2015 - Андрей Бочаров

– А-а!

Крик разорвал тишину над озером. Пашка вскочил на ноги, путаясь в полах, сбросил плащ и легко нырнул в воду. До мыса было минут пять – домчался за полторы, жадно хлопая жабрами, дыхалки бы точно не хватило. Пока тут кролем-брассом дошлепаешь, можно и не успеть.

И какого беса их понесло ночью на середину озера.

Павел не любил туристов. Порой просто ненавидел, столько было хлопот от их племени. Раньше, когда берега были пустынны и редкий рыбак забирался так далеко, было проще. Скольких Валь выкормил Пашка – и не сочтешь. И ни одна не пропала. Все шли по весне вверх по реке, расселялись по озерам и протокам. Тогда соблазнов было меньше. Что Вальке объяснишь? Что, опасно вылизывать консервные банки после туристов? Что если эти увидят – не побегут, скорее жахнут промеж глаз топориком или, того гляди, из двустволки? Что тогда?

Как ей объяснишь, что не только ее убьют – озеро умрет. Станут ездить, чудовищ искать. Лохнесскую Вальку ловить… На печеньку.

И сейчас, знать, на печенье позарилась. Обертка по воде плывет.

Пашка вынырнул аккурат около лодки. Та накренилась: вот-вот черпнет. Парень упал на правую уключину, так что голова едва не в воде. Видать, без сознания. А девчонка забилась в угол, орет и веслом по Валькиной голове лупит. И девчонка-то – писателева Янка, чтоб ее… А Валька, дурья башка, знать, когда за печеньем прыгнула, зацепилась лапой. Тащит, верещит. А освободиться не может.

– Стой, – крикнул Паша, пытаясь ухватиться за бешено извивающуюся Валькину спину. Девушка вновь замахнулась веслом. Валька с усилием дернулась. И лодка, щедро зачерпнув воды, пошла на дно.

Всего долю секунды. На одну долю секунды подумалось Павлу, что, может, то и к лучшему. Будет компания Катьке. И тотчас стало стыдно – не для того он здесь, чтобы позволить беде случиться.

Пашка подхватил обморочного писателишку под подбородок. Черненькая барахталась сама, только заметно повыбилась из сил, устала. Вот-вот в русалки.

Пашка погреб к берегу. Успеть вытащить парня и вернуться за девчонкой.

Снизу, из глубины, бился неслышный крик о помощи – лодка тащила на дно глупую Вальку.

И тут Пашка понял, что не успеет. Не успеет вернуться. Потопнет девка. И Вальке не жить, пока он тут за осводовца.

– Знать, иначе никак, – тихо шепнул он, повыше поднял голову и крикнул, но не привычным чуть надтреснутым голоском: раскатил над водным зеркалом глубоким густым басом. Тем, что когда-то собирал русалок со всего озера, тем, что вызывал в засушливое лето бурю, тем, что был слышнее самого большого монастырского колокола. Позвал настоящим своим голосом, о котором три сотни лет назад поклялся забыть. И ведь забыл, затерялся между деревенскими рыбаками скромный и веселый Пашка-Соточка. Как затаились в глубине лесов старые, прежние чудеса, чтобы дать место и воздуху чудесам новым. Но порой нет-нет да искушала судьба, толкала под локоть: вспомни, Пашка. И вспомнилось легко. И голос пронесся над водой подобно далекому грому.

И на этот зов тотчас проснулись в деревне, побежали с фонарями на берег. Побежали со всей мочи. На такой зов иначе не бегут. Заворчали, закашляли лодочные моторы.

– Держись, девка, – крикнул Павел бултыхающейся из последних сил Янке, а сам, перехватив покрепче писателя, зажал ему пальцами нос и резко пошел на глубину. Полминуты есть, покуда не захлебнется.

Оказалось, достаточно одного короткого рывка, чтобы Валька, свободная, со следами весла на лбу и повисшей как плеть лапой, но все же рванула вверх. За ней поплыл и Пашка. В лицо повеял ночной ветер, и вновь заработавшие легкие жадно хватанули воздуха. Уж какие жабры, когда деревенских полно озеро. Перед глазами показались бледные ноги городской болтушки. Кто-то из мужиков втаскивал дуру в лодку.

– И этого… туриста, – хрипло крикнул Пашка, надеясь, что у Вальки хватило ума убраться подальше от винтов. – Да близко не подходи. Веслами работай, мать твою…

Спасенных потащили в дом к Малахониным. Хотели прихватить и Пашку, но тот махнул рукой, мол, отдышусь, сам дойду – и тяжело повалился на песок возле ивы. Как только голоса затихли, из-под листвы выглянула Катя.

– Как? – только и выдохнул Павел.

– Валька-то? – переспросила русалочка, сердито глядя на него. – А что ей сделается. Не охромеет. И поумнеет вряд ли.

– Сердишься? – прохрипел Пашка, стараясь подняться с песка.

– Много чести. – Катя, тихо ругаясь, подставила ему плечо.

В доме было жарко. И народу набилось столько, что не вздохнуть. Гришка лучился радостью: ради такого полдеревни собралось к Малахониным, и вторая половина, будь возможность, желала бы оказаться рядом со спасенными. Только дом не резиновый.

Мокрый, завернутый в новое байковое одеяло, щедро выделенное малахонинской хозяйкой из неприкосновенного запаса, писатель клацал зубами, стараясь влить в рот полстакана водки.

– Я водку не буду, – слабо протестовала чернявая Яна.

– А я тебе дамского. Дамского, – ласково уговаривала хозяйка. Забежала за занавеску, схватила с залавка банку вишневого варенья. Открыла, бухнула пару ложек в банку с самогоном, размешала и щедро налила в стакан.

– Дамского, только чтобы согреться, – заворковала она над девчонкой. – Оно легонькое.

Янка хлебнула, закашлялась до слез.

– …Так вот как есть, – продолжал писатель, лязгая зубами и вцепившись белыми пальцами в стакан. – Чудовище. Громадное. Как из воды выпрыгнет. Вроде крокодила, только голова такая тупая, короткая. И глазищи – во-от, – Олег вытянул перед собой кулаки. – Во-от такие! Чистая правда, мужики! Чудовище у вас в озере живет!

– Ты, чай, братец, со страху опорошился? – усмехнулся кто-то.

– Какое тут, едва не помер, – с обезоруживающей откровенностью признался тот, – громадина… чуть ли не…

– Сто кило, – бросил Паша из дверей. Он не стал ждать, пока стихнет смех. Пошел к себе. Уж больно день выдался суматошный. Выспаться бы надо. А завтра Катьке сказать, чтоб сходила заполночь под окошки к Малахониным. Сразу бы этих двоих заморочить, да сил не было.

– Эй, Павло, – остановили его на крыльце мужики, – ты, говорят, писателя с девкой от озерного змея спас? Что, и взаправду видел? На крокодила, говорят, похож…

– На судака похож, – отозвался Пашка устало, – на большого. Жор пошел. Рыбина, разыгравшись, из воды выпрыгнула. Девка хотела его веслом хлопнуть, и своему же хахалю городскому по тыкве и приварила. Да так крепко, что едва дух не вышибла. Он на борт повалился, лодка черпнула… Хорошо, я на берег вышел. Прыгнул в лодку, погреб к ним. Только эта дурища, как вылезать стала, так навалилась, что и мою лодку утопила. Вот и все чудище. А у страха, мужики, во-от такие глаза…

Пашка сжал перед собой два сухих кулачка. Мужики засмеялись, и страх, закопошившийся было где-то под ложечкой, постепенно начал таять. Дело говорил Пашка. Какие чудовища? Сколько лет на озере живем – никаких чудищ отродясь не видывали.

– Павло, – смеясь, крикнул кто-то вслед. – А велик ли судак-то был?

Пашка усмехнулся, выждал паузу, развел ладони, словно держа в руках здоровенную судачью голову. Но не ответил. Медленно побрел домой.

Глеб Соколов

Родная речь – убийца

Настоящих психохакеров было немного. Технология внедрения вируса в мозг человека была слишком сложной. Для непрофессионала ее самым непреодолимым звеном оказалась необходимость доподлинно знать все подробности внутреннего мира объекта, в который внедряется вирус.

Помните, кто первый изобрел психовирус? Правильно – Джон Колтрен. А кем он был? Все верно – врачом-психоаналитиком, обладающим весьма обширной практикой. Соответственно, Колтрен имел возможность свободного копания в психологической подноготной пациентов. Без всякой опаски – наоборот, с горячим желанием они выдавали ему свои страхи, сомнения, комплексы. Он же при помощи молодого племянника, который на деньги дяди, в свою очередь, нанял в подручные целую группу оболтусов-сверстников – недоучившихся студентов-психологов – и экспериментировал над несчастными больными.

В назначенный Колтреном момент времени они с разных направлений подвергались массированной психологической атаке. К примеру, к одной из первых жертв – приличному респектабельному джентльмену – на улице привязались какие-то, как он думал, случайные молодые мерзавцы. Сначала на многолюдном перекрестке в бизнес-квартале один из них грубо толкнул его. Джентльмен сделал ему замечание. Тот в хамской манере ответил, между ними завязалась словесная перепалка.

Между тем от самого пациента Колтрен получил информацию, что в подростковом возрасте и в юности и даже позже – уже будучи зрелым мужчиной, этот джентльмен переживал по поводу своего маленького роста и больших оттопыренных ушей. Физические недостатки на самом деле не так уж и портили его, но в течение всей своей жизни он нет-нет да и зацикливался на них.